Птица Хумай. Часть вторая

УЧИТЕЛЬ

 

Уговорил отца Махтумкули

В аул поставить белую кибитку,

В ней будет школа, чтобы дети шли

Учиться, ибо знанья не в избытке.

Ребят научит мудрый Азади,

Всему, что сам и знает, и умеет,

Он ведает о том, что впереди,

И ветер перемен в Отчизне веет.

Мектеб – не сыщешь лучше школ,

Внимают отроки арабской вязи,

В подлунном мире тот, кто сир и гол,

Поднимется из нищеты и грязи.

Не пряча горделивого лица,

Махтумкули сидит с учениками.

Он горд в часы уроков за отца,

А тот и притчи говорит стихами.

Он слышит об истории страны,

Туркменах, славных племенами, верой,

О том, как горделивы и вольны,

И стали поколениям примером.

О том, чтоб жить не для себя, а для

Людей, судьбу свою сверяя.

Надежда и защита нам земля,

Мы – землепашцы, Бог об этом знает.

Сажаем дыни, тыквы и морковь,

Лук и арбузы, сильную пшеницу.

И выше войн к земле у нас любовь,

Её плодами нам дано гордиться.

Раздайте землепашцам семена,

Поляны вдоль ручьёв, арыков шумных,

Так только и поднимется страна –

Такие к Азади приходят думы.

 

СБОРЩИКИ НАЛОГОВ

 

Дрожа и причитая громко,

Был страх на высохших губах,

В кибитку Азади девчонка

Вбежала и вскричала: – Ах! –

Приехали жестоки, строги,

Нукеры – их большая рать,

Собрать огромные налоги,

Не рано ли? И где их взять?

– Откуда сборщики налогов? –

Встревожен сильно Азади:

– У нас зерна уже не много,

А сбор налогов впереди.

Но вот костёр возле мектеба,

Баранов резал трёх нукер,

И дым столбом стоял до неба,

День тяжек и погодой сер.

Налоги собирают рьяно.

В ауле долгий плач и крик.

Взирает главный сборщик пьяно,

Он Азади суёт ярлык.

Свой лоб презрительно наморщив:

– Баранов сорок со двора

Отдать в налоги. Между прочим,

Вам серебро собрать пора.

Такое принял хан решенье...

Учитель посмотрел ярлык,

Чело его покрылось тенью,

Он в гневе перешёл на крик:

– Ярлык о тридцати баранах,

О тридцати баранах речь,

Про серебро нет слова хана,

Аул на нищету обречь?!

Нукер от жадности озлоблен,

Кричит: – Плати, молчи, дурак!

Ослу ты ныне уподоблен,

А хану просто злейший враг!

– Не собираюсь с ханом спорить, –

Сказал спокойно Азади,

Ему не нужно наше горе,

И ты гокленов не суди.

Мы не враги, мы землепашцы,

И держится на нас страна,

Но и налог подобный – страшный,

Нам что, объявлена война?

Сказал – и тихо удалился,

Писать сатрапу грозный стих,

Чтобы он просто подавился

И в алчности своей притих.

А жители, схватив нукеров,

Взвалили злыдней на ослов

Лицом к хвосту, помяв их в меру,

Дав на дорогу крепких слов.

 

ДЕРВИШ

 

Караван из дюжины верблюдов,

На продажу лук, морковь, арбузы,

В городе всегда богато, людно,

Корабли пустыни с тяжким грузом.

Уплывают низины, холмы, перевалы,

Открывается тайна земли и неба,

У погонщиков дело сейчас за малым –

На дорогу хватит воды и хлеба?

На косматой лошадке весёлой и бойкой

В караване со всеми Махтумкули,

Здесь отец и старшие братья стойко

Встречают вёрсты в дорожной пыли.

Ему коня Мухаммедсапа подарил,

Старший брат, Аллаху хвала.

А луком со стрелами наградил

Средний брат, дорогой Абдулла.

Встал караван у большой сардобы –

Ветхий купол на четырёх столбах,

Под ним колодец чистой воды,

Святой источник в веках.

Костерок разложили они небольшой.

Вскипятили чай из вкусной воды,

Сварили чорбу в котле с душой,

С плеч свалились дневные труды.

Казалось, что это Абы-Кевсер,

Источник, бьющий в Раю.

Сладка вода, как музыка сфер,

Пьёшь – кажется птицы поют.

Но вдруг из ночи на их костёр

Вышел дервиш – бродячий монах,

Руку тихо к огню простёр,

Будто знак дал великий Аллах.

Сказал он: – Не бойся, шахир Азади,

Подрались нукеры, делившие власть,

Схватили хана, стали судить,

Добро и жён его красть.

Был бит он, по улице полз от ран,

Стонал и кричал в пыли,

После зарезан, как глупый баран,

А думал, что пуп земли.

Никто за налоги не будет мстить,

Домой ваш спокоен путь,

Дайте волшебной воды испить,

Вкусной чорбы хлебнуть.

– Зовут меня люди Нияз Салих,

Хивинского ордена дервиш я.

Вечен мой путь, в смирении тих,

Во славу исламского бытия.

Ходил ныне в праведный город Кучан,

С поклоном имама гробнице.

На этой гробнице священный Коран

Лежит, будто Рай тебе снится.

С могилы Тимура когда-то была

Взята книга редкая эта,

Сегодня она меня к вам позвала

Сказать, что опасности нету.

Исчез он незримо, как вышел к огню,

Растаял в ночной бахроме.

А путники, тихо зевнув на луну,

Устроились спать на кошме.

 

МАСЛАХАТ

 

Созрели гранаты и зимние дыни,

Глубокая осень спустилась в Геркез,

В спокойствии, мире в безмолвии стынет

прохладного неба шелко́вый отрез.

Был собран совет – маслахат племенами,

Решали старейшины, как будут жить,

Поддержку увидели в Афганистане,

У шаха Ахмеда защиту просить.

– Он – молод, силён и достоинством знатен,

Отважен, как лев, восхищенье уму, –

Сказал Азади. – И союз с ним понятен,

Туркменская конница в помощь ему!

Хотя, между нами, земля кызылбашей,

Теперь не посмеют устроить набег,

Афганский правитель сегодня им страшен,

Ахмед для туркменов теперь оберег.

К тому же они на фарси пишут книги,

А это поэтов достойный язык,

Великие знания нам не вериги,

Но чистый и славный ученья родник.

Мы ждём и великих от них мастеров,

Испытанных зодчих искусных,

Мы им предоставим и пищу, и кров,

Работников умных и лучших.

Наладим торговлю со множеством стран,

Сроднимся с почтенной элитой,

Куда б ни отправился наш караван,

Он будет уже под защитой.

 

ПОСОЛЬСТВО К ШАХУ

 

Собрали в посольство достойных, хвала,

Что к шаху поедут на встречу,

Мухаммедсапы и Абдулла,

И будут достойны их речи.

Послали в подарок большое добро:

Ковры, сабли, шлемы и латы,

Чеканкой червлёное серебро,

Красой осиянное злато.

В Геркезе окончилась шумная жизнь,

Обыденно двигались дни,

Все ждут возвращенья, беды не случись

Ушедшей в посольство родни.

Встревоженный всадник явился в аул,

Сказал: – Приключилась беда,

Посольство пропало, – и грустно вздохнул. –

Исчезли они без следа.

Скорее всего наши люди в плену,

Пропали для шаха дары,

Засада была, одного не пойму,

Вестей нет до этой поры.

Молись, Азади, твои дети в плену,

Прими это с болью души.

Назначат ли выкуп? Какую цену

Запросят кызылбаши?

 

МЕНГЛИ

 

Земля молодеет от праведных дел,

Манящие горы – вдали,

Уже повзрослевший, молод и смел,

Ушёл на охоту Махтумкули.

Юноша братьев девять лет ждёт,

Считает привычно часы и дни,

Ему девятнадцатый год идёт,

Ох, тяжело без близкой родни!

Легко взбежал на гряду камней,

Исфаганский лук держа,

В козлёнка пустил стрелу, верней

Добил ударом ножа.

Потом добычу взвалил на плечо,

Чинно спустился к реке,

И обратился к ней ещё

На поэтическом языке.

Дева с кувшином по воду шла,

Тихо смутилась ты,

Станом тонка, лицом бела –

Писаной красоты.

Бросил добычу Махтумкули,

Девичьим взглядом сражён,

У неба просить иль у земли

Таких прекрасных жён?

Платья широким рукавом

Лицо закрыла до лба.

В этот момент всё понял он,

Тихо шепнул: – Моя судьба!

Несколько раз объехал Геркез,

Виденье своё искал.

Только по поводу и без

В насмешку ишак икал.

Имя явилось, когда он не ждал,

В подарок тёте повез

Из серебра дивный тумар –

Цилиндр для молитвенных грёз

Был племяннице отдан в дар.

Он у кибитки увидел Менгли,

Понял, тумар для неё,

Значит, любимая не вдали,

Счастье обрёл своё.

 

СОН МАХТУМКУЛИ

 

В тихий полдень Махтумкули

уснул в луговой траве.

Казалось, что цветы расцвели

Прямо в его голове.

Следом четыре всадника враз,

Летят на конях – облаках,

Солнце уже превратилось в глаз.

У наездников свитки в руках.

Первый, в зелёном – святой Али

с посохом и алмазом в чалме,

Грозно сказал Махтумкули:

– Слушай и верь только мне.

Мир опрокинул Али, он другим

Стал непонятным до срока,

– Дай ему чашу и будь только с ним, –

С неба послышался голос Пророка.

Махтумкули поднёс к губам

Свет излучавшую чашу,

Сделал глоток и будто пропал,

Упал во Вселенную нашу.

Над ним разразились дожди и гром,

Ветер пустыни вещий,

Прошёл сквозь него родной дом,

И тени предков умерших.

– Что это, – крикнул поэт, – где мы?

Кем этот путь начертан?

Молвил Али: – Тебе даны

Слава, почёт и бессмертье.

Тут же проснулся Махтумкули,

Но ничто неизменно в мире,

Горы, леса, тепло земли,

А пустыня кажется шире.

Сел он писать о чудесном сне

Стихи в тени кибитки.

Думал лишь о родной стороне,

Чувства были в избытке.

Стихи впервые отдал отцу,

Не пожалел об этом,

Сразу понял по его лицу,

Что стал поэтом.

 

СОСТЯЗАНИЕ ПОЭТОВ

 

Приехал из Кара-Калы в Геркез,

Важный гость – хан Языр,

Он другом был, имел вес,

Любил поэтов, остёр на язык.

Хотел он посольство отправить в Мешхед,

Выкупить пленных, взглянуть на мир,

Шаху подарки – почтенья ответ,

Можно устроить поэтов турнир.

Здесь он увидел среди добра

Упряжь, что сделал Махтумкули,

Узду из червлёного серебра –

Буквы арабскою вязью цвели.

Хвалил работу Языр-хан,

Вдруг схватят гонца днесь,

Если попал во вражеский стан,

Обыщут, но не узнают весть.

Кто же поймёт, что письмо везёт,

Не гонец, а его верный конь,

Сбруя весть надёжно спасёт,

Она – хитрая бронь.

– Наградой ваша сейчас похвала, –

Махтумкули был ответ,

Песня в дорогу меня позвала,

Возьмите меня в Мешхед!

В честь ханов и беков буду писать,

Сердечные петь стихи,

Дабы смягчить их и дать понять,

Пора отвечать за грехи.

Но сына тревожно прервал Азади,

– У ханов и беков поэты есть,

Они сладкозвучны, их не суди,

Своенравными движет лесть.

Чтобы удача пришла к тебе,

Нужен опыт и мастерство,

Благодарность высокой судьбе,

Со своим народом родство.

Тут воскликнул Махтумкули:

– Испытай же меня, отец!

Мне внимание удели,

Возьми дутар наконец!

Возбудили его слова,

В Языр-хане большой огонь:

– Испытай, – затряслась его голова,

Властно хлопнул ладонь о ладонь!

Азади взял послушно дутар.

Молвил сыну: – Бери свой!

Мощным был по струнам удар,

И запел, ему не впервой:

– Открой мне тайну, умоляю я.

Моей мольбы не отвергай, птенец мой!

Полна тревоги голова моя,

Страданий мне не причиняй, птенец мой!

 

ОТВЕТ СЫНА

 

А в ответ светло и легко,

Струны сына вовсю звенят,

Сладкозвучно и далеко,

Поэтичен, высок их ряд:

– Здесь тайны нет: робел немного я.

Всё честно расскажу, – внемли, отец мой.

Полна тревоги голова моя –

Манят сады чужой земли, отец мой!

Улыбнулся тотчас, покорён Азади,

Ибо сын – прекрасный поэт,

Только руки сложил на груди,

Поклонился сыну в ответ.

– Беркут! – молвил Языр-хан,

Обнимая Махтумкули, –

Я конём благодарность воздам,

Приказал чтоб коня привели.

Слуги тут же ведут под уздцы,

В тёмных яблоках скакуна,

Два послушных нукера, хана гонцы.

Одарил Языр-хан сполна.

 

МЕШХЕД

 

Афганский правитель шах Ахмед

Власть укреплял рьяно.

С туркменской конницей взял Мешхед,

Но поступил странно.

Прежнего шаха оставил он,

Значит не жди перемен,

Правитель Мешхеда теперь не силён,

Но не любит туркмен.

Махтумкули городом удивлён,

Домами, парками и святынями,

Он молод, силён и умён,

Мечтает прославить имя.

Турнир поэтов прошёл во дворце,

Махтумкули приглашён,

Пришёл с печалью на лице,

Придворным поэтам смешон.

Они говорят: – В поэзии грязь

Не может существовать,

Поэзия – это с небом связь,

Возвышенное умей толковать.

Им дерзко ответил Махтумкули:

– Я вовсе не грязь пишу,

Не может быть грязи у нашей земли,

Я болью народа дышу.

Понравился шаху такой ответ,

Он молвил: – Живи во дворце,

Мне нужен такой придворный поэт,

Будешь богат и в венце.

– Спасибо, – сказал Махтумкули, –

Но честь такую не знать,

Я братьев ищу, в плену они,

С ними и мне горевать.

Вестей уже нет который год,

Живы они или нет,

А дома ждёт меня мой народ,

Прости за такой ответ.

 

Продолжение следует...