Роман Точилин: Этот взгляд и этот ритм слепых прикосновений…

На этот раз славный человек и мудрый поэт Роман Точилин из города Тольятти. В этом году чудной весной нам посчастливилось лично пересечься на пятом «Первом.Свободном» поэтическом фестивале поэзии в Самаре. И это воистину эрудированный и приятный в общении человек, а с поэтами такое случается, ой, не всегда. Обычно наоборот. Хотя сначала я познакомилась с его стихами, он присылал их в наш конкурс «10 стихотворений месяца» и даже несколько раз занял первое место.

Впрочем, поэты, попадающие в Десятку, всегда оказываются в сердце кого-либо. А сердце читателя самое почетное место, которое поэт может занять. И вот, узрев точилинский «Ноябрьский ноктюрн» на его стене в ВКонтакте, я вспомнила, что Роман обещал мне подборку своих стихов и вот вы уже видите ее на своих электронных экранах. И медленно проникаетесь этой приволжской просторностью мышления автора или быстро с разбегу ныряете в эти поэтические воды бытия поэта Романа Точилина.

Галарина Ефремова

 

_____

Автор о себе:

Роман Точилин. Родился в СССР, в далёком 1959 году, в городе Павлово тогда ещё Горьковской области. Профессиональный электрик. С 1982-го года живу в Тольятти. В стихах с 14-ти лет, первый текст был реакцией на какую-то подростковую обиду. С некоторыми перерывами пишется до сих пор.

Основная литературная деятельность — в сети Интернет.

Был одним из редакторов крупного литресурса «Графоманам.нет».

Один из основателей Сообщества вольных литераторов «Литмарафон_Шедевры_Самоизоляции» на базе соцсети ВКонтакте.

Лауреат и дипломант различных сетевых конкурсов.

Из последних — конкурс газеты «Истоки» «10 стихотворений месяца». Участвую с удовольствием, этот конкурс даёт возможность оценить своё творчество глазами профессиональных литераторов и критиков.

Печатался в периодике, в многочисленных межавторских сборниках.

На донышке

А ты смотри не озверей,

Когда воскресший вечер

Объявит время фонарей

И выть по-человечьи.

 

На самом донышке зимы,

Отринув пуповину,

Лежим совсем иные мы,

И ровно половину

Того, что мы могли узнать,

От нас скрывает вечер.

 

Тебе ещё не время спать,

А выть по-человечьи

Тебя учили так давно,

Что я не вспомню слова;

Не мне дано – тебе дано.

Всему первооснова

Вот этот взгляд и этот ритм

Слепых прикосновений,

До боли истовых молитв

И странных откровений,

Как будто кто-то за углом

Ближайшего строенья

Выводит трепетный псалом

Не в плач, но в восхваленье,

Два наших сердца взяв взаймы,

А под провисшей крышей

Зимы лежим немые мы...

 

И, кажется, не дышим.

 

Из Занзибара

Налепи мне марку на лоб

и отправь далеко-далеко,

так, чтоб я вернулся не скоро

или не вернулся вообще.

 

Все наши споры, разговоры, примирения и ссоры

сложи в особый конвертик и надпиши какое хочешь число,

но не заклеивай – вдруг пригодится,

как пригодилась тебе сегодня сказанная мной когда-то фраза:

"Да, знал я женщин и до тебя...".

 

Ты выжала из неё всё, что могла

(я никогда бы не подумал, что это так много!).

И теперь я стою посреди суматохи в виде чемодана,

на который ты продолжаешь клеить ярлычки,

и наклеила уже столько,

что чемодана не видно совсем!

 

Послушай, это жестоко.

Ведь я ничего такого не имел в виду –

простая констатация факта.

 

Но в твоих устах слово "фак-т"

приобретает довольно опасное звучание,

и я почти рад, что в школе учил французский,

а то я бы понял тебя правильно,

а мне этого совсем не хочется.

Ведь даже заклеенный с ног до головы,

я продолжаю о тебе заботиться:

Ты ещё не устала?

Попей водички, передохни...

 

Чу!

Слышишь? Хлопнула дверь.

Это носильщики. Это за мной.

Мне пора.

Прощай!

 

Я напишу тебе откуда-нибудь

из Занзибара.

 

Инсайт

(Из цикла "Монологи для Б.")

Идеальные условия моего существования:

тихо-тихо и ровно-ровно.

Это так, но никогда не знаешь заранее,

к чему приведёт очередная попытка

отбеливания тёмных пятен.

А если ты входишь в изменённое состояние сознания –

ты адекватен только условно.

Тебе-то, конечно, там хорошо,

а всем окружающим кажется, что ты спятил.

 

Из множества женщин, которых я знал,

ты лучше остальных овладела приёмами

изменения моего многострадального сознания,

и теперь я уже и не знаю, где настоящая стенка,

а где – правдоподобно нарисованные кирпичи.

И это правда – именно тебе я обязан

своими последними взлётами, а также обломами.

И самое интересное, что тебя этому никто никогда не учил.

 

Наверное, это нелепо –

жить большую часть жизни в состоянии транса,

только во сне – иногда – становясь самим собой.

А ты – начеку.

Ты всегда просыпаешься первой и не оставляешь мне ни малейшего шанса.

 

И вот на придуманные тобой "деревья"

сыплется придуманный тобой "снег",

и ты называешь это – "зима",

и я просто обязан тебе поверить и достать из кладовки тёплые вещи.

И даже если на улице +39 –

ты заставляешь меня мёрзнуть, поскольку мёрзнешь сама,

и я спешу отогреть твои пальцы и укрыть твои плечи.

 

Я даже не пытаюсь понять, в чём причина такой перемены погоды –

бури на Солнце или фазы Луны.

Я просто должен всё время быть рядом с тобой, хотя, казалось бы...

 

Но ес

ли бы тысяча человек наблюдала всё это странное действо со стороны –

половина бы скончалась на месте

от острого приступа смеха.

 

А другая половина – от зависти.

 

Навес

Четыре вкопанных столба.

Навес, укрытый травами.

Не будет дом мой для тебя

Убежищем и гаванью.

 

Он не ухожен, не обжит.

В нём скучно даже ворону.

Он четырём ветрам открыт –

По одному на сторону.

 

В нём неуместна суета

Забот о всякой мелочи.

В нём ни собачки, ни кота,

Ни завалящей белочки.

 

Он совершенно ни о чём,

Обитель одиночества.

Зато свобода бьёт ключом –

Иди, куда захочется.

 

А что душа? То ль продана,

То ль попросту утрачена.

В ней бездна так как есть – без дна,

Глухая и незрячая.

 

Не хочешь сгинуть в ней – не лезь.

Там мало интересного.

А дом... Какой там дом – навес!

 

Навес над этой бездною.

Лобачевский

Твоя-моя-непониманьем

Прониклись местные луга.

Но между взглядом и признаньем

Сама дорóга дорогá.

 

Не коротка, не одинока,

Петляя клевер и зюйд-вест,

Ночная тёплая дорога,

Где справа поле, слева – лес.

 

По ней дойдёшь куда угодно,

Держа соитие в мозгу.

Две колеи пока не сходны,

Но Лобачевский начеку.

 

Он словно старый мудрый заяц,

Лукаво глянет с высоты.

И подмигнёт и, улыбаясь,

Начертит линии судьбы.

 

Они, беспомощны и кривы,

Покорны опытной руке,

И по закону перспективы

Сойдутся где-то вдалеке.

 

И он тогда поставит точку

И скажет: "Вот!"

И будет прав.

 

И мы расстелим два платочка

Среди равновеликих трав.

 

Ноябрь. У ночного окна

Вдохни. Затаись. И снова

Взгляни в этот злой провал.

Там нет ничего такого,

Чего ты ещё не знал.

 

Там есть темнота – химера

И мера любых вещей.

Там нет ничего сверх меры.

Там нет ничего вообще.

 

Но есть промежуток некий,

Где видишь как наяву:

Там ночь поднимает веки

Косматому ноябрю,

 

Там, взглядом его голодным

Просвечены до кости,

Бледнеют и гаснут окна,

Деревья, дома, мосты,

И в пасти ночи ноябрьской

Теряются без следа...

 

Скажи, ты всегда боялся,

Что это вот – навсегда?

Что завтра уже настало –

И нет ни просвета в нём?

Ничто тебя не хлестало

Вписаться в слепой проём?

Чернильною кровью ночи

Залить пустоту холста?

 

Отсюда стекают строчки

По белой груди листа?

 

Ведь это почти искусство –

Смотреть по ночам в окно!..

 

Там просто темно и пусто.

 

Там просто.

 

И там темно.

 

Снегопадное

Гале

Его молчанье не из громких,

но и не пробуй так упасть.

Давай-ка постоим в сторонке,

пока он будет сыпать масть.

 

На чёрной выдержанной глине

всё шире белое плетво,

и ничему не быть отныне

таким, как было до него.

 

Он распустил свои колодцы

куда ловчее, чем во сне.

И нам уже до слёз неймётся

пройтись по этой тишине,

 

где не завешены портьеры

и не замешаны слова.

Ну ладно, он не знает меры –

но нам и надо-то едва:

 

его урчащее участье,

его сочувственная грусть.

Ты вспомнишь: разве это счастье?

А я с тобой не соглашусь!

 

Такое выпадает редко,

и всё, как правило, не нам.

Ещё набегаемся детка

по этим горкам и каткам,

 

ещё сломаем наши лыжи,

сотрутся в кровь коньки точась...

И может даже, станем ближе,

но вряд ли ближе чем сейчас.

 

И пусть об этом дне творенья

на светлом камушке любви

напишут "у-мир-от-ва-рень-я"...

 

Вари, любимая, вари!

 

До конечной

Разум, бедный мой воитель,

Ты уснул бы до утра.

Николай Заболоцкий

 

Метели устанут. Всё кончится разом.

Каркаса мороза лишится вода.

Растает. И бедный мой воющий разум

Уже не вернётся сюда. Никогда.

 

Всё кончится быстро. По сути, мгновенно.

Казалось бы – вот, а уже всё не так.

Очнёшься в другой половине Вселенной,

Где только тепло, но такой же бардак.

 

Memento-то то more – а мы и не спорим.

Лететь самолётом, бежать или плыть –

Нам всем до конечной. Куда-то в Загорье,

Куда-то в Заморье, в Зажизнье, в За-Быть.

 

Забыть и не помнить, как всё начиналось,

Как строили лодки (Андрюша, налей!),

И сколько говна, и картона, и палок

Ушло на постройку больших кораблей.

 

Очнёшься в тепле, посреди океана,

В объятиях околоплодной воды.

Очнёшься, зайдёшься: роди меня, мама,

Обратно! – под светом не этой звезды.

 

Роди меня хоть под каким-нибудь с

ветом!

Чтоб видеть как есть, даже если темно.

Да пусть даже ночь – но за час до рассвета.

Пусть тот же сеанс, но другое кино!

 

Пусть даже как здесь – но хоть чуточку лучше,

Хоть капельку малую, как-нибудь вдруг!..

– Ага! – говорит кто-то жуткий и жгучий.

– А как же! – разносится эхом вокруг.

 

– Погладим шнурки – и сейчас же обратно!

Да нет уж, дружок! От звонка до звонка.

...

Проснёшься.

На солнышке бури и пятна.

В окошке метель.

Не устала пока.

 

Весеннее настроение

Зелёным мокрым пятачком весна ощупывает город.

Ей что-то явно здесь не так – быть может, минус пять в тени.

Давай прикинься дурачком, попробуй взять её за ворот.

Ну а не выйдет – сам дурак! Хотя бы ворот подними.

 

Весна расселась у ворот, копытцем трогая водицу.

Почешет спину о косяк – ворота крякнут, накренясь.

Ворона крикнет: "Идиот! Ну с кем ты выдумал водиться?"

Она, конечно, порося – ну так и я никак не князь.

 

Не бог, не царь и не герой ни в самом малом измеренье,

Расхожий уличный простак, одно себе большое "но",

Насвистываю по прямой, не то чтоб пьян до изумленья.

Она похрюкивает в такт, и это мило и смешно.

 

Потом, ворочаясь в ночи с небрежной грацией бизона,

Жрёт, набивая свой живот, хрустя остатком февраля.

Её бесстыжие ручьи, её щетина на газонах...

Ещё чуть-чуть, ещё вот-вот – и нам не удержать руля.

 

А там попробуй поискать, куда потом её потянет!

Ждать, в предвкушении дрожа, как ждут похмельного глотка...

 

Хотя не след её впускать – она сожрёт тебя с костями –

Но как, зараза, хорошá!

 

Пускай сожрёт. Не привыкать.