Мы с тобой не поедем ни на А, ни на Б

Это признание дорогого стоит, учитывая, что Мандельштам и Буев – люди не просто разных эпох, это люди разных культур. Та классическая русская культура, которую когда-то не удалось сбросить с парохода современности футуристам, медленно умирала в советских лагерях, хирела в эпоху застоя. Под конец её добивали «свободный рынок» и постмодернизм, понимаемый авторами как право писать, что и как угодно, не заботясь даже о правилах русского языка, не говоря о чём-либо ещё.

Владимир Буев, написавший сотни пародий на поэтов-современников, нет-нет да и обратится к русской классике, и тогда его тексты теряют своё пародийное значение, становясь переводом классических стихотворений в русло современной культуры. Не столь важен сатирический взгляд на пародируемое произведение: его место занимает взгляд человека, живущего через сто лет после поэта (при этом мы видим скорее взгляд лирического героя, а не автора), представителя совершенно иной культурной среды.

Простой пример:

 

Куда плывете вы? Когда бы не Елена,

Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море, и Гомер – всё движется любовью.

 

Мандельштам находит в Гомере те свои чувства, что важны ему и созвучны древнему барду.

Буев видит это же по-своему:

 

У мужика жена сменить его решила.

Какое счастье мне, иначе я б не спал.

В шедеврах мировых названия б искал

Без счёта кораблей. Бессонница б рулила.

 

Какая любовь? Какая Елена? Бессонница – вот причина и движущая сила всего: Гомера, моря, ахейских мужей, но главное – лирического героя. Совершенно иной взгляд на мир.

И, скажем прямо, разница во взглядах на мир чувствуется во всех без исключения пародиях Владимира Буева на стихи Осипа Мандельштама, хотя я бы не говорил о пародиях: это – не пародирование оригинала, это – современный взгляд на заданную им тему. И чем лучше текст Буева, тем это заметнее.

Вот знаменитые стихи Мандельштама:

 

Мы живём, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлёвского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

А слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются усища,

И сияют его голенища.

 

Поэт кричит от ужаса – вокруг него творится кошмар: куются за указом указ, кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз. И «что ни казнь у него – то малина». Что может быть ужаснее…

И сам Мандельштам сначала (именно за эти стихи) был сослан в Чердынь, заменённую затем на Воронеж, а потом, после короткого периода жизни на свободе, был арестован вновь и получил небольшой по тем временам пятилетний срок, оказавшийся пожизненным. Поэт умер в пересыльном лагере возле Владивостока в ожидании навигации и отправки на Колыму.

Проходит 90 лет, и Владимир Буев пишет свой ответ Мандельштаму:

 

Мы и нынче живём, и страна «где-то там».

Это наша страна. Пусть назло всем ветрам.

Сверху вниз, как и прежде взирает,

Хоть не горец пока… Утешает.

Но и горец имеется. Не маргинал.

Пехотинцем себя он когда-то признал.

Тот поймёт, кто не понял, дон-доны!

Разношёрстны в России жаргоны.

 

Нет трагедии? Нет ужаса вокруг? Не идут на север срока огромные? Честно говоря, в 1933-м, когда писал своё стихотворение Мандельштам, террор тоже не достиг апогея, и всего лишь ссылка поэта за антисталинские стихи – безусловное подтверждение тому.

Сегодняшняя Россия. Но трагедии в тексте Буева не видно. И в Кремле не горец пока. И горец, мелькающий на заднем плане и дондонящий что-то своё на одном из разношёрстных российских жаргонов, тоже вроде бы не так страшен. И вообще, лучше иметь своего дракона, чтобы не пришёл чужой. А этот – наш дорогой старичок «Дра-дра» совсем не страшен, и девушек он забирает всего одну в год. Да к тому же недалёк день, когда появится очередной проклятый иностранец, какой-нибудь Ланцелот, и обезглавленное драконье тело упадёт на землю где-то за мельницей. И придёт новый властитель, который может оказаться ещё хуже старого.

Нет, Владимир Буев не лоялист и не «патриот», как и не оппозиционер и тем более не революционер. Его тексты – отражение сегодняшней культурной действительности при самом широком понимании термина культура. И, если Стендаль писал, что роман – это зеркало, которое проносят по большой дороге, то пародии Буева – как боковые зеркальца проезжающих по трассе машин: в них отражается некий фрагмент, имеющий своё время и место.

Уйдём от политики. Вот чисто лирическое стихотворение Мандельштама:

 

Только детские книги читать,

Только детские думы лелеять,

Всё большое далёко развеять,

Из глубокой печали восстать.

 

Я от жизни смертельно устал,

Ничего от неё не приемлю,

Но люблю мою бедную землю

Оттого, что иной не видал.

 

Я качался в далёком саду

На простой деревянной качели,

И высокие тёмные ели

Вспоминаю в туманном бреду.

 

Казалось бы, в этих стихах всё прозрачно: слегка постаревший лирический герой тоскует об ушедшем детстве (а, может быть, и юности), говорит о вынужденной любви к родной земле, поскольку не видал другой, и описывает свои туманные воспоминания. Но это только кажется. Стихотворение написано в 1908-м году, автору 17 лет, и он учится в Европе. Лирический герой и автор – не просто не одно и то же – это две совершенно различных ипостаси: человек и персонаж, юноша со вполне удачно складывающейся жизнью и зрелый разочарованный мужчина, в чём-то явный неудачник. Мандельштам играет со своим героем в одну ему понятную поэтическую игру, и эта игра ему, безусловно, удаётся.

Владимир Буев, в отличие от молодого Мандельштама, человек зрелый, поживший и повидавший в жизни немало. И играть в игры с лирическим героем, да ещё и чужим, у него нет никакого резона. И время на дворе совсем другое. Но автор и лирический герой его стихотворения – тоже абсолютно разные персонажи. Более того, именно в этой пародии лирическому герою достаётся с лихвой:

 

Я чего-то скучаю по детству.

Это бред или сонные грёзы?

Пусть немного подвержен кокетству,

Но из глаз моих капают слёзы.

 

Я, как всё человечество скопом,

Безнадёжно устал и смертельно.

Отдохнуть бы мне надо. Галопом

Надоело скакать карусельно.

 

Я бы чашечку кофе откушал 

Искупался под утро бы в ванне

И в саду соловья бы послушал.

Сад еловый… Лежу на диване.

 

Относится пародист к лирическому герою с откровенной иронией: и почему тот скучает по детству – непонятно, и устал он, как всё человечество скопом, и соловья бы он послушал, да сад еловым оказался. И хочет он совсем не детские книги читать и детские думы лелеять, а принять ванну, выпить чашечку кофе. Прямо, как герой комедии Леонида Гайдая «Бриллиантовая рука». Для Мандельштама романтическая печаль и туманный бред были вполне естественными чертами лирического героя. Время, в котором живёт Владимир Буев, не признаёт подобных вещей, оно расчётливее и циничнее. Мир пережил ХХ-й век с его войнами и революциями и стал другим.

Ещё ярче это видно при сравнении стихотворения Мандельштама «SILENTIUM» и соответствующего текста Буева.

 

Текст Мандельштама:

 

Она ещё не родилась,

Она и музыка, и слово,

И потому всего живого

Ненарушаемая связь.

 

Спокойно дышат моря груди,

Но, как безумный, светел день,

И пены бледная сирень

В чёрно-лазоревом сосуде.

 

Да обретут мои уста

Первоначальную немоту,

Как кристаллическую ноту,

Что от рождения чиста!

 

Останься пеной, Афродита,

И слово в музыку вернись,

И сердце сердца устыдись,

С первоосновой жизни слито!

 

Текст пародии:

 

Пусть не рождается она

Ни из морской, ни пены мыльной.

Вот я, мужик, родить бессильный,

И пена будет пусть скромна.

 

Пусть будет лучше не живой,

На голую смотреть мне стыдно.

Что я не бог – вдвойне обидно,

Что этот организм не мой.

 

Коль тело не моё богини,

И стать не можешь мне женой,

Останься навсегда мечтой

В лазори, в ярко-чёрной сини.

 

Я буду слово в честь тебя

Слагать и с музыкой сливаться.

Но очень тихо про себя, 

Ведь вместе нам не тусоваться.

 

На самом деле, оба автора хотят одного и того же: «Стань снова пеной, Афродита», «Останься навсегда мечтой». Вот только причины такого желания у них принципиально разные.

Для Мандельштама это – возвращение к тому состоянию первоосновы, когда слово должно вернуться в музыку, а уста поэта – обрести первоначальную немоту. Вполне понятное желание для девятнадцатилетнего студента Гейдельбергского университета (вспомните Владимира Ленского: что он привёз из Германии туманной).

Пародийный лирический герой Владимира Буева (в данном случае его уже никак не спутать с автором) смотрит на вещи с практической точки зрения: зачем нужна Афродита, если она не моя. В своё время такой взгляд на мир предельно чётко выразил в «Бесприданнице» А.Н. Островский, когда его Карандышев кричит любимой женщине: «Так не доставайся ты никому!», прежде чем убить её. Точно так же лишён романтического флёра взгляд героя Владимира Буева: есть его и чужое, нужно в этой жизни лишь первое.

Будем честными, Владимир Буев уверенно отображает состояние как минимум определённого слоя современного общества. И этому обществу Мандельштам, и не он один, чужд: история ушла далеко от его времени. Им можно восхищаться, но это – чувство восхищения, с которым можно смотреть на развалины Парфенона, Замок Святого Ангела или фрески Дионисия. Они прекрасны, но мы живём другим. И взгляд из другого времени, во многом потерявшим связь со своим прошлым, нам прекрасно передают пародии Владимира Буева на стихи Осипа Мандельштама.