В этом мире есть дом просторный

 

*  *  *

Сердцем крошечным, с кулачишко,

Любит маму свою мальчишка.

Любит маму любовью первой,

Самой чистой и самой верной.

 

Он, упрямый и крутолобый,

Взгляд имеет на всё особый,

Мать, быть может, не так красива,

А ему – докажи попробуй!

 

С мамой мир его светлый связан,

В этом мире есть дом просторный,

Двор с берёзой и шумным вязом,

Дальше – поле с тропинкой торной.

 

Дальше – то, что придёт с годами,

То, что станет главнейшим в жизни.

Так из первого чувства к маме

Вырастает любовь к отчизне.

 

Ранний снег

А лето не прошло ещё как будто,

Ещё не начинался листопад,

Но осень как всегда всё перепутав

Дохнула холодами невпопад.

 

Вдруг выпал снег – и ярко засверкали

На белой клумбе красные цветы,

И люди удивлённо замирали

При виде этой странной красоты.

 

Но это всё недолго продолжалось,

Снег таял – по делам спешили мы,

Мальчишкам это утро показалось

Весёлой репетицией зимы.

 

А мне тогда припомнилось другое,

Когда я утром вышел из дверей,

Я вспомнил красный снег на поле боя,

И белый снег в причёсках матерей.

 

Парашютист

Мальчик когда-то, играя,

Мыслями жил в облаках,

С зонтиком прыгал с сарая,

Вечно ходил в синяках…

 

Вот он, мечтатель упрямый,

Синих высот «старожил», –

Только что, к ужасу мамы,

Сотый прыжок совершил.

 

Падал стремительно, лихо –

Мать неспроста обмерла.

Люди смеются: трусиха,

Но воспитала орла…

 

А сорванец босоногий,

Чёрный и юркий, как бес,

Смотрит: не слишком ли строгий

Дядька, слетевший с небес…

 

Стихи из далека

Леса, равнины бесконечные, –

Уже знакомые места.

Гудят попутные и встречные

Стремительные поезда.

 

Опять в пути,

Опять в Сибири я,

Веду дорожный разговор,

И далеко моя Башкирия –

За синевой уральских гор.

 

Ноя её дыханье чувствую.

Ведь вдоль дороги в глубь лесов

Идёт, как будто мне сопутствуя,

Землячка – нефть из Туймазов.

 

Я невзначай открытье делаю,

Услышав голос от окна:

– Смотри, река…

– Какая?

– Белая.

– Не может быть!

– Да вот она! –

 

… Иная Белая, сибирская,

Но прозвучало, как привет,

Названье, мне настолько близкое,

Что с сердцем просто сладу нет.

 

И кровь – поди утихомирь её! –

Упорно бьётся у виска…

Сажусь писать домой, в Башкирию,

И вот – стихи – из далека.

 

На полигоне

Здесь ярость раскалённого металла

Сожгла траву и землю разметала.

Здесь от разрывов меркла ясность дня.

Коробилась, рвалась и скрежетала

Подопытная, лучшая броня.

 

Зияет раной жёлтый зев воронки,

Ствол деревца торчит, как штык в сторонке…

Казалось, нет такого волшебства,

Чтоб этот ствол, израненный и тонкий,

Одела вновь когда-нибудь листва.

 

Но мы на нём росточек отыскали,

Шершавыми руками приласкали

И выручить решили из беды, –

Под корни чернозёму натаскали,

Из фляжек слили весь запас воды.

 

Мы защитили голый ствол от зноя,

Нам так хотелось, чтобы он весною

Смог снова жить, расти и зеленеть,

Не жаль врагов.

А деревце – родное.

Как было нам его не пожалеть!

 

Ненастье

Условен враг. Но слякоть не условна,

Земля раскисла – холодна, скользка,

То дождь, то мокрый снег…

Погода словно

Решила инспектировать войска –

 

Испытывает выдержку солдата,

Измором, неудобствами берёт.

Но мы, от рядового до комбата,

Такой горячий молодой народ.

 

Что в «бой» идём, окутанные паром,

Нам у огня не занимать тепла.

Смотреть на нас завидно кашеварам,

Хоть и они не зябнут у котла…

 

Пусть дождь сегодня хлещет в исступленье,

Течёт ручьём холодным по спине –

Мы знаем, поднимаясь в наступленье:

Удобней не бывает на войне.

 

А завтра мир зальётся синевою,

И солнцу мы обрадуемся так,

Как будто взяли это утро с бою

Ценой незабываемых атак.

 

Шульган-Таш

Сквозь тьму веков,

Сквозь двадцать тысяч лет

Весёлый пращур посмотрел в глаза мне,

Когда на миг пригрезился на камне,

Там, где оставил свой бессмертный след.

Мне видится в пещерной глубине,

Как рядом с ним, треща, горело масло,

Как пламя то бросалось вверх, то гасло,

И тени бесновались на стене.

Лохматые сородичи, дивясь,

Не понимая, на него глазели:

Он рисовал, когда другие – ели,

Добычею охотничьей давясь.

Никем в своём не понятый роду,

Он рисовал, томимый странной жаждой,

Предчувствуя, быть может, что однажды

Сюда к рисункам этим я приду.

Что позову его из темноты

И поражусь… Нет, не его обличьем,

А собственным сознаньем и величьем –

Плодом его пронзительной мечты.

Ещё бродили мамонты окрест,

Но в катакомбах каменного века

Мечта уже творила человека,

Живущего не только тем, что ест.

В широкий мир его влекла река,

Тогда ещё не названная Белой,

Она в теснине между скал шумела,

Спеша на струях унести века.

На берегах в рассветные часы

Лесные птицы, как сейчас, кричали

И липы запах мёда источали

Роняя с листьев капельки росы.

Задумчиво с прибрежного холма

Сходил к воде тот человек безвестный –

Ему пещера становилась тесной,

Как нам – многоэтажные дома.

Он, опьянённый красками земли,

Взволнованный загадкой мирозданья,

Под звёзды первым вышел на свиданье –

И от него романтики пошли.

В его глазах я видел торжество.

Он начинал – и вот в ракетном гуле

Уже в бездонность звёздную шагнули

Мечтатели, наследники его.