В далеком прошлом…

В 1994 году он начал опрашивать старожилов разных сел об устройстве порушенных храмов. Откликались на его расспросы охотно. Полученные данные наверняка будут подспорьем при составлении Егоровым справочника по храмам утраченным подобно выпущенному справочнику по храмам сохраненным. Для того он и посещает места расположения снесенных или полуразрушенных церквей, собирает воспоминания, добивается установления памятных крестов, часовен, чтобы последовало реальное возрождение утраченных святынь.

Искренность и эмоциональность старожилов словно возвращает в старые времена. Не забыта ими синева куполов, чистота перезвона, чудотворные родники. Ожившие воспоминания сложились в сказку.

Сказ про село Казанку, церковь и давние времена

Давным-давно, полтора века назад, жители Вятки переселялись в Уфимскую губернию, в благословенный Благовещенский край. Облюбовали и выкупили у государства земли с таежным лесом, речкой – благодатные места! А вокруг ухоженные барские усадьбы: и в Надеждине, и в Волкове, и в Федоровке. В одну из весен новопоселенцы (сначала мужики) прибыли на обживаемое место. Корчевали лес, жили в землянках. На другой год – тронулись старики и дети. Двинулось и взрослое население, гнали скот. Дома ставили по краям длинного оврага, по которому протекал никогда не пересыхающий ручей Пискун. Ручей-то ручей, а рыбешкой деревенских баловал. Впадал он в реку Усу, в коей стоящая рыба водилась. Достигала Уса Уфимки – реки быстрой и студеной. Долго ли, коротко ли – выросло поселение в четыре улицы. Казанкой назвали.

А как же без церкви? Миром стали собирать средства. Жертвовали суммы большие, и малые. По силам и от души. Строить вятские взялись сами, мастеровые были. Год минул, другой прошел, с Божией помощью встал посреди деревни Храм о пяти куполах. И появилась у народа защита – церковь Казанской Божией Матери. Деревня стала селом. На главном куполе – крест в зеркалах и бронзе. Зеркалье креста поглощало синеву неба, ловило житейскую суету вкруг церкви и посылало его ввысь. Малые купола, обращенные на четыре стороны, как бы поддерживали большой и были с ним в одном, голубом, цвете. Пятнадцатиметровая колокольня с четырьмя колоколами разносила окрест и благовест, и трезвон, и перезвон. Не обошлось и без набата.

Ныне той церкви нет. Те, кто вспоминают ее сейчас, в детстве приняли в ней крещение, бывали на службах, а позже мимо немых стен проходили с благоговейным трепетом. Но и грешили невольно, вынужденно посещая собрания, вечера в клубе, кощунственно размещенном в стенах разоренного храма. Но сколько теперь в душах старожилов сожаления об утраченном и теплого, радостного в оживлении прошлого! Запала церковь в душу каждого, кто зрил ее процветающую. Ныне всплывает утраченный образ…

…так и видится:

высокий, белый фундамент расписан под кирпич; крепкие бревна скрыты доской. Стены, как принято в Богородичных храмах, крашены светло-голубым, так со снегом не слиться и ярче зелени не быть. А зелени вокруг было вдосталь. Весна окутывала храм сиреневой пеной. Кусты пробирались к могилкам, что холмились за алтарной стеной, склоняя душистые гроздья к крестам. Сирень разрасталась, не требуя за собой ухода. Ее поросль заполоняла все вокруг, словно пытаясь своей «красотой спасти мир», сокрыть и сберечь церковь, природным чутьем улавливая надвигающийся ужас. Не за эту ли способность защищать считается сирень «рай-деревом»?

В мае примешивался запах стоящей вкруг церкви черемухи. Она торопилась отцвести и перейти к зарождению терпких плодов. А полоса доброго вишневого дерева вычерчивала периметр церковного надела. Окончательно границы определяла, ограда, окаймляя территорию словно рамочкой. Меж кирпичных столбиков ограды крепились деревянные брусья. Ловко вправленные в парапеты, окрашенные в зеленый цвет, они заканчивались резными маковками. Форма ограды давала овал за алтарем и прямоугольник в остальной части. Слева у ворот – сторожка. В ограде отдельным зданием стояло помещение для гостей с просвирней и пекарней. Рядом колодец с питьевой водой, как и заведено: журавль, цепь, бадья. Какая мирная картина! Пока еще. Особо всем вспоминается крыльцо в церковь. Каменное, в несколько ступеней, оно имело свое ограждение (не оступились бы!). Его чугунная, в завитушках решетка привлекала красотой и была снабжена «воротцами», которые легко поворачивались на шарнирах – соблазн для детишек на них покататься (и ведь катались мальцы!). Ширина крыльца своим простором помогала размашисто перекреститься.

Под церковным куполом

Войдя в церковь, уже в притворе, красоте радовались: фрески сюжетом уводили во времена Нового и Старого Завета, иконостас сверкал, потрескивали свечи, лампадки теплым светом освещали лики святых – все звало к себе, вселяло надежду. Службы, Крестные ходы, крещения, венчания, ровный и наставляющий тон проповеди… Все это было в прежней, сказочной, жизни.

О священниках

Об одном из священнослужителей церкви села Казанки сохранились сведения благодаря семейному архиву Березовских. Речь о Михаиле Михайловиче Макарьевском – старшем (1856-1929 гг.). Закончив Благовещенскую педагогическую семинарию, он удостоился звания учителя начального училища. Учительство совмещал с должностью псаломщика. Затем посвящение в сан дьякона и служение в течение 8 лет в селе Касимове. Следующие 12 лет – священничество в селе Никольском. Видимо, Богородицкая церковь Казанки каким-то образом звала Макарьевского, раз в 1909 г. он подал прошение о переводе в нее на штатное священническое место. Прошение было удовлетворено. Где бы ни служил Макарьевский, он притягивал к себе людей оптимизмом, добродушием, чувством юмора, а умение играть на гармошке прибавляло симпатии прихожан. Мог он говорить на нескольких языках разных народов, населявших эти места. Казанка приняла и полюбила всех Макарьевских как семью, а отца Михаила, как настоятеля церкви. Все шло чинно, благородно… Жизнь радовала, пока не наступил… тот самый семнадцатый.

С ним пришла в Россию и жуткая быль. Сказка закончилась. Дракон о семидесяти головах вступил в село, и началось: разор крепких хозяйств, расстрел на месте за смелое слово. Первые трупы, первые слезы осиротевших, отрыв от родного угла, высылка «в никуда» без вещей, без хлеба… Новое страшное время заявило о себе.

Один за другим новой власти попадали под горячую руку окрестные священники. Запугивали, расстреливали. Макарьевский 25 августа (старого стиля) 1918 года тайно, переодевшись в мужицкую одежду, прибыл в Уфу, где на заседании Уфимского Епархиального собрания с волнением говорил о зверствах красноармейцев над населением, над духовенством. Тогда прозвучало имя Аверкия Северовостокова, как первосвященномученика. (Об этих событиях в 1998 году в «Епархиальных ведомостях» напишет Н.П. Зимина). В тяжелой атмосфере еще продолжались богослужения, видимо, не прознали о поездке Макарьевского в Уфу. Он в 1922 году уходит за штат.

В Казанке церковь еще действовала, но не действовали устои, предписанные ею. «Активисты», как называли их на селе, приступили и к следующему этапу – закрытию церкви, к разграблению, растаскиванию. Закрыли, разграбили, растащили.

Разгром, как повелось, начали с креста. Один смельчак лихо взялся за обвязку Креста для подпиливания, бойко дернул за веревку, а она и сорвись! Не вошла веревочка в сговор с «активистом», и земля его не поприветствовала, а жестко приняла рухнувшее с высоты тело. Куда отлетела его душа, можно только догадываться. «Подох», – это все, что заслужил от земляков, канувший в Лету. Имя его стерлось из памяти, а вот другого – Василия – запомнили. Помнят, как он принялся за слом церкви, будучи здоровым, а привезен домой на чужой подводе инвалидом. Тряска его рук в первый миг воспринялась детьми игрой: «Папка дразнится!» – смеялись дети, не зная, что трясти и «корежить» отца теперь будет до конца его дней.

Это приметы 1935-36 годов. Вчерашнее – надежное обернулось мраком. Подавляли, подминали… Страх леденил душу людей, порождал вынужденную покорность, определял внешне безбожное существование. Новые заправилы не погнушались засадить в пустовавшую, разоренную, церковь (как в кутузку) молодую вдову в наказание за отказ «подписаться на заем» (за неимением денег!). Как провели эту ночь малые детки, оторванные от матери, представить не трудно, она же, изойдя болью за сирот, выжила, но вышла седой. А ее односельчанка не сдюжила, когда ночью «пришли» и стали стучать в дом… ее парализовало.

Сила храма

Бездействующее (тоже парализованное) здание церкви все-таки сохраняло силу: на него и проходящий, тяжко вздохнув, перекрестится, и голубок на куполе отдохнет, и в каждом доме вечерком детвора услышит добрую сказку о добром времени, рассказанную тихим стариковским голосом, который хоть и был тих, но до нас дошел.

Близ закрытой церкви долго оставалась часовня, стоявшая меж двух величавых тополей – ее личных часовых! В засушливое лето 1949 года жители Казанки, лишенные действующей церкви, упросили батюшку из единственной не закрытой на территории Благовещенского края церкви села Усы-Степановки отслужить молебен в часовне, испросить дождя во спасение иссушенных жарой хлебных злаков. В душную, звездную ночь молились всей деревней, взывая к Господу! И пролился утром дождь! И напиталась земля влагой! Это ли не сказка?

Все-таки окончательная расправа с храмом произошла в период «оттепели». Великое поругание над церковью Казанской Божией Матери в селе Казанке свершилось. Ломали, выворачивали, растаскивали стены на дрова. Изощрялись. Удумали на святом месте из церковных же бревен клуб поставить. Поставили. Выбивалась ограда. Часть ее еще долго стояла, постепенно оседая, ветшая, прячась в остатках вымирающей сирени. Ей, обессиленной, уже нечего было ограждать… Лишь весной на старых ветвях, вспыхивали молодые соцветия, обозначая место бывшего храма.

Уничтожено, но не забыто

Здания храма нет, но тронь былое, разбереди прошлое – и все оживает. Разбирали церковь по бревнышкам – собирают ее образ по зернышкам: кто одно вспомнит, кто другое, а то и просто скажут, что в храме было красиво. Вот церковка и вознесена на облачко Божьим промыслом и напряжением памяти людской!

Это воспарение помыслов и чувств людей к Богородице не предвещает ли торжества справедливости? Мечты и усилия народа должны оправдаться. Надо надеяться. Ведь сказка должна быть с хорошим концом.

Мы храм восстановим в сердце своем

Очнемся, пробудим память,

Остатки фундамента церкви найдем –

Давно бы ее поставить.

Пусть купол взлетит в небесную высь

И крест ловит Божию милость.

Крестись, православный народ, и молись,

Мечта чтобы эта свершилась.

По воспоминаниям А. Красноперовой, М. Кузнецовой, Т. Литвиновой, Е. Ярочкиной, А. Соймонова, В. Дьяконовой, Л. Султангареевой.

Лариса МИХАЙЛОВА