Ольга Кручинина. А мимо едут

  Перед вами удивительно плотный поэт. Образов в стихах Ольги Кручининой набито, как в головоломках, знаете, такие – пейзаж, а в нем спрятано шесть зверят или 10 негритят. И вот она такая, вся слоёная, быстрая. Всю свою огромную жизнь пытается не растянуть на поэму, а впихнуть буквально в каждую строфу, и перескакивает на следующий образ, и там тоже пытается спрессовать еще раз. А читатели, как «слоны переминаются и ждут», ждут в этой круговерти образов, и дожидаются пронзительности родного всем откровения:

 Оседают опавшими листьями

И седеют ушедшими зимами.

Так бывает, знакомые лица нам

Вдруг становятся невыносимыми.

  И вот тут понятно становится, чем так привлекла меня в прошлом году на самарском фестивале эта тонкая девушка с профилем камеи, то ли Эринии, то ли Медеи. Вспомнились тогда строки из Александра Блока «Эриний легкие погони», Ольга действительно человек кипучий, как «струя и пена Ахеронта, плывет, не зная горизонта». Весь год я наблюдаю её передвижение по конкурсам и фестивалям. Я даже стихотворение написала после знакомства с ней тогда, весной 2022 года в какой-то её манере, впечатлила она меня:

 Кислород культуры и любви

 Обнаруживаю прозрачный туалет как арт-объект

внутри самарских библиотек.

Поэтесса Кру-Бла

приехала

За собственной значимостью,

Ахает над самарской старою частью,

Это она в Саратове ещё не бывала.

Здесь как-то разрушено не так уж и много.

Разве только какие-то бараки,

Но туда им дорога.

Быть пишущей ей просто мало.

Она не любит феминитив от поэзии,

Заявляет – я поэт!

Я иду и улыбаюсь весне.

Мне достаточно пауз для дыхания,

Которые дают мне мои тексты,

Потому что кислород заменить нечем.

Кислород моей печали-вечности.

Кислород культуры и литературы

Усваивается мной через слова

Изреченные мной самой,

Такой круговорот идей

культуры и любви.

Ни значимость, ни признание

Не изменит стихов моих написание,

Решает какую-либо мою задачу

– я так существую и не могу иначе.

  И в этом году мы повстречались с Ольгой уже в Саратове, на фестивале «Центр весны». И она уже не ахала над развалинами прекраснейшего города. Изменилась, попривыкла к многоликости городов в разных уголках нашей необъятной Родины за время поэтических путешествий. Стихи оказались локомотивом, взявшим ее на прицеп и провезшим по куче мероприятий, городов и весей. И могу сказать, что поэт Ольга Кручинина поняла, приняла не двойную, а цельную ипостась, и смогла проявить за истекший год свою значимость в литературной среде. Большим удовольствием было это обнаружить, потому что всё время я вспоминала вот это её стихотворение, позволю себе его привести целиком, оно моё любимое у неё:

 *  *  *

Впрочем, увы, подводя итог,

Выведешь грифелем просто круг.

Травы безвольно кренятся в стог,

И не разнять окоема рук.

Птичьи не учат свою же трель,

Толку за них всякий раз кружить.

Что перемолото – печь теперь,

А пережитое – не изжить.

Дерево помнит себя в цвету,

Птица лелеет в себе скворца.

Я обнимаю себя, но ту...

Ту, что любила бы до конца.

  А теперь плавно соскальзываем в карнавализацию действительности, в беспрерывное болеро образов и в такт подборке перемещаемся по Млечному пути её стихов.

Галарина ЕФРЕМОВА

А мимо едут

* * *

Время такое. Хочешь не хочешь – спи.

Помнишь, сбывалось. Надо бы, чтобы вновь.

Старый фонарщик катится и ворчит.

Старый фонарщик обходится без стихов.

День неизбежен – в трещинах рассвело.

Катится в гору с той стороны Земли –

Старый фонарщик выучил ремесло.

Крутит педали, чтобы не быть в тени.

Вечер затянут – вечная канитель.

Хочешь не хочешь – катится он с горы.

«Может, приляжешь? Ждёт и тебя постель».

Лишь отмахнется: «Поехали», ‑ говорит.

Крутит педали сутками напролёт.

Глянешь на небо – дак помаши рукой.

Он освещает старенький небосвод,

Старый фонарщик – светлою головой.

* * *

Сбиваясь в стаю Млечного пути,

Текут извне, не зыбя, не колыша.

Дыхание забыв перевести –

Им помашу с покатой нашей крыши.

Держу лассо бессмысленно в руке.

Я не решилась, я пока живая.

Одна из них вдруг вздрогнет вдалеке

И сядет на плечо, переживая.

* * *

Слоны переминаются и ждут.

Жестокий ветер воет за брюшиной.

А черепаший медленный маршрут –

Неутешимый.

Скользи по тёсу спиленного пня –

Кружи по краю плоского утёса.

И от зачатья до исхода дня

Тверди вопросы.

Укореняй их, втаптывай их в твердь.

Зубри до тонких трещин, до зазубрин.

Диск из подножья вышаркан на треть,

И убран.

* * *

Оседают опавшими листьями

И седеют ушедшими зимами.

Так бывает, знакомые лица нам

Вдруг становятся невыносимыми.

Не далекими и не близкими –

Недоступными звездными сносками.

Перелистанными страницами,

Недописанными набросками.

* * *

И небо, накренившись, упадет,

Уронит всю скопившуюся тяжесть.

Земля допустит новый оборот

И посчитает, сколько нам осталось.

А мы бежим, торопимся успеть

И запинаемся на собственных причудах.

Поскальзываясь о земную твердь,

Как будто знаем то, что завтра будет.

В который раз скользнет белесый шар

По шаткому отныне небосводу.

И на проспекте сгорбленный Атлант

Соскоблит замороженную воду.

* * *

Вокруг каравана зияющие тиски –

На всем протяжении пылающие пески.

Просыпалась песчинками жизнь,

В песчаные их часы.

Без дела, без дома и тикающих часов,

Путь по экватору меж горбов-полюсов.

Шаг за шагом на волнах рисуя рябь,

Сам себе благодетель и раб.

Золотыми песчинками кормится караван,

Перешагивая их, из завтра и во вчера.

Сплевывая песок на свободу.

Глотает сухую воду.

Мечтая о дне, не достигнутом никогда,

Глотает мечети царства и города.

И время глотками меря

Сглатывать само время.

* * *

Вот скрижали, руны, китайский, английский, наш.

Ну а хочешь, узлы шпагата, волос, травы.

Хочешь ручку, перо или карандаш –

Да не все ли равно? Я в голос кричу –«Увы!»

А мой голос ветер уже снаряжает в путь.

Немота – награда за непокорность дням.

Может позже, ну может когда-нибудь,

Ты услышишь меня. Ты услышишь меня.

* * *

Единый реестр. Очень важен единый реестр,

Где все проштамповано, пронумеровано, сшито.

Обыденно, планово, плоско, банально, избито.

И форма заполнена верно и нет больше мест.

Все планы на вечер, на завтра, на свадьбу – на годы вперед.

На плач план не выполнен, смех уже сверх норматива.

В реестр не вносили любовь – на полях и не в счёт.

(Дни заболочены, паханы косо и криво).

И я забираю мечты – получи, распишись.

– Что есть – все по списку, а вы слишком много хотели!

– А что корабли? Корабли вы внести не успели?

И я засыпаю, документируя жизнь.

* * *

Бездушной тиной, патиной тоски

Покрыты все душевные броски.

Неровен час – рассыпятся осколки

И поглотят, и отразят, и только.

И не дышать, и замереть, и только.

Глядеть насквозь и сквозь, и просквозит.

И выветрит, Москва – Транссиб – транзит.

Перрон транзитный между «до» и «после».

Где я сижу и жажду тишины

А мимо едут, сотрясая воздух.

И жажда не видна со стороны.

* * *

Локомотивы стреножены

Мимо несутся века.

Ах, мой талантливый, что же мы...

Некогда. Ждем пока.

Дыбятся коромыслами

Столетия – этажи.

Мы переполнены смыслами.

Мы промолчим эту жизнь.

* * *

Между ними разлитый в грани чабрец, елей.

Снег не белый, снега белого он белей.

Там за стёклами, полустанками где-то дом.

Для нее и для него, но суть не в том.

Мимо, мимо – глаза в глаза. Но время – нить.

Ни она, ни он не в силах заговорить.

Ведь прервать ту нить – и это почти стоп-кран.

Скоро-скоро. Все разъедутся по домам.

* * *

Если с ветки надрывно срывает последний лист,

И в последний момент не срабатывает стоп-кран,

На последнем ковчеге не осталось свободных мест,

Приглашенные все рассажены по местам.

Журавли забирают мечту, собираются в клин,

Неумехи-синицы и те улетают к чертям.

Я заглядываю в глаза, а может, поговорим?

Но в обилии слов, ты больше не веришь словам.

* * *

Клёвые кеды не выдержали проверки

Медными трубами, огнем, водою.

Угли под пятками, я у расстрельной стенки

Нервно курю, в луже ботинки мою.

Квёлые тучи вдруг учудили бурю.

С нагло мочились, лишь отвернувшись к стенке.

Медные трубы грохочут над головою,

Меряют лужу кеды как водомерки.