В край рассвета дальний

Утро

Светло. Прохладно и светло.

Ты беспечален и немолод.

И свеж, и чист, и зелен город.

Всё, что горело, всё – светло.

 

Уроки любви

Не усвоив запоздалых уроков любви,

Не научившись прощать,

Она превратится в обычного

Ангела мести.

 

Волосы выкрасит черным,

Примет отчужденно-жестокий вид,

Чтобы мстя тебе за все свои обиды

 

(Нанесенные ей кем-то

В раннем детстве –

Задолго до знакомства с тобой) –

 

Выглядеть вполне убедительной.

 

Её демонстративно-равнодушной самонадеянности

Хватило бы на Третью Мировую войну.

 

Но мог ли ты рассчитывать

И на персональную

Камеру пыток?

 

………………………..

 

Всё это

Случится с тобой потом.

А ещё позже

Станет неразличимым –

Почти незаметным –

Словно и не было между вами

Никогда и ничего вовсе:

 

Ни её несчастной мести и способности

Любить не за заслуги,

Ни твоей растерянной жизни.

 

Ты скажешь: «Но это и мой ребёнок», –

 

Чтобы только показаться себе самому

Не бесполезным, не выброшенным,

Как сломанная вещь,

На помойку.

 

Ну что же –

И эта твоя последняя надежда

На вашу взаимность

 

Долго будет представляться тебе

Такой же реальной,

Как некогда ваша любовь –

Которая всё-таки была!

 

Сказка про войну

Пока тираны воюют

 

Пока банкиры считают

Ваши деньги как свои доходы

 

Пока друзья блефуют

Пока изменяют жёны

И предают банкиры

 

Будут плодиться моральные уроды,

Нуждающиеся в тиранах,

Банкиры, присваивающие ваши деньги

И тираны, нуждающиеся в моральных уродах

 

Всё это – войны порожденья:

 

Блефующие с народом тираны

Вооружённые до зубов жены

Обсчитывающие вас друзья-банкиры

 

Не люди, а – игроки

 

Парком

Парком иди:

 

Затяжной поцелуй

На скамейке –

 

Стадии, эрогенные зоны –

Слились в Эроса линию

Бесконечную

 

На сигаре

 

Фрейд пролетел

Любовником Марка Шагала

 

Предел

 

Танцы на озере

Кавалеры и дамы

(И в платьях, и в юбках),

И вольеры, и дамбы,

В тюбетейках – урюки,

 

В душегрейках – младенцы,

Их – в дойках – мамашки,

Молодайки в голенцах,

Их – в сланцах – парняшки,

 

Пионерка из гипса,

Перепевы из твиста,

Старички – Кукрыниксов,

Поцелуи горниста –

 

В пионеркины щёчки,

Что пылают, как топки,

И литавры пощёчин,

И шипучие пробки,

 

Мускулистые икры,

И задор ягодичный

(Их курносые биксы,

Их подручный отличник),

 

И ранет, и каштаны,

Бархат неба и танго,

Кавалеры и дамы

(В летней пене – так жарко!),

 

Травы свежего трипа,

Шум волны в складках тела,

И дыханье, и липа…

Всё – как ты и хотела!

 

*  *  *

Утро раннее ае

Спит собака в конуре

Спят животные не сдуть

Макаревич спит и Дудь

 

Дремлет грач жена грачёва

Галкин спит и Пугачёва

Снов счастливых не упустит

Спит Собчак объевшись устриц

 

Зинки Спят и спят Катюшки

Спят бойцы и спят их грушки

Мы одни с тобой не спим

Мы проснулись и шалим

 

Нас щекочет солнца лучик –

В небе, голеньком от тучек.

 

Люди и леди

Еду – храма

Мимо мимо

Весь как лама

Вне экстрима

 

Видно сразу –

День субботний

Люди праздно-

Безработни

 

Леди сонно-прихотливы,

Лиловаты, словно сливы,

Доек их сосцы сосцливы,

Длинноваты, словно сливы.

 

Парком

Карусель кружит, а с ней

Кучки гаденьких детей –

Кучки брызнувшие кеглей

(Это я пишу, злодей!)

 

Я любуюсь их соплей,

Их от лиц летящих искр,

Их косицек, их кудрей,

Всем – что с карусели свисло.

 

Всем предстать пред Бармалей

(Это я пишу злодей!),

Всем раздать по коромыслу

И прогнать сквозь мавзолей.

 

Вот такие благомысли

От веселья визгарей

(Это я пишу, злодей!):

Карусель, курсистки, гризли –

 

Сгрызли сладеньких соплей

 

(Это я пишу, злодей!)

 

*  *  *

Нынче ягодный сезон,

Кошка нюхает газон

На рассвете на дворе,

Я все окна растворе…

 

И молюсь на первый лучик,

В небе, голеньком от тучек,

Обоняю ветерок

И – лечу за тополёк

 

Пирамидальный –

 

В небо, где рассвет – глубок,

В чистый край Отца –

Сынок –

 

В рай реальный,

В край рассвета

Дальний

 

Фонтан «Семь красавиц»

/жестокий романс/

 

Вдруг красавица одна

Ручкой в небо указует,

А красавица друга

Ножкой в воздухе гарцует

 

(Этого не видно нам).

 

Бойко прыгает с обрыва

Стайка девья, прихотлива,

Не желающа врагам

Без калыма доставаться –

С ненавистными цаловаться!

 

(Этого не слышно нам).

 

Стан сгибает, разгибая,

Ножкой ножку бьёт другая:

Ручки в воздухе парят,

Всем врагам отстать грозят!

 

Враз охотники отстали.

Прыгать с брега не дерзали

За невестами в полёт:

Вот их верности исход!

 

Коль до смерти не любили –

Девы мигом раскусили

Их намеренья дурны –

И не стали их женЫ!

 

Стали рыбки, стали раки,

Стали призраки во мраке,

Но врагу не отдались,

Сенью вод обволоклись.

 

*  *  *

Даже маленькое слово

Милой душечки твоей

Помогает жить мне снова,

Радоваться, как Бармалей!

 

Лаять добрым Артемоном

И Мальвиной грушу есть,

Буратино быть задорным,

В общем – жить, не умереть.

 

*  *  *

Никому не нужно что?

Вот идёт жара в пальто,

Вот плывут моржи в трусах,

И клыки их повисах.

 

Муха скачет по балкону,

Упивается комар,

Рыльцем врывшийся в попону,

Летней ночи божий дар!

 

Обхватив приклад винтовки,

Со штыком наперерез,

Это твой товарищ ловкий

Бережёт родимый лес.

 

И в пальто жареет лето,

И клыкуется комар

Или муха, или это –

Летней ночи божий дар!

 

*  *  *

Негры, резвые, как дети,

Не читают даже Канта,

Всюду реперы и йети –

Дети рока, внуки барда.

 

Больше автор Бедной Лизы

Керамзиту не указка,

Лишь прекрасны – хищны крысы

Да заржавленная каска.

 

Вариация «Сергей Довлатов»

Зададимся вопросом: а мог бы Довлатов, Сергей Донатович, известный русский писатель, сегодня стричься в "sisters" – парикмахерской в том же уфимском доме (на углу улиц Коммунистической и Гоголя), в котором Довлатов и родился в 1943 году. Как бы сложилась его судьба, останься он жить в Уфе, а не отчаль из неё по окончании ВОВ опрометчиво в Ленинград, откуда скоропалительно в 70-е его вытеснили уже советские милицанеры в США. Может быть (так по версии уфимского поэта А. Хусаинова), Довлатов был бы жив до сих пор и сегодня стригся бы в "Сёстрах"? Как знать, как знать...

Он не зачах бы в США,

Обласкан «sisters», стал бы «Мистер-с

Уфа», и премию б надрыскал-с,

К примеру, Злобина? ... Не факт.

 

Довлатов не был лицемер,

В Уфе б он пил, как в Ленинграде,

Его б стыдили строго дяди,

Свистел во след милицанер.

 

Его бы ставили в пример

Плохим ученикам и "Соло

На ундервуде" – как пример

Айдару Х. – он не исполнил.

 

Поскольку выжить в сих краях,

Не почитающих Европу,

Посильно только азиопу, –

Довлатов быстро бы зачах.

 

Итак, конец у всех один:

Кудесник огласил Олегу

Исход – тот сдал в утиль конягу…

А всё ж не дожил до седин.

 

*  *  *

Я не ел ещё сегодня,

Только кофе пил с соломкой,

Приготовила б хоть сводня

Мне обед (а не девчонку), –

 

(Нет, девчонка тоже радость

Хоть и съест мою печёнку,

Что уже, конечно, гадость,

Но на то она девчонка).

 

Будь ты, сводня, поварихой,

А не сватьей, будь кухаркой!

Сделай рыбки мне со сливкой,

Блюдо с птичкою цесаркой.

 

Сделай мне деликатесца,

А не то тебя, кухарка, –

На конюшне, для эксцестца,

Я велю посечь по-царски! –

Чтоб любовь опять проснулась

В разодетой в панталоны, –

Умиленье чтоб вернулось

К ентой сводне беспардонной! –

 

Обливаясь чтоб слезами,

Исступлённая кухарка

Подчивала пирогами,

Распевая, как цесарка, –

 

Тонкой глоткой канарейки,

Пылко, ласково и страстно –

Превосходная злодейка –

Песнь питанья мне

Сладкогласно!

 

Июль бабочек

Да просто июль какой-то

из бабочек:

Красных, бардовых в узорах, лимонниц

 

Махаонов

(маха оный мох?)

МХАТ моложавый из бабочек

 

Вздохи порхающи:

«Вот бы сойти с ума!»

А ночью ввалились

Сначала две:

 

Бились крыльями

То ли смеясь то ли плача

Убивались об лампу

На перебой голосили:

 

Взгляни же взгляни же взгляни же –

О какое на мне мимолётное платье!

Я – пыльца

Я – облетаю весельем отчаянно-пышным

 

Ну взгляни же

Взгляни же

Взгляни же!

 

О какой осыпается ворох на мне

Невозможного счастья!

 

И, радостно плача,

 

Взгляни же:

 

Как на хрупких плечах у меня

На ключицах крылатых –

Столько лёгкого вздоха-мерцанья

Столько быстрого тела истаянья!

 

И я понял:

Бабочек этих явление –

Восхищенье

С особым видом на жизнь

 

Их – на один день – рожденье

(До толчеи из дождя)

 

Танец, отблеск из снов –

Навсегда невозможного счастья

Так взгляни же взгляни же:

Вот подкрылья, головка, а вот –

Красота хищных ножек

Изножниц для света

 

– Для света мы – света рыданье из смеха

Оттенков тенисто-цветастых

Длящееся замирание

 

Мы – пламя прелестниц-наложниц

Мы – крылья беспечных паломниц

Мы – страданья счастливых побожниц

Мы – сиянья-вздыханья-моленья

Мгновенных поклонниц-поборниц –

 

Красы!

 

Мы – лёгкий и радостный хворост

Мы – хор из мгновений горящих

 

Одна задыхалась:

 

– Я – суммарность любовных прелюдий!

 

А другая:

 

– Я – очерк воздушный лобзаний!

 

И третья:

 

– Я – счастья случайная гостья!

 

И все три заливались от света

И бились шелками

В мой светильник

 

Мохнато и пылко и строго

Как тысячекратное танго

Прохладно и страстно как танец

 

И вдруг – преступление танца

Так ласково-нежно как пена

Мгновенная пена морская

 

Все трое стихали:

– Взгляни же

 

Какие на крыльях оборки

А лямки-тесёмки – прожилки

Отчаянного полёта!

 

И словно душили в объятьях

Сводили с ума

 

........................................................

 

А на утро я понял:

Такая истома июля

Его духоты исступление

Лень умиранья –

 

Всё то же

Ночное нашествие бабочек

Свечение и содроганье –

Быстролётное преступление

 

Неприкаянной Красоты

 

Одинокая прогулка

Нет ничего, кроме зыбкого вечера –

июльского – до небес.

Парка дубового, духа соснового:

город и лес.

 

Травы духмяные, тропы вечерние –

древний, извечный пейзаж.

Жизнь, одиночество, счастье, терние

и пониманья мираж –

 

этой единственной, что скоро закончится

и – понесётся, закружится вспять…

Вдруг между кадрами снова захочется –

с грубой грозой, с тополиными почками –

 

в городе дальнем дрожать.