Граф Перовский и зимний поход в Хиву. Часть вторая

Имелись, правда, некоторые сведения на этот счет, составленные полковником Генерального штаба Ф. фон Бергом (впоследствии граф и генерал-фельдмаршал), бывшим начальником маленькой экспедиции, снаряженной в зиму 1825–1826 гг. для исследования пути из Оренбурга к Аральскому морю. По этим сведениям, на Хиву было два пути: первый путь был по восточную сторону Аральского моря, а второй на Куня-Ургенч, по западную; первым путем до Хивы было 1 400 верст, а вторым 1 320 верст. Этот последний путь рекомендовался исследователем как лучший и более удобный, и на нем, в случае похода на Хиву, были намечены тем же Бергом два пункта для постройки укреплений: первый при впадении в р. Эмбу речки Аты-Джаксы (или Аты-Якши) и второй у Ак-Булака – оба, как оказалось впоследствии, крайне неудобные: первый по отсутствию вблизи корма, а второй по своей нездоровой воде. И вот эти-то роковые сведения, составленные, как бы нарочно, фон Бергом, и заставили генерала Перовского предпочесть именно второй путь и позаботиться об устройстве на нем в намеченных местах двух укреплений. Для этого были отправлены в степь, до Усть-Урта, весною 1839 г. два съемочные отряда, снабженные людьми, верблюдами, деньгами, инструментами и проч., под командою полковника Генерального штаба Геке (полковник Геке, впоследствии наказный атаман Уральского казачьего войска, состоял в то время чиновником особых поручений при Перовском). На эти отряды кроме обязанности топографической съемки было возложено поручение устроить по пути на Усть-Урт, в пунктах, рекомендованных Бергом, два укрепления, в которых и заготовить для отряда две главные вещи зимнего похода в степи – топливо (из камышей степного бурьяна) и корм верблюдам. Такие два укрепления, действительно, и были полковником Геке устроены: одно было возведено на реке Эмбе, при впадении в нее речки Аты-Якши, в 500 примерно верстах от Оренбурга, а другое за 170 верст от первого, в 12 верстах от подъема на Усть-Урт; оно называлось Ак-Булак – Белый Ключ – по цвету имевшейся здесь в изобилии холодной, частию беловатого цвета воды. Укрепление это имело и другое, тоже местное, название – Чушка-Куль, то есть Свиное озеро, по множеству водившихся здесь, в камышах, диких кабанов.

Полковник Геке, воротясь из командировки, доложил генералу Перовскому, что хотя он и исполнил с буквальною точностью возложенное на него поручение, но тем не менее считает избранный путь в Хиву крайне неудобным, так как вся местность от Эмбы до Чушка-Куля (или Ак-Булака) «состояла из солончаковой низменности и из самой бедной, нагой, илистой почвы, почти безводной». Но было уже поздно выбирать иной путь; с походом в Хиву торопились, полагаясь более всего на русское «авось» и волю Божью… В укрепления были тотчас же отправлены из Оренбурга несколько караванов с овсом, сухарями и всякими иными продовольственными припасами, при сильных и вооруженных отрядах, которые затем и остались в названных двух укреплениях в виде гарнизонов, занимаясь заготовкою для отряда сена; а съемочные отряды вернулись в Оренбург. Таким образом, было предположено, что экспедиционный отряд, разделенный на несколько колонн, выступит из Оренбурга в половине ноября; на Эмбинское укрепление прибудет в первых числах декабря, а в Чушка-Кульское – в половине декабря. Оттуда было предположено послать легкий рекогносцировочный отряд для выбора более удобного подъема на Усть-Урт и для исследования, есть ли снег на плоскости Усть-Урта; в случае если бы не оказалось снега, решено было ждать его в Чушка-Кульском укреплении; а тем временем к ближайшему береговому пункту Каспийского моря, находящемуся в 100 верстах от Чушка-Куля, должны были подойти десять больших парусных судов с различными запасами и новым продовольствием для отряда, которые имели выйти из Астрахани осенью же, несколько ранее выступления отряда из Оренбурга. Затем, как только снег на Усть-Урте выпадет и явится, таким образом, возможность добывания воды, немедленно двинуться в дальнейший поход, подняться на Усть-Урт и пройти форсированным маршем всё безводное пространство до Аральского моря; а там уже, следуя берегом моря по плоскости Усть-Урта, легко было, по показаниям бывших в Хиве пленных, найти воду везде. Те же бывшие пленники дали и еще одно весьма важное показание, именно, что снег на Усть-Урте выпадает не ранее конца декабря или даже в январе и что случаются зимы, когда снег не выпадает вовсе.

Вот все те предварительные приготовления, что были сделаны, и те сведения, которые были добыты пред началом несчастного похода русских войск в Хиву в 1839 году. Затем было приступлено к сформированию экспедиционного отряда и к изготовлению для него вьючных и перевозочных средств, транспортов, парка, к покупке лошадей и найму нескольких тысяч верблюдов и прочего.

Решено было сформировать всего четыре отдельные колонны, в состав коих должны были войти: 4 линейных батальона, один полк оренбургских и один уральских казаков, конно-казачья артиллерийская батарея с 6-фунтовыми орудиями, 8 горных 10-фунтовых единорогов и два батарейных орудия, взятые из местной крепостной артиллерии, так как не знали, собственно, что такое город Хива – крепость ли это или только город, обнесенный стеною, с цитаделью внутри, и придется ли штурмовать его прямо пехотными колоннами, или же, при осаде, потребуются тяжелые осадные орудия – для бомбардирования и пробития затем бреши? При отряде был также большой артиллерийский парк, 250 ракет Шильдера, 500 ракет сигнальных и 500 фальшфейеров; были гальванические и минные снаряды, понтонная рота с четырьмя разборными лодками по 35 футов длины в каждой (лодки эти были разобраны по частям и навьючены на верблюдов; ими не пришлось воспользоваться, так как отряд не дошел до Аральского моря: при отступлении Перовский разрешил пользоваться этими лодками как топливом для варки пищи), 6 холщовых понтонов, холщовые лодки, 300 бурдюков и уральские рыболовные челны, поставленные на колеса. Эти морские снасти брались для предполагаемого на обратном пути из Хивы обозрения Аральского моря. Затем в отряд назначен был еще один сводный дивизион Уфимского конно-регулярного полка, составлявшего, так сказать, личную гвардию генерала Перовского в Оренбурге. Уфимский конно-регулярный полк был сформирован по особому ходатайству генерала Перовского из рослых и красивых нижних чинов различных кавалерийских полков и из офицеров, лично известных генералу Перовскому. Это было нечто вроде его личной гвардии. Содержание этого полка обходилось казне довольно дорого. Ту же декоративную затею 40 лет спустя устроил в Оренбурге покойный генерал-губернатор Крыжановский, настоявший на сформировании особого регулярного Башкирского полка, командование коим было поручено сыну Крыжановского, совсем еще молодому человеку в чине подполковника. Полк этот, стоивший казне тоже очень недешево, был после крушения, постигнувшего г-на Крыжановского (по обнаружении известного хищения башкирских земель), распущен и упразднен. Всего в отряде было более пяти тысяч человек, и командование четырьмя колоннами возложено генералом Перовским на следующих лиц. Начальником 1-й колонны был назначен командир Башкирского войска генерал-майор Циолковский. «Войско» это, в действительности башкирское племя, как расположенное в районе тогдашней Оренбургской губернии (заключавшей в себе и нынешнюю Уфимскую), было подчинено, как и Оренбургское же казачье войско, власти оренбургского военного губернатора. Циолковский, поляк по происхождению, был человек злой, мстительный и крайне жестокосердый; офицеры его ненавидели, солдаты боялись и тряслись при одном его приближении. Командиром 2-й колонны был назначен командующий конно-казачьею артиллерийскою бригадою полковник Кузьминский. Командиром 3-й колонны был назначен начальник 26-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Толмачев, и, наконец, 4-ю колонною командовал бывший впоследствии наказным атаманом Оренбургского казачьего войска генерал-майор Молоствов. Эта последняя колонна считалась главною, и в ней находился начальствующий всем экспедиционном отрядом генерал-адъютант Перовский со своим штабом, во главе которого стоял невидимый его начальник и правая рука генерала, штабс-капитан Прокофий Андреевич Никифоров; видимым же начальником «походного штаба» Перовского был подполковник Иванин; дежурным штаб-офицером – гвардии капитан Дебу. Кроме того, при Перовском была масса различных лиц: чиновников особых поручений, штаб-офицеров, адъютантов, гвардейских обер-офицеров и прочих, словом, был весь тот хвост военных «павлинов» и трутней, от которых не свободен был на Руси ни один военачальник, начиная с фельдмаршала Суворова и кончая генералом Черняевым в Сербии… При штабе Перовского было также несколько офицеров Генерального штаба для предполагавшихся геодезических и этнографических работ в Хиве и дорогою; затем, были офицеры корпуса топографов и двенадцать топографов в унтер-офицерском звании. Как велик был обоз этой главной колонны, можно судить по одному тому, что под кухонными лишь припасами, винами и консервами, предназначенными собственно для стола генерал-адъютанта Перовского, было 140 вьючных верблюдов. Всех же верблюдов было в отряде 12 450, так что приходилось, в общем, по два с лишком верблюда на каждого человека.

Экспедиционный отряд, разделенный, как сказано, на четыре колонны, начал свое выступление из Оренбурга 14 ноября 1839 года. Выступали в поход по одной колонне в день, так что последняя колонна с генералом Перовским выступила 17-го числа. Погода при выступлении была хорошая; но на первой же дневке, в Илецке, было 22° (28°C) стужи. Несколькими неделями ранее, именно 21 октября, выступил из Оренбурга передовой отряд (авангард), состоявший из 5 офицеров и 357 нижних чинов при четырех орудиях и 1 128 верблюдах, под начальством подполковника Данилевского (впоследствии, в 1842 г., начальника посольства в Хиву). Этот-то вот отряд и дошел до Эмбы «вполне благополучно», так как снегу и морозов не было, а потому везде был еще подножный корм для верблюдов и лошадей, а в воде не было недостатка.

На первых же, так сказать, шагах похода сказалась в отряде та первенствующая роль, которую играл штабс-капитан Никифоров. Здесь будет кстати сказать несколько слов об этом не совсем обыкновенном человеке, игравшем такую видную роль в несчастном походе 1839 года на Хиву и в дальнейшей, год спустя, попытке к сближению с нею. В Оренбурге и теперь, спустя более полувека, еще живы несколько лиц, хорошо помнящие Никифорова и «его огненные глаза, которые так и сыпали искрами», по картинному выражению подполковника Г. Зеленина в его записках. Наружность Никифорова была столь же характерна: небольшого роста, широкоплечий, чрезвычайно подвижный, он при этом так скоро говорил, что на первых порах весьма лишь немногие могли понимать его речь. Он вначале появился на оренбургском горизонте при обстоятельствах не совсем обыкновенных и приятных, по крайней мере для него самого: он был переведен из поручиков гвардейских сапер в один из оренбургских линейных батальонов тем же чином… Затем узнали, что у Никифорова в Петербурге была из-за женщины «история»: его тяжко оскорбили в военной компании гвардейской молодежи; он не вызвал оскорбителя на дуэль и не дрался; затем сделал в этом направлении какой-то еще неловкий шаг, и его, в конце концов, перевели из гвардии в линейный батальон. Здесь принял в нем горячее участие начальник корпусного штаба барон Рокасовский, знавший Никифорова еще в Петербурге. По приезде в Петербург генерала Перовского начальник штаба рекомендовал Никифорова как очень образованного офицера и, главное, как очень полезного и хорошо ознакомившегося с краем. Не прошло и года со времени первого представления опального поручика Никифорова генералу Перовскому, как он уже пользовался неограниченным доверием генерала и имел на него некоторое влияние. Еще год, и поручик Никифоров был по представлению генерала Перовского прикомандирован к Генеральному штабу, а вскоре и совсем зачислен в него, не будучи никогда в военной академии. В 1839 году он был уже штабс-капитаном Генерального штаба, имел несколько отличий и состоял при Перовском «для особых поручений», не имея при этом никакой определенной должности, но распоряжаясь решительно всем, хотя и от имени своего патрона и начальника. Главное, чем дорожил Перовский в Никифорове, это был его слог: он так хорошо владел пером, что никто, кроме него, не мог в этом отношении угодить молодому и капризному губернатору; перу же Никифорова принадлежали и все представления в Петербург о необходимости похода на Хиву.

Иван ЗАХАРЬИН

Продолжение следует...

Часть первая