Ольга Кручинина. И очень может быть...

Сегодня вашему вниманию представляем месяцеслов Ольги Кручининой, в котором превратности погоды рифмуются с превратностями человеческой жизни, и благолепие природы служит аллюзией на обстоятельства, на резервы человеческой жизни. Поэты с течением времени постигают эту параллель и стремятся отразить в своем творчестве или не стремятся, а оно само…

Знаете ли, я всегда ищу не только новых авторов, но присматриваю за теми, кого я публиковала. Два года назад в «Истоках» была опубликована подборка Ольги Кручининой «А мимо едут»

И вот недавно, прочитав в соцсетях стихотворение про «мертвую петлю ноября», я увидела природно-погодный-философский пласт в творчестве Ольги и предложила сделать месяцеслов. Ольга Кручинина согласилась и получился вот такой «год на круче» с авторским названием «И очень может быть».

Вот так мы и существуем в настоящем, откликаясь всем словом и организмом на то климатическое и временное, что нас окружает.

Галарина ЕФРЕМОВА

И ОЧЕНЬ МОЖЕТ БЫТЬ

 

1

* * *

Безликий день бликует между рам.

Он сам себя пока не отыграл

У серого немого беспределья.

Он так и мнит, но мнёт его с утра.

Он проседает, скомканный –пора.

Пора ему признать свое безделье.

Курить захочешь – выйдешь на балкон,

Но лучше на крыльцо. И поролон

Летит, и валит стекловата.

Ты затянулся – выкурил рассвет,

А там и вечер. И фонарный свет

На сумерки ложится, как заплаты.

«Пока в кармане пачка сигарет»

Ты прячешь в левый, будто оберег.

А оберега то на пару вдохов.

Тягучий этот можно не вдыхать –

Он в легкие умеет проникать,

Всем облегчая, что уже не плохо.

Казалось бы, весь белый свет скури,

Тогда по графику зажгутся фонари,

Подъездная тут лязгнет за спиною.

Сосед, не более довольный, с поводком,

Идет, ворчит, и кажется весь дом

Всего лишь бутафорскою стеною.

 

2

* * *

Тугой петлёй затянутый февраль,

И вязкий март, запущен до апреля.

Чернил не надо водки доставай.

И так черны неделя за неделей.

Такой тугой, что время-ремесло

Стачает кромки, не найдя зазора.

И с первого по первое число

Латает бреши щедрая Пандора.

Такой размытый, слякотный, больной –

Заблудшей псиной с мокрыми глазами.

Февраль затянут жгучей бечевой

И тащится по запаху за нами.

 

3

* * *

Ты запомни, дурочка, этот день.
Ведь такого не было отродясь.
С неба сыпалась мелкая канитель
И такая мелкая, но из глаз.
Ты в ветров наветах и субмарин –
Тетива трепещется на ветру.
В гладь глядишься: «Кто тут сильней любим?»
Но туманно зеркало. Ни Гу-гу.
Впереди забрезжил-задребезжал.
Крутит ложечка пенную круговерть.
Крикнешь в море: «Кто тут покой искал?»
Улыбнётся штилем седая смерть.
Пеленаешь в хрупкие кружева,
Заплетаешь косы, да крендельки.
Улыбнёшься: «Может ещё жива?»
Но в кармане прячутся медяки.
Ты запомни, дурочка, наперёд.
Ты вдыхай отчаянно день-деньской.
Пусть никто не любит и каждый врёт –
Надышаться будет ещё тоской.

 

4

* * *

Меняется погода. Дым столбом.

Вчера шёл снег, сегодня все размыло.

Над крышей, над крыльцом и надо лбом

Луны огарок теплится уныло.

Холодный вечер, утренний туман.

И солнце, загулявшее в берёзах.

И если вечер был немного пьян,

То утро до крыльца не доберётся.

Я выйду – очень нужно покурить.

Не затянуться – грех в такое утро.

Я был, я есть, и очень может быть,

Но верить в это муторно и трудно.

А если этой будущности синь

Плеснуть в стакан и утром залпом выпить –

Все лето ждать берёзовых седин,

И помнить про осеннюю погибель.

 

5

* * *

Он смотрит в даль. Мою немую даль. 

Зачерпывает, просится напиться. 

А мне не жаль. Ни для кого не жаль. 

Я длюсь. Я для... Пока я буду длиться. 

Пока молчу, он пьёт мои слова. 

И тянет время сок по восходящей. 

Я только этим может быть жива,

Что существую прошлым в настоящем.

 

6

* * *

А.П.
Проходила мимо – глядела во все глаза,
И вплетала в косы зори и серый шёлк.
Разгонялась с места и сходу по тормозам.
И любила залпом, плохо ли, хорошо.
Отпускала в небо крылатых своих сестёр,
Отдавала время, каждому, кто просил.
По ночам крапивный, жестокий пряла ковёр.
И молчала зверски, но из последних сил.
Разучилась плакать, не веря в мольбы и речь.
Разучила звезды– хитрый небесный план.
Днём точила месяц крапиву густую сечь.

Обжигая пальцы, молча её пряла.
Вот покроет жгучим зелёным густым ковром
Все потери, раны, боль, ворожбу и месть.
И отдаст бесценок – всё нажитое добро.
И вернется слово, вернётся родная речь.

 

7

* * *

А может быть заговор наглых зарвавшихся чаек –

Все чают и чают с позором сорвать небеса.

Кричат и кричат, и бетонную крышку качают.

И как-то случайно вдруг брешь попадёт на глаза.

И в этой прорехе – проломе бетонного свода

Причудится проблеск. И там васильков перезвон.

Ты вскрикнешь, зажмуришься от проявлений природы.

И чуть проморгаешь – затянет бетонный проём.

И будешь ходить как дурной, всё башку запрокинув –

Глазами стеклянными брешь эту высмотреть вновь.

Но сколько не вглядывайся – только мимо и мимо.

И чайкам ответить уже не находится слов.

 

8

* * *

Позволь растечься глаголам по дну, по пойме. 

Напомни журчание речи. Напой, напой мне. 

Намни мне рассвета с немой вербеной. 

Стихает журчание в туман и в небыль.

Стекает молчание в приступы речи.

Стихами молчи. Не кричи – не кречет.

Части по венам в тягучей ночи. 

И будь откровенным. Очень.

До дня полыхания, до кровохлёбки.

Дна достигает доверчивый наутёк. 

И пока раненый свет лишь царапает легкие

Лелей в подреберии заточенный уголёк.

 

9

* * *

С.Б.

Клевер еще не отцвёл облетают клёны,

Клинья на глади, гляди, всё рисуют рябью.

Нет ничего потом, в недалёком доме.

Поздно искать пути между сном и явью.

Стаи летящих птиц удлиняют коду,

Стаи летящих птиц умаляют лето.

Я не могу простить – но несутся годы.

Денно и нощно влёт, вопреки приметам.

Мы сиротливы так как родные братья,

Мы неразлучны так как родные сёстры.

Я хороню мечты и сжигаю платья,

Ты не подашь руки, но и вправду поздно.

 

10

* * *

Дерево тянет туман, будто не в себя.
Смотрит, не веря в себя – в себя.
Дышит запойно, дышит, как наперед.
Пришлым – ушедшим по осени ровен счёт.
Поздно вдыхать, а дышать – тут решать не нам.
Дерево ёжится, облачась в туман.
Слёзных прощаний, увы, от него не жди.
Кто улетает, ему тут дышать дожди.
Дерево – матерь. Бездетная мать для стай.
Так их потом в себя на постой пускай!
Песни тоскливы, и где тот игрец с листа?
В облаке дерево, а колыбель пуста.
Бремя земное колодою тянет вниз.
Время отпущенное отпускает птиц.
Так год за годом сжимается оберег –
Ты окольцовано, только ветвями вверх.

 

11

* * *

Вот осень снизошла до ноября–

Очередная мертвая петля.

Уже подошвы холодит земля,

И бестолково красится рябина.

Вот день себя донельзя искромсал.

Он может рад бы – чемодан-вокзал.

Но он дождём напился и опал.

И снова к завершению година…

Когда-нибудь, но прежде – кутерьма.

Укрыть, укутать, выстудить – зима.

Не верится в иные времена,

Но честно говоря – ни сколь не жалко.

Когда-нибудь и здесь наступит май

А нынче вечный караван-сарай.

Летят-летят, а ты их провожай.

Жизнь катится ни шатко и ни валко.

 

12

* * *

Тонкие ветви тихонько летают по небу.

Если смотреть, не уловишь. Но самую малость

Лёгким течением движутся в сторону лета.

Машут и машут: «ну сколько там лёту осталось?».

Ветви размыты белёсым декабрьским светом.

Ветви разбросаны по небу и не охватишь.

Только культями безлистые лысые ветви

Машут и машут, и ты, помогая им, машешь.

В скорбном прощании махали по осени птицы.

В крыльях забрать сиротливые ветви не в силах.

Ветви летят, достигая условной границы.

Ветви летят за мечтой на надеждах бескрылых.

Тени домов собираясь, ведут хороводы.

Жажду полёта понять, приземлённо, не в силах,

Тени сгущаются и стороною обходят

Этих упрямых глупцов из живой древесины.

Ветви ранимы и так безнадёжно наивны.

(Если растёшь– понимаешь, полёты возможны)

Машут и машут упорно, надрывно, настырно.

В небо мечту о полёте пуская подкожно.

 

Подготовила Галарина ЕФРЕМОВА