Сквозь небопад

Прочитав манаевский перевод из Буковски — восхитилась. И, немного подумав, с улыбкой перефразировала про самого Дмитрия — «Жизнь великого шмеля в траве саратовской философии». Саратовский поэт Дмитрий Манаев — юноша большой и добрый, и вдумчивый, и что-то в нём обнаруживалось, чудилось подлинное еще в те далекие годы, когда он был барабанщиком группы с постмодернистским или сюрреалистическим названием «Желтые чулки графа Дзержинского». Помню наш первый утренний разговор на фестивальной кухне 2012 года, дело было на фестивале поэзии «Центр весны» — о том, почему он пишет стихи… И он сказал, что пишет стихи, чтобы быть кем-то, чтобы не было стыдно перед мамой. Тогда я видела — накануне он выступал с группой, и радостно удивилась тем пониманием, что поэт в его представлении есть кто-то, и это когда человек уже музыкант. «Поэт есть тот, кто хочет то, что все хотят хотеть» — Ольга Седакова. Но Дима не остановился на словах, а пошел в мысли и поступил на философский факультет. У него есть замечательная привычка осознавать окружающий мир как целое, как динамическую взаимосвязанную систему. К тому же он ироничен и смотрит с улыбкой на мир, и иногда на своё творчество тоже. И это дает ему некую лёгкость выражения ощущений. Чтобы подчеркнуть это его свойство легкости — я оставила несколько авторских ремарок после стихов. Читайте и наслаждайтесь той картиной, каким может быть наш непростой мир на взгляд добрейшего философа — как много цвета и звука, и всё одушевлено: и зайцы, и трамваи, и даосы. Как в поэте, в Дмитрии очень много любви и принятия, даже когда он рисует апокалипсис нашей текущей мусорной цивилизации. И если подумать, он даже дает нам инструкцию в стихотворении «Приметы» как научиться любви к миру. Перечитала своё предисловие и увидела как много в нём соединительного союза «и». Да, сам Дмитрий — соединительный союз поэзии, философии, доброты, музыки, понимания. Он не воин, он не идет на битву во имя чего-то, он живет в гармонии и изменяет мир своим взглядом на него. Я хочу, чтобы это умение «изменять мир взглядом» передалось через его творчество всем нашим читателям.

Галарина Ефремова

ИЮЛЬСКИЙ КАТАРСИС

Лето утонет в зелёном аду,

Стихнут трамваев веселые песни.

Все умирают у всех на виду –

Прокляты и безусловно уместны.

Черная, жаркая, жадная гладь

Свежих дорог и тротуаров

Манит-зовёт до рассвета шагать

Сквозь недопитую радость кошмаров.

К сумеркам! К мгле! В непросветную муть!

В гости к чертям сквозь растленье июля –

Только бы снова себя обмануть!

Сонно, забыв сигареты на стуле,

Выйти сквозь небо, сквозь звездопад

В жидкий зелёный волнующий ад.

ИЮЛЬСКИЙ МИМЕСИС

Лето утонет, а я не пойму.

Стихнут трамвайных кондукторов песни.

Все умирают, не чуя вину –

Проклятые в обусловленном месте.

Черную, жаркую жабу погладь,

Свежих дорог откуси полбатона.

Манит-зовёт дорассветная рать

Сквозь недопитую зелень флакона.

К сумеркам! К ночи! К утру — не беда

В гости к чертям проползти сквозь препоны.

Только бы снова — и навсегда,

Сонно, забыв сигареты, корону,

Выйти сквозь двери, сквозь небопад,

Водки купить, и вернуться назад.

Предыдущие два текста (ИЮЛЬСКИЙ КАТАРСИС и ИЮЛЬСКИЙ МИМЕСИС) можно считать неким образцом творческого метода, который я назвал бы «осознанный схизис». Это когда при написании произведения в голове рождается два (или более) параллельных варианта, и ты вместо того, чтобы отдать предпочтение одному из них, выносишь оба (или более) текста на суд читателя. Несомненно, что такой метод попахивает откровенной графоманией, но тут уж ничего не поделаешь. Вообще, по моему мнению, графомания всё же есть порок меньший, чем например графофобия (но больший, чем графофилия, разумеется). На чём и остановимся покамест.

ВКЛАД В ИСТОРИЮ

В мусорном ведре

Умещается в среднем

Пять литров прошлого.

Это ничтожный вклад

Отдельно взятой квартиры

В историю этого мира.

Ежедневно выносятся вёдра,

Порожнятся в мусорные баки.

В мусорном баке

Умещается в среднем

Литров, может быть, двести

Прошлого.

И это — некий вклад

Определенной локации

В историю этого мира.

Ежедневно вывозятся баки

На городскую свалку.

На свалке никто не считает,

Сколько вмещается литров.

На свалке пылят-суетятся

Огромные мусоровозы.

На свалке пируют вороны.

Прошлого здесь не сыщешь.

Памяти не найдешь.

Потерялось всё по дороге.

И это тоже вклад

Какого-то города

В историю этого мира.

Ни прошлого, ни воспоминаний.

Планета смердит.

И только.

ОХОТА НА ЗАЙЦА

Ты кончишься

Промолвил заяц

И юркнул нехотя в траву

А я как будто бы не знаю

И солнце словно наяву

Ты без причин

Без принужденья

Твердил проклятый словоблуд

А я в последнее мгновенье

Сдержал свой скромный мягкий уд

И промолчал

Себе во славу

И вспел себя исподтишка

Тщись

Трепещи мой зверь расправы

Она поверь недалека

Я жив ещё тебе назло

И заяц хрюкнул

Повезло

 

ПРИМЕТЫ

увидишь смерть внутри меня –

так передай привет

другую сторону найдёшь –

забудься чистым сном

свершится навзничь новый день –

не думай ни о чём

рукой коснёшься тишины –

и в этом что-то есть

целуешь медные персты –

знать завтра будет дождь

молчаньем полнишься навзрыд –

вернуться не судьба

смеёшься криком белых птиц –

укажут боги путь

СВИДАНИЕ

немногое входит в тебя

о, дева с глазами как осень

теряется след в глубине

бегут от нелепых проделок

весомые сны и дела

разящее небо разлуки

окутает нас навсегда

и станет единым предлогом

отпраздновать вьюгу миров

в уютных полях мирозданья

печати сорвать с белых уст

изнежиться свыше всех песен

смешная такая печаль

сообразить напоследок

сомнения радостных дней

исчезнуть в утробе трамвая

ладонью касаясь стекла

себе улыбнуться украдкой

немногое входит в тебя

о, дева с глазами как осень

ПОСЛЕДСТВИЯ

А знаете, как бывает:

Сентябрь, и всё — не торопясь.

И славные тусклые птицы

Лениво поют обо всём.

А знаете, как прощают:

Подъезд улыбнулся — и всё

Не торопясь, словно небо,

В котором как-то вдвоём.

А знаете, как забывают:

Раз, и чужим стал подъезд,

В котором не торопились

И не казались сном.

А знаете ли хоть немного

О том, что бывает потом?

 

РОМАНУ С.

Прикури мне папиросу,

Девушка в Самаре.

Нацеди мне литр пивоса,

Юноша в Самаре.

Обними меня на память,

Женщина в Самаре.

Пусть слова мои не ранят,

Добрый друг в Самаре.

Я не сам, я сам не этот,

Я не из Самары.

Я — за порно и котлеты.

Я за жизнь Самары.

Я уеду. Я уеду!

Я уеду точно!

Прикури мне папиросу.

Па-пи-ро-су!

Стоит полагать, что поэзия абсурда — это единственный род поэзии, с которым мы можем ныне иметь дело. Мало того: всякое творчество в наше чудесное время есть творчество абсурда. Вот послушали бы, к примеру, утренних птичек. Или увидели бы, как лучи июньского солнца выдирают из сумрака сонные окна многоэтажек. Мир прорывается сквозь себя во всей своей бесконечной несуразности. Мир напрашивается, провоцирует, мертвой хваткой вцепляется в наше восприятие. Надо бы разбудить в себе лютого зверя. Надо бы возбудить в себе себя. И вот здесь-то главная заковыка: где тут различие между мною и миром? Где? Молчание. Нет его. Я — это мир (чем бы он ни был). Я — это сам по себе — и по миру сам тоже. А мир-то этот — при всём может ли он быть не абсурдным? Можно ли быть ему как-то иначе? Вот незадача!

ШАГ ЗА ШАГОМ

Помнишь ли ты

Как всё это началось?

Можешь ли ты

Вспомнить что-либо

Из прошлого

Не сомневаясь

Не путаясь в сетях

Собственных предположений?

Было ли прошлое

Если каждый момент времени

Наполнен ожиданиями?

Утро вырывает тебя из сна

И ты ждёшь

Когда рассеется

Лёгкий пепел видений

Ты ждёшь

Когда руки станут

Достаточно верными

И боль в суставах

Окажется весомым предлогом

Чтобы подняться с постели

Ждёшь

Когда сварится кофе

Ждёшь необходимости

Дойти до туалета

Ждёшь чего-то доброго

Сидя на унитазе

В ванной ждёшь

Когда польется достаточно

Теплая вода

Ждёшь

Когда кофе остынет

Ждёшь

Что дым сигареты

Будет вполне приятным

Ждёшь

Что день принесет тебе

Хоть что-нибудь

А потом

Ждёшь

Когда этот день уйдет

Ждёшь

Когда лица прохожих

Станут чуть веселее

Ждёшь

Когда закончится очередной

Рецедив безумия власти

Ждёшь вирша в новостях

Ждёшь дороги домой

Ждёшь пустых разговоров

Ждёшь наступления ночи

Ждёшь сна

Ждёшь

Когда все провалится в ад

И будет утро

Ждёшь зимы

Ждёшь лета

Ждёшь новых праздников

Ждёшь болезней

Ждёшь открытия винного магазина

Ждёшь закрытия купального сезона

Ждёшь откровений

Ждёшь

Что вселенная окажется

Очередным набрехаловом

Ждёшь влюбленности

Ждёшь грустных оргий

И безобразных поминок

Ждёшь подходящего момента

Чтобы послать все на

Ждёшь

Что будет нормально

Ждёшь собственного опоздания

Ждешь очередного похмелья

Ждёшь новых стихов

Ждешь

Когда все поэты сгинут

Ждёшь автобуса

Ждёшь зарплаты

Ждёшь разоблачения

С ужасом ждёшь смерти

Ждёшь своего страха

Ждёшь

Ждёшь

Ждёшь

Уверяя себя

В осмысленности ожиданий

Но посмотри

Вся их бесконечная череда

Иллюзорна

И правда в том

Что ты даже не знаешь

Чего стоит ждать

Погрязнув в бесконечном

Желании следующих мгновений

Боязливо ступая

Все дальше вперёд

Ожидая без всякой надежды

Дождаться

Оглянуться

И вспомнить

С чего все началось

*  *  *

Жизнь родилась из газовой плиты,

Из «доширака», соблазняющего недра

Души моей. Мне только бы добить

И ночь, и день ещё (уж точно не последний!)

Добить… Допить! Вот истинная цель.

Сосед по комнате стенает на диване,

Храпит, болтает. Плюну в потолок

И отражусь в отчаянном стакане.

Зияет лампочка развратною дырой,

В мирах распространяется зловонье,

И мухи мрут, и крысы невпопад,

И пьяно захламленный подоконник

Кричит: а где был ты,

Когда явилась жизнь

Из газовой плиты.

МУРАВЬИНОЕ БОЖЕСТВО

Ногти остриг и смотрел с любопытством,

как маленький муравей

тащит упорно куда-то

(наверно к себе в муравейник)

состриженный ноготь, который

муравья того раза в три больше.

Вот ведь, — подумал, –

ничтожную часть от себя я отдал,

чтоб важной деталью стала она

чьего-то огромного дома!

Солнце зашло, и муравей

с ношей своею

давно уже скрылся в траве –

а я всё сидел

и улыбался.

Перевод из Буковски

СМЕРТЬ ПЧЕЛЫ В ТРАВЕ НА АВЕНЮ МАРИПОЗА

(Ch. Bukowski / пер. Д. Манаев)

пчела упала, чёртова пчела обречена,

часов морганье всех нас поимело,

бухой художник из 309-й не хуже чем

Бог, что закружившись наконец падёт

чрез всё его

невпитанное мирозданье,

и потому счастливые пьянчужки влекутся

на восток и в вечность по 5-й авеню

как Моцарта концерт фортепианный

что скачет словно тигр на что попало,

пчела упала — проклята, обречена

как мы –

от нас остались только крохи,

и трава, и нераскрывшийся бутон,

и барышня-соседка на прогулке

____________

THE DEATH OF A BEE IN THE GRASS

ALONG MARIPOSA AVENUE

bee down, bee damned be doomed,

the wink of the clock has us all,

the drunken painter in 309 is no worse than

God who will finally fall dizzy

across his whole

unimbibed creation,

and so the sunny drunks go down the east

5th streets of forever

like a Mozart piano concerto

springing like tigers on whats left,

bee down, bee be damned and doomed

so are we

what's left a wee,

and the grass and the bud

and the neighborwoman walking.

ПОД ЯБЛОНЕЙ (дзенская притча)

Однажды Артемий Сергеевич задумался. Такое бывало с ним и раньше, так что он не придал этому значения. Однако вскоре Артемий Сергеевич задумался снова. «А что если всё, что со мной происходит — это сон?» — крутилось у него в голове. Мысль оказалась весьма утомительной и требовала немедленного объяснения. Помучившись немного и не придя ни к какому ответу, Артемий Сергеевич пошёл к Учителю. Учитель по своему обыкновению сидел под яблоней и созерцал Вселенную.

— Учитель! Мне всё кажется, что происходящее со мной — всего лишь сон. Скажи, что мне делать?

— Вчера я остриг ногти, а сегодня выпил чашку сакэ. Но послушай: соловей снова поёт! — ответил учитель, подняв вверх указательный палец и безмятежно улыбнувшись.

Артемий Сергеевич хотел ещё что-то спросить, но в тот же момент пробудился. Исполненный благодарности, он отправился восвояси.

Долгое время ничего более не происходило в жизни Артемия Сергеевича. Дни его, наполненные светом Пробуждения, плавно перетекали один в другой до тех пор, пока Артемий Сергеевич не осознал: что-то терзает его, лишает покоя и мешает хорошему пищеварению. Да, это снова была мысль! «А что, если я давно уже умер, и всё происходящее не существует? Что, если всё это — последние переживания перед грядущим вечным мраком, и мне только кажется, что прошло много лет, а на самом деле — это всего лишь прощальное мгновение?!» — мрачно размышлял Артемий Сергеевич. Что ж, делать нечего — он снова отправился к Учителю.

— Учит… — начал было Артемий Сергеевич, но вдруг понял, что под яблоней никого нет.

«Что ж — подумал Артемий Сергеевич, — посижу здесь, подожду. В конце концов, мне некуда торопиться с моими вопросом.»

Он уселся поудобнее, прислонился спиной к согретому солнцем стволу яблони и от нечего делать принялся созерцать Вселенную.

 

СНЕГ И ВОРОБЬИ (тоже дзэнская притча)

Как-то раз пришёл Артемий Сергеевич к Учителю и сказал:

— Учитель! Со мной сегодня разговаривал сам министр ЗДРАВДОРХУДСТРОЙОБРАЗА! Представляешь, какой это масштаб! Вот, чего я добился благодаря твоему учению.

Учитель улыбнулся, но ничего не сказал.

Чуть позже Артемий Сергеевич снова пришёл к Учителю.

— Учитель! — радостно воскликнул он, — Сегодня я говорил с самим председателем РЫБМУЗТРАНСЛИТФИНСПОРТЮСТА! Оцени же размах! Раздели со мной радость! Подивись моим успехам!

Учитель снова улыбнулся и собрался было промолчать, но Артемий Сергеевич заявил с некоторой обидою:

— Что ж ты, Учитель, всё молчишь да улыбаешься? Скажи хоть что-нибудь в конце-то концов!

— Воробьи клюют просо, а белый снег весною станет чёрным, — ответил Учитель.

— Чёго? — не понял Артемий Сергеевич.

— Ничего. Нет ничего. Нет ничего более важного, чем всё остальное! И министр этот, и председатель ничем не отличаются от тебя. Как и все люди в этом мире. А вот я отличаюсь. Поэтому иди… И не мешай мне созерцать Вселенную.

CONTRA THEODICEA (не-дзэнская притча)

Однажды Артемий Сергеевич пришёл к Учителю и спросил:

— Учитель, что ты можешь сказать о Боге?

— Ничего, — ответил Учитель.

Артемий Сергеевич подождал ещё немного в надежде, что Учитель выскажется каким-то образом о Боге, вере и тому подобных интересных вещах. Но Учитель молчал.

Через некоторое время Артемий Сергеевич снова пришёл к Учителю — и на сей раз не с пустыми руками. Он принёс целый ворох богословских трудов, десяток икон и столько же распятий. В помощники себе он взял трёх самых праведных монахов. Свалив всё это к ногам Учителя, Артемий Сергеевич приготовился держать речь. Однако Учитель опередил его:

— Зачем ты принёс сюда всё это? — удивлённо спросил он.

— Хочу доказать тебе существование Бога! Хочу выступить в Его защиту!

— Уходи, не морочь мне голову! — сердито молвил Учитель.

— Но…

— Что это за Бог у тебя такой, чьё существование ещё надо доказывать, в чью защиту надо выступать? Точнее было бы сказать так: кто ты такой, чтобы пытаться доказать Его существование? Как ты, жалкое создание, собираешься защищать Его? Или может не Его ты хочешь защищать, а свою собственную веру? Так и это едва ли возможно. Ведь если вера требует защиты и доказательств, значит её и нет вовсе. В тебе её нет. И Бога твоего в тебе, видимо, тоже нет. Ибо если бы был он в тебе, то никакие доказательства тебе (а Ему и подавно) не понадобились бы. Но ты носишься с Ним повсюду, болтаешь о Нём без умолку. Споришь с такими же как ты. А всё для чего? Чтобы отыскать Его в себе. Но там, где ты ищешь — пусто. И даже не пусто, а завалено всяким ненужным хламом, который ты при всяком удобном случае демонстрируешь в качестве доказательств. Неубедительно получается. Так что собирай всё это барахло и проваливай подобру-поздорову. И не мешай мне созерцать Вселенную.

Подготовила Галарина Ефремова