«Апрельские тезисы» одного из людей

Мы привыкли к апрельским тезисам от вождей, а Никита Поповский нам решил подарить стихотворный конспект наших дней, заурядных, провинциальных, обычных, только ракурс одного из людей необычный – поэтический, поэтичный.

Никита – славный уральский парень и поэт из него вырос хороший. Уж сколько я его знаю, с тех далеких дней 2018 года, когда писала поэтам-участникам нашей истоковской десятки месяца: «хотела бы получить вашу персональную подборку для публикации». Тогда Никита был челябинским студентом-историком. Подборку его в «Истоках» напечатали. Потом он издал свою первую книгу стихов, неожиданно в Уфе и мы провели обсуждение с трансляцией на УФЛИ – автор присутствовал виртуально. Тогда это была ох как круто, никто ещё не знал, что онлайн скоро вытеснит жизнь. Но жизнь еще не заперли на карантин. А вот когда заперли, и летом 2020 года всем захотелось свежего воздуха, и тогда Никита приехал на поэтический фестиваль «Уфа-Айгир». И там на природе, в чудесном горном приюте «Айгир» мы наконец познакомились с теплым, добросердечным и улыбчивым юношей лично. Произвел очень приятное впечатление, и мы стали после этого иногда участвовать в его общественно-поэтических проектах в интернете. И вот я «держу в руках» – увы. Не держу, а разглядываю на экране ПДФ новой книги Никиты Поповского «Апрельские тезисы». Читаю буковки, интересуюсь выходными данными – издательство «Стеклограф», 54 стр.

Погружаюсь в стихи, внимаю изображенному в них, понимаю, что предо мною гравюры Дюрера. Поэтическая графика, эстампы жизни – отпечатки выцарапанного на сердце – постапокалиптический пейзаж и библейское настроение, где время всегда равно вечности. Как оказалось, жизнь длиннее дня, но в дне поэта умещаются и три года закрытого морга, и пророки различных мастей, и подтаявший пломбир.

Столько отсылок. Столько метафор, что вспоминаешь – историк автор. И об истории Поповский предпочитает говорить с погодой, с пейзажем, с месяцесловом и хронопотоком. Есть Ной и Трои нет, Эльбрус/Арарат, есть пароход современности, Пушкин, Маяковский, Есенин. Летние гари, осенние хмари, черные зимы, но в сердце поэта, наверное, есть весна. Он рисует желтым по серому книгу полную панельных многоэтажек и сумрачных индустриальных пейзажей. И мягкая ирония вдруг вспыхивает, подобно ранним цветам мать-и-мачехи, на глинистом обрыве, или затаенная нежность, как белая ветреница среди прошлогодних палых листьев, проглянет сквозь понурость скудного обветшалого житья-бытья. Так и мы, читатели, бредем по книге кирпичными руинами, моховыми болотами и вдруг вдыхаем холод облаков и ловим солнечные блики, собирая букеты аллюзий своих чувств, отточено выраженных в стихах Никиты.

Так молодой преподаватель истории включает нас, со-временников, со-племенников в летопись со-бытия. Отпечатывая время на бумажных листах, электронных девайсах в стихотворные вносит скрижали, процарапывая патину обыденности граверным резцом поэзии. Придавая космичность простому, земному, обыденному бытию и пейзажу.

Как же я вот эту тонкость и прозрачность, контрастность и парадоксальность – люблю, когда автор выразил свои чувства. Только хочу заметить – за каждым чувством стоит потребность. Например, за чувством голода стоит потребность в еде, витальная потребность, ибо если человек не будет есть – он умрет…

Книга «Апрельские тезисы» Никиты Поповского, несомненно, хорошая поэзия, но, когда он сможет показать, осознать, отрефлексировать свою потребность – это будет отличная поэзия. А она обязательно будет: у Никиты прекрасный интеллект и блистательный личный тезаурус, два компонента столь редко встречающихся в одном авторе.

Галарина ЕФРЕМОВА

Апрельские тезисы

Солнце дым из трубы без тоски закатает в бетон,

И о жёлтом отрезке люди не спросят: «Где он?»,

Потому что апрель – время тезисов и перемен,

Потому что не может крыша существовать без стен,

Потому что не может дерево жить без своих корней,

Хиросимы внутри тебя оставляют театр теней,

А цементные краски возвращают обыденность дней,

Разгоняя былое, словно на площадях голубей...

Выйду и закурю.

Снова стану одним из людей...

 

*  *  *

Вот он я – весёлый книжник,

Я несу свисток для фляги.

На душе моей – булыжник...

Вот и город из бумаги –

Он огня боится, дыма,

Любит фразы полифальши.

Может спит, а может вымер –

Не понять с утра пораньше.

Вот и ты с огромным сердцем,

Строгим взглядом без причины...

Ищешь место отогреться,

Ищешь повод стать мужчиной.

Вот квартира, макароны,

Чашка чая, если надо...

Вот и век, что нас хоронит

Вне кладбищенской ограды.

 

*  *  *

Что ни местность – то Урал –

Вместо лета – осень,

Городок куёт металл

И бараки сносит.

То не горы, а отвал,

Несмотря на выси,

С корабля бегут на бал

Выжившие крысы –

Сверху трубы прорвало,

Но нигде нет Ноя...

Нет в селе коров, сельпо,

Конь – и тот из Трои,

Но зато пчелиный мёд

Отдают задаром.

Скоро к нам июль придёт

С ядерным загаром.

Бог сидит на небесах,

Чавкая попкорном,

А мы ищем чудеса

И немного тёрна...

 

*  *  *

Равнины и горы, леса и болота

И боги тверды, как дубы.

Рождаются люди и смотрят на то как

Им делают с детства гробы,

Как каждому в сердце вгоняют иголки,

Как в лоб прилетает кистень.

Рождаются люди... и курят в сторонке

Пророки различных мастей.

 

Малой родине с любовью

Плыл рассвет с парусами над горкой,

Разрывая собой небеса.

В этом месте сушило махорку

Лето, пряча под солнцем глаза,

Серость – в реки. И строились планы

Как прожить без касания рук.

И богам люди ставили храмы

Лишь за то, что курили бамбук,

Лёд в стакане, как в душах, не таял,

Внутрь лез, чтоб оставить свой след...

Это все, что запомнил когда я

Покупал в неизвестность билет.

 

Черный город

Бешеный ритм сердцебиенья

В царстве панельных мертвых коробок,

И значит – стремительна скорость старенья,

И для неё не придумано пробок.

Выйти из тени розовых куриц

Вряд ли удастся без шума и боя

Среди проспектов, проулков и улиц

Никто не окажется рядом с тобою.

Можно смириться и выдернуть крышку

Чтобы смиренно выстрелить в печень,

Можно идти, называя малышкой

Ту, что дана тебе только на вечер

Или всем врать, что «нет лучше его,

Что «согревает» в декабрьский холод»,

Но только с тобой рядом нет никого,

Только лишь черный город.

Давят маршруты толпы безумцев,

Не повидавших живого рассвета,

Ищут они жертв для новых обструкций

Наверное здесь или еще где-то.

Время спасаться от монстра сего

В тихой глуши – пока ещё молод,

Но только не видишь давно ничего,

А вокруг чёрный город.

 

*  *  *

Я брожу по ничейной земле,

Глядя в морды кирпичных останков,

Вспоминая что было во мне –

Когда соль мне мерещилась сладкой,

Когда небо сроднилось с водой,

Я ловил эти капли и думал:

«Слава Богу, что это со мной!

Слава Богу.» Но Бог уже умер...

И теперь на ничейной земле

Наблюдаю как красные волны

Растворяются солью в воде.

Плакать хочется, но мне не больно.

Памяти А. Петрушкина

На части ломается небо,

И льётся, и сыпется в руки,

Как будто от смерти плацебо…

Но сердца последние стуки

Твою завершают работу,

Толкая костлявой на «мушку»…

Представь, что ты умер в субботу,

А церковь закрыта на клюшку,

А морг – третий год на ремонте,

На кладбище – место у урны

(«Нет больше! Убейте! Увольте!»),

Ты б в морду им дал, но ты умер.

 

Памятник

Как оказалось, жизнь длиннее дня

И не живу я – так, танцую сальсу.

Глядит с укором классик на меня:

«Не этого я вовсе добивался.

Зачем все время речь ведешь про ад,

Рисуешь чёрным жёлтую погоду?»

И отвечает мой суровый взгляд:

«Ты позабыл что сброшен с парохода?»

 

*  *  *

В тишине умирающих рек,

В месте, что все зовут заповедным,

Продолжает идти первый век,

Тот, что будет, к несчастью, последним.

На руинах построенный храм

Не спасает ни душу, ни тело,

Все что бог попросил – я отдал,

Но взамен что-то тоже хотелось.

Водоём иорданный оброс

Этим самым пугает прохожих.

Этот век из страданий и слез

Нам уже изменить невозможно.

 

*  *  *

Этому городу тысячи лет,

Он помнит монголов и знает татар,

Славится тем, что в домах ярок свет,

А по утрам – из домов перегар,

Держит за горло синицу в руке,

Ведь все журавли его облетают,

Палец свободный всегда на курке,

(Только патроны не поставляют).

Правильно горд и навечно один,

И если ты на него очень злишься,

Знай, что когда на побег ты решишься –

Здесь в твою честь назовут магазин.

Рейс Челябинск – Москва

А жизнь от того интересна,

Что есть неизвестные тропы…

я вырвал себя из контекста

Завода и угольных копей.

И выбрал не стопы, а крылья,

Чтобы надышаться свободой,

И в сторону синего свода

Взлетаю, спасаясь от пыли.

Безножно туман белоснежный

Я режу, питаясь парами

его. Намокает одежда,

Но я наравне с облаками.

И холод не врежется в пальцы,

И голову бог не чекрыжит,

И звезды становятся ближе,

Когда от земли оторвался.

 

Memento mori

Не забудь, судьба у океана –

Быть бессильным против полотёра...

За углом Есенин с чемоданом

Спрашивает путь до Англетёра,

Матерясь негромко по-рязански...

Спрашивает путь до Чёрной речки

Пушкин, разминая свои пальцы,

Потому что жить он будет вечно,

Ну а там – рукой до Пятигорска,

А потом – к московской коммуналке,

Где в тоске блуждает Маяковский

Из груди выбрасывая капли,

Спрашивая громко сигарету,

Смысл многогранных многоточий.

Вот подходит Бродский к кабинету,

Пожелав жене спокойной ночи.

К небесам ядро летит из пушки,

Разрезая ночи чёрной платье...

С главврачом дымит в углу Петрушкин,

Спит Денисов,

Дремлет Саломатин.

А кругом опять бушует лето,

От воды лишь солнечные блики.

Если ты готов увидеть это,

То готов будь снова стать великим.

 

20.VII

Ушёл в закат, вернулся на рассвете,

И на лице застывшая печаль.

Засохли листья вишни на газете,

Чтобы затем переродиться в чай.

А за окном июль всем кажет зубы,

Устроив на Земле кромешный Ад;

Рабочие весь день меняли трубы,

Хотя, скорей всего, искали клад.

А дни идут, а с ними кривотолки,

Царапая асфальт и не звеня

О том, как бог в серебряной бейсболке

Потребовал побега от меня.

Июль меня на год приблизил к смерти,

Но ручка ощущает запах рук,

И звук идёт, и фильм пока что в цвете,

Хоть зрителей осталось десять штук.

Ч. З. Н.

Пуская в небо дым от сигарет,

Я думаю о том что будет завтра –

О том, как ты появишься на свет,

Увидишь ад, попросишься обратно,

Без права на последнее «прости»,

Без смысла поворачивать налево,

Но только в Чрево нет уже пути,

Но есть Земля, а там – рукой до Неба.

 

Никита ПОПОВСКИЙ