Литераторы из уфимского рода Зубовых. Часть третья

В эти годы Н.В. Веригин много читал Гёте, Шиллера, Байрона, Шлегеля, Фосса, Канта, Циммермана, и собрал значительную библиотеку, в которой были и книги «найденные мной в Варшаве у собирателя редких книг мелочного книжного торговца старика Бауера». Среди сослуживцев и знакомых Веригина так же находились любители книг и литературы. Во время службы в городе Кременце Веригин познакомился с профессором русской словесности Кременецкого лицея Александровским. Полковой командир Веригина Александр Андреевич Унгебауер «кроме иностранных книг, выписывавшихся им… получал от одного московского книгопродавца все русские книги, которые стоили чтения. Профессор Александровский и я тотчас приглашались полковником на вечерний чай, по получении им чего-либо замечательного из Москвы, и за стаканом пунша, – до которого профессор был большой охотник, Александровский читал нам стихотворения Пушкина, Жуковского и «Горе от ума» Грибоедова» (Русская старина. 1893. Т. 77. Март. С. 597–598).

Военная служба Н.В. Веригина не сложилась. Он не состоял в каких-либо тайных обществах, но оказался в тюрьме под следствием, в связи с вольнодумной перепиской «против начальства и высших себя». В 1826 году, в возрасте 30 лет он вышел в отставку в чине подпоручика, и так ему было запрещено жительство в столицах, вернулся в Уфу.

«…Сердце мое облилось кровью, когда я вошел в ветхий дом моего отца и увидал маленький флигель, где помещалась мать моя с двумя своими дочерьми. Везде была видна нужда, и эту нужду переносил отец мой с тем спокойствием, которое было основано на истинно честной его службе царю и обществу.

Небольшую деревеньку моего отца я взял в свое управление. Два года с половиной работал с утра до ночи с крестьянами, но, как не раз замечал мне родной мой дядя Иван Михайлович Аничков, довольно зажиточный помещик и наш односелец, что при всей моей неутомимости из ничего не сделаешь ничего (ex nihilo nihil fit). Доход с 30 десятин в каждом поле и при самом хорошем урожае и своевременной уборке с поля не мог обеспечивать семейство из 5 лиц.

… До апреля месяца 1828 года все дни посвящал я маленькому своему хозяйству, ездил к башкирцам для покупки на избы крестьянам леса, видел, что все у нас управляется, всякое дело начинается и оканчивается взяточничеством, подкупом, и сердце сжималось при одной мысли о вступлении в какую-либо гражданскую должность» (Русская старина. 1893. Т. 78. Апрель. СС. 110, 117).

Николаю Веригину было предложено место управляющего в огромном тамбовском имении генерала Л.А. Нарышкина с более чем 3000 душ крепостных.

«…Из своей голодной и холодной Подымаловой отправился я к своим двоюродным братьям Хирьякову (губернатору) и Мисайлову (губернскому почтмейстеру) в Уфу с вестью что принимаю частное место у генерала Нарышкина… Эти братцы, едва ли не из желания сбыть из Уфы неугомонный язык против подъячества, поспешили уверить меня, что на этой степени общественной работы я более принесу пользы и своему незавидному положению, и тому классу людей, который, как говорил Хирьяков, ты называешь производителями, а нас истребителями.

…8-го апреля 1828 года я приехал в село Замечину и здесь испытал все боли самолюбию не столько от грубого невежества крестьян, сколько от просвещенного нашего так называемого чиновничества, которое от крестьян отличалось умением читать и писать.

…Крестьяне села Замечены, в котором было с лишком 3 тысячи душ, встретили меня криком: «Дай хлебца, малые деточки с голоду померли». В толпе стояли очень зажиточные мужики, которые еще громче взывали, что им есть нечего, что скотина у них подохла от бескормицы и что им невмоготу идти на барщину… Таковы понятия наших крестьян во всех почти имениях на барщине о ссудах и пособии, которые делаются поверенными помещиков».

Тамбовским, а затем вместе с ним и громадным Саратовским имением Николай Веригин управлял 12 лет, в течение которых привел их в некоторый порядок, и сделал доходными. При этом он постоянно заботился о нуждах и благосостоянии крестьян. В 1840 году Веригин вернулся на родину, где прожил два года. Этому периоду посвящена самая большая часть из его воспоминаний, где он пишет о жизни в нашем крае.

Из записок Николая Викторовича Веригина

«В Уфу [в 1840 году] привез я с собой тридцать две тысячи рублей ассигнациями, сбереженными мной в течении 12 лет от ежегодно получаемого мной вознаграждения за труд 6 000 р. ассигнациями при небедном положении на столовое содержание. Уже выше было мной замечено, что всеми моими деньгами велся приход и расход в Земецкой конторе; я хотел, чтобы и самый базар не толковал о моих правилах по своим правилам. Этот порядок отчетливости о собственных моих деньгах был удержан мной в течение почти сорока лет в сложности управления моего огромными чужими имениями.

Я дотащился в Уфу на 20-й день моего выезда из Замечины, проехал без всяких бед 1 200 верст. Книги, которых было со мной более тысячи томов русских и немецких, были моими собеседниками не только на стоянках то у ручья в поле, то в грязных наших постоялых дворах, но и в самой моей крытой во всю длину фуре. Перекочевка пожилого холостяка не сопряжена с хлопотами семейного бедняка. Нередко приходило мне на ум мое годичное пребывание в Варшавской тюрьме, – где тоже книги спасали меня от тоски, но в тюрьме я читал книги и днем с огнем, а на пути в Уфу дышал свежим воздухом.

На пути в Уфу я вспоминал свою жизнь в Моршанском уезде, свои встречи в разных местах других уездов и губернском городе Тамбове, и одно воспоминание о доме помещика Моршанского уезда, в десяти верстах расстояния от села Замечины, было для меня утешительным воспоминанием. Сосед мой, покойный Корнилий Андреевич Нилов, был со всем своим семейством, по нравственным своим качествам, исключением почти из числа всех моих прочих знакомств.

Не буду описывать нашествия уездных чинов на чужое достояние, ссоры их при этих нашествиях за добычу при дележе, не буду говорить о тех гродских пирах и часто очень роскошных, которые давались на грязно-приобретенные деньги, умолчу о нашем базарном купечестве, которое наживает сотни тысяч рублей обвешиванием, обмериванием, обсчитыванием, словом, косвенным воровством, за которое платят городским и уездным властям. Но придет наконец, может быть, время когда изменятся наши нравы на всех ступенях нашего общества, прекратятся, может быть, наконец, взятки с высших ступеней правительства до сельского десятника, а до 1860 года эта язва отравляет еще жизнь честных людей.

Начало XIX века. Летняя кибитка с нарочным.

В Уфу я приехал в июне месяце и остановился в особом перед домом флигеле, довольно поместительном, зятя моего уфимского полицмейстера Игнатьева. С месяц прожил я в том городе, где, как и в большей части наших губернских городов, образуется новая так называемая губернская аристократия после каждых десяти лет, и для меня все было ново, кроме родственных двух, трех домов. Из числа новых аристократов один был замечательным лицом, и этот новый аристократ был откупщик Иван Федорович Б-ский .

_________________

Примечание.

Иван Федорович Базилевский (1791–1876), сын протоиерея г. Стерлитамака. Окончил Уфимскую духовную семинарию, Казанскую духовную академию, служил чиновником в Уфе, в 1840-х годах действительный статский советник. Знаменитый уфимский богач, меценат. Первоначальное состояние приобрел на винных откупах, затем на золотодобыче в Оренбургской губернии и в Сибири.

Старый мой товарищ по воспитанию и совместной поездке моей со своими двумя братьями в 1815-м году из Уфы в С.-Петербург, Иван Васильевич Жуковский, которого я нашел в Уфе золотопромышленником, напомнил мне об аристократе-откупщике, – кто он и чем он был в моих детских годах. Дядя мой, Иван Михайлович Аничков, зажиточный помещик, взял из семинарии священнического сына в учителя русской грамоте к 6-ти летнему сыну своему Николаю, платя этому учителю по 5 р. ассигнациями в месяц, и кажется, к этому жалованью были прибавлены кафтан и сапоги. Когда двоюродный мой брат выучился у своего учителя кой-как читать и писать, то дядя поместил учителя в канцелярию губернатора Наврозова писцом. В одну из своих поездок по губернии, Наврозову секретарь подал какую-то бумагу, довольно красиво и четко написанную. Губернатор, узнав, что бумага переписана писцом, взятым в свиту его для разных послуг, приказал секретарю представить писца ему, и это представление было началом счастья будущего уфимского, а впоследствии и столичного вельможи-откупщика. Наврозов приказал представленному ему писцу переписывать всегда те бумаги, которые приходилось читать ему самому. Кажется, как мне говорили, чрез год или два – секретарь помер, и своего писца губернатор назначил в свои секретари. Новый секретарь в течении 3-х или 4-х лет нажил обыкновенным ремеслом наших секретарей 15 т. р. ассигнациями. По каким-то делам губернатор своего секретаря отправил в Москву, где он выиграл 100 т. р. ассигнациями. Это был такой шулер, который в канцелярии, быв еще ничтожным между другими писцом, обыгрывал других мальчиков сначала в горку, а потом в банк, и этим мастерством еще в канцелярии до своего секретарства составил себе капиталь в 100 р. ассигнациями. Возвратясь из Москвы со 100 т. р., смельчак, получавший у моего дяди по 5 р. ассигнации в месяц, оставил при губернаторе службу и пустился в винный откуп. В уездном городе Оренбургской губернии снял на откуп кабаки и от переселенцев из других губерний приобрел в течение 4-х лет более 500 т. p. После такого приобретения – приступил к откупу кабаков в больших размерах и от этого, а равно и золотых промыслов, нажил миллионы и вместе с ними чины, которые, т. е. миллионы, породнили его по бракам его дочерей с такими фамилиями, у которых он едва ли в первобытном своем положении мог быть даже и простым служителем.

В числе других моих знакомств с чинами г. Уфы со мной познакомился председатель казенной палаты Константин Афанасьевич -кий.

__________________

Примечание.

По всей видимости, Капитон Афанасьевич Случевский, в 1840-х годах председатель Казенной палаты. Его дом в Уфе находился недалеко от современного музея С.Т. Аксакова. Гора в этом месте стала называться Случевской. В начале XX века здесь был разбит Случевский сад (ныне сад им. Салавата Юлаева).

Янина СВИЦЕ

Продолжение следует…

Часть вторая

Часть первая