Записка, найденная в руке замерзшего

Об авторе

Банников Александр Геннадьевич родился 18 июля 1961 года в поселке Магинск Караидельского района. Учился в Магинской средней школе. В 1979 году поступил в Башкирский государственный педагогический институт, в котором проучился до апреля 1983 года. С августа 1985 года по октябрь 1986 года воевал в Афганистане.

В 1987 году восстановлен в институте. Участвовал во Всемирном фестивале молодежи и студентов в Северной Корее (1989). Был членом литературного объединения при газете «Ленинец».

Работал сантехником, плотником, кузнецом, газосварщиком, аккумуляторщиком, на кирпичном заводе, в лесу — обрубщиком сучьев, журналистом, учителем.

Печатался в журналах «Знамя», «Урал», «Истоки», газетах «Ленинец», «Русский курьер», «Вечерняя Уфа», «Советская Башкирия», в журнале «Процесс», «Антологии современной русской поэзии Башкортостана», альманахе «Голоса вещей».

Автор книг «Человек-перекресток» и «Пятое измерение» (обе — Уфа, издательство «Китап», 1985 и 2000 гг.).

Скончался 24 сентября 1995 года в Магинске.

Посмертно опубликована подборка стихов: «Волга», 1998, № 9.

Предисловие Александра Касымова

 Записка, найденная в руке замерзшего

 

Темнота. Лишь что-то розоватое,

Будто бы глазное дно затлело.

Этот холод уменьшает мироздание

До размеров собственного тела,

 

Ибо лишь оно одно заботит.

Кажется, в нем смысл всея Вселенной,

Смысл, а значит боль, и Бог, и

Грех и искупление... Силенок

 

До жилища доползти с нелишней

Волей к жизни хватит... Маленькое «Но»:

Если б было это самое жилище

В радиусе жизни. Нo оно

 

Там осталось... проклятое «Там» –

Символ места, где ты быть не можешь…

Мой попутчик, в прошлом – атаман,

Вождь, патриций, а теперь похожий

 

На простого смертного в чистилище,

Искупающего грехи, грех – досадно –

Позабыт какой... – растративший величие,

Мой попутчик жалок, будто сам я

 

За порогом жизни /и отлично,

Что, и умерев, еще иду/. И вникни ты,

Что придумал человек свое величие,

И оно всего лишь – ухищренье мимики.

 

Настоящее величием не выглядит.

Умирает волком волк, а не по-скотски...

… Темнота. А где попутчик мой? А был ли?

Или я со стороны смотрю исход свой...

13.01.95

 

*  *  *

Я – человек. Посему – логики вкось – выпасть

Из жизни просто. И столько выпавших, кто не чета мне.

А лесть зависимых и презрение превосходительств

Не дают равновесия, но вдвойне – вычитание.

 

Но у меня – вполовину. Меня не снедает лесть,

Ибо нет подчиненных... И сегодня, и завтра –

Лес на краю деревни. Вечный лес.

Но кто у кого на краю? Нe это ли самозванство!

 

Лec уступил опушку, елань еловую, краешек.

Ее пожрали дома, построившись в долгие версты,

Тупые, будто бы голод. А кажется – лес, подкравшись,

Подглядывает за людьми. А если и так – то, как взрослый

 

За дитем-недоумком, чтобы тот не поранился.

А в этом мире – ином – познал, блуждая по лесу,

Что справедлива природа тем, что в ней нету равенства.

Онa совершенна, как Бог. Хотя, никому неизвестно –

 

Кто кого создал. Мне кажется, Бога – это вернее –

Природа придумала, чтобы при родах помощник был… Впрочем,

Черна преисподняя оврага так же, как ямина в небе,

В которой, предположительно, Бог обитает. А в роще

 

Осенней и темной, как смысл чужого наречия – многое –

Многое можно узнать, особенно, если устал.

К примеру – надо всегда идти за едою. За голодом

Идти никуда и не надо. Голод приходит сам.

 

Но почему-то не хочется величать его великодушным...

Живут по законам иным и волк, и коршун, и рябчик.

И не равнодушен лес, как это мнится заблудшим.

Просто, он не умеет отзывчивым притворяться.

 

Просто нету в лесу зависимых, превосходительств,

И власти, и лести. И лес уже этим вечен. Его

Сгубить если весь – он останется. В тебе – твоей хитростью лисьей,

Во мне – злою волею к жизни, как у волка того,

 

Джек Лондон которого съел, вернее – его герои...

Неведомо как, но вернулся я снова к людям, хотя

Из леса не вышел еще. И ноги спорят с горой.

И осень листья в лицо бросает, как рыжих котят.

10.01.95

 

*  *  *

1.

И сами звуки слов их выдают;

Как бедность есть уютная обитель

Беды. И как одежда принимает форму

Носящего ее – так бедность на беду одета.

Причем, бывает трудно разобрать,

Кто под кого подстроен: камень

Под шаг споткнувшегося, или

Подстроен шаг под камень, третье:

Их кто-то вместе свел. Быть может,

Чтоб пошутить. А свернутая шея –

Незначащая ижица, которая

Из алфавита жизни прочь потеряна.

 

2.

Но если бог в богатстве обитает, Таится ли в углу переднем слога Начального – тогда ненастоящий Есть этот бог – языческая баба, Гребущая себе под ноги всё. Ирония родства богатства с богом: Что о душе глаголить! – даже ноги

Не смочь раздвинуть бабе этой,

Ненастоящий бог ненастоящих…

                                       А Создатель

Зовется по-иному. Может быть,

Людским губам невластно его имя.

Возблагодарим его хотя б за то,

Что запах роз, замысловатый иней

В углах сторожки зимней и река,

Всегда в себя лишь углубленная, и речь

Весенних птиц – доходят к нам до сердца.

08.12.94

 

Равноденствие

 

Время осеннего равноденствия,

Сутки в котором так утомительны,

Как и любая в мире симметрия,

Какую нельзя измерить поллитрами.

 

И одинаково весят карманы,

То есть не весят вовсе нисколечко.

Птицы неведомой почерк корявый

В небе исчез, но впечатан отчетливо

 

В раскисших мозгах... А люди где?.. К черту!

Словно они все сегодня снедаемы

Стремлением к смерти, будто комфорту

Самому высшему... и досягаемому.

 

Смотрит мой кот брезгливо и желто.

Он право имеет – ведь я не хозяин,

Кормилец и раб – кривлюсь от ожога

Меж указательным и безымянным,

 

Забыв затушить окурок и выбросить.

Трудней, вообще, стало что-то выбрасывать.

А может быть, это черта равноденствия,

Но только не года, а жизни? И радости

 

Уже позади – впереди сокращенье

Светлой той части... К черту! – Вторично.

Ибо крещенских морозов крещендо,

Пядь гололеда, в общем, опричнина,

 

В реке черной – судорога, в пути долгом – гады,

Да мало ли что... Тем более, в темной

Второй половине жизни ли, года –

Темнее, а значит тайн больше. И только.

30.11.94

 

Непрошенные мысли

 

Птица любви и мира... Но голуби –

Самые грязные птицы… С лихвою

Грустные мысли приходят в голову,

Грустные от того, что приходят

 

Туда, где разруха и заумь свищет,

Где выпало время по кличке «сейчас»…

…Жил Зорро когда-то – защитник всех нищих.

Только стоило ли защищать?

 

Перемерли если б – остались богатые,

Воцарилось всеобщее благоденствие,

Сибариты облокотились на облака бы,

Попивая амброзию. Уничтожили б если

 

Всех несчастных и тщащихся в небо… Но,

Может, Зорро был... как его... этот... наймит!

Он убогих спасал, чтоб пресыщенным не было

Незатейливо, скучно. И чтоб было – давить,

 

Унижать и гноить, и сживать есть кого...

Боже, мысли такие… и без разрешенья...

Можно к низу скатиться медленной лесенкой.

Только лучше бы камнем – и без рикошета.

 

К слову, камень – создание абсолютное.

И не надо учить его метко на ближнюю

Падать голову – враз!... А свою-то

Еще надо готовить для встречи с булыжником.

 

Конец осени

Не мною сделана земля – но лежит

Надежно, будто бы над пропастью дощечка.

Я знаю: чем бедней событиями жизнь,

Тем более дороже мысль, пришедшая

 

Вдруг не с того и не с сего мне в голову

/за исключеньем вечных мыслей о бутылке,

Самоубийстве и плохой погоде/. Лужи гнойные

Счастливо чавкают, испробовав ботинки.

 

Мой путь без цели и конца – поглубже в осень

Зайти, чтоб обнаружить там зимы начало.

Вот первая находка: я узнал, что осы

Созвучны осени не зря: дожди печальные

 

В начале осени к концу ее становятся

Совсем иными – ядовитые дождинки

Нещадно жалят... вообще-то, с совестью

Больной – а чем неведомо – и с жизнью,

 

Напоминающей затапливаемый остров,

Сезон сей схож... А дальше что отыщется?

Унылая трава, до которой косы

Не добрались. А было б лучше – по обычаю

 

Травы, живущей рядом с человеком, Чем так: пустые стебли для выкалывания глаз,

И жуткий цвет из преисподней – из щели той,

Которая не может отдавать, а только красть.

 

В такое время бы – в поход Крестовый: пряности

Добыть и веру, стать Господним стражем…

На крайний случай: побыстрей за угол спрятаться,

И выбежать себе навстречу, и спросить: «Что, страшно?!»

27.11.94

 

Бог – человек – мизантроп … и далее

1.

Причину плохого настроения

И даже всемирной скорби,

А так же трясущихся рук,

Проклятий пустых, но скорых

 

Я вижу в недоразумении,

Называющемся «людьми».

Оказывается и ненавидеть,

точно так же, как и любить –

 

Но только не быть равнодушным –

Можно лишь себе подобных.

Не потому ль Господь Бог

Расправлялся с людьми потом,

 

Превращая в coляные столбы,

Жег солнцем кости обглоданные –

Он слепил нас богоподобными.

Это первая тавтология

 

Со времен сотворения мира...

Не сгорел и не потонул

Человек – Бог и Бог, как две капли.

И людей разлюбил потому.

 

Не всегда и не всех. Иногда

Ничего нет мягче железа,

Человек человеку сочувствует,

Ну и что из того – Бог жалеет же

 

                                   Иногда…

 

2.

Сбежать бы из дому сейчас,

Да холод на улице лютый...

В основе любой философии

лежит презрение к людям. –

 

Так говорил год назад.

Теперь скажу по-иному,

Когда на улице шум –

Единственно гонит из дому:

 

Отвращение к шуму, к крику

/в переводе не с греческого/ –

Это ж есть любовь к мудрости.

/перевод с общечеловеческого/

Но шум не всякий, а тот,

Который людьми вызывается.

Ах, если б не холод собачий,

То можно б и на завалинке

 

Мудрость любить, слушать шум

Деревьев и времени частного,

Единственно, что разделяет

Меня с другими несчастными...

 

А если есть во всевышних

Эхо, то Бог – как в давильне –

Ненавидит его, позабыв,

Что сам причина. Себя ненавидит –

Эхо всевышних сфер.

24.11.94

 

Мир вещей

А если по рассеянности вещь

Чужим вдруг именем окликнешь,

То вещь великодушная простит –

Откликнется, и ты ее отыщешь.

 

Так называемая мертвая природа

Свободна тем, что от тебя зависит.

Попробуй этак с человеком –

Он удален на расстоянье мысли,

 

Плюс мысль твоя – двойное расстоянье –

Вам не пройти – оно константно.

(есть, правда, исключение – идиоты.

Но это род особый – типа танца

 

Весеннего лося: он, кажется, радешенек,

Тебя увидев. Но попробуй разгадать

Его ход мысли, если вдруг очутишься –

Как в гардеробе – на его рогах).

 

И посему вещам лишь можно верить.

Вещественная вера. Аллилуйя!

События судьбы моей недавней

Меня подвигли к ней. И лунной

 

Холодной ночью я люблю следить:

Как круглый стол собою означает

Не перемирие, не равенство – он пуст –

Но безысходность и конец пути в начале.

 

А на столе том – чайник. Он печален:

Одной водой два раза не побулькать

/философ – чайник не знаком с Уставом –

За плагиат с него не взять и рублик/

 

И пачка сигареток беззаветных –

Так зажигались б женщины; чик-чик

Глазами, будто спичками… Кровать –

С горбом подушки – собирается в Чирчик;

 

Как слезы люди – бок бессонного стакана,

Прищурясь на Луну, две грани шеек…

А впрочем, у вещей есть недостаток:

Их мысли повторяют мои мысли.

 

А это повод к ссоре. Но привычка –

Прекрасный суррогат любви и уваженья –

Почти всегда содружество хранит.

Тем вещи отличаются от женщин,

 

И долговечней тем. А в этом мире

Недопустимы очереди, давки.

Есть, правда, лидеры. Но их жалеют –

Им первым быть в костре и свалке.

 

Удел вещей любимых – стариться быстрее,

Чем опостылевшим. О, к черту это сходство –

С судьбой людей любимых!.. Ну, а я старею?

И если да – кого винить? А нет – тo за сиротство

 

Благодарить кого? Вообще-то, благодарность

Здесь не нужна – не благодарит мой локоть

Тот ловкий подлокотник... Быть кому-то вещью.

Одушевленной вещью. Что не так и плохо.

21.11.94