Единственное право. Часть вторая

Таков, видимо, был замысел поэта. Но одна не слишком мощная художественная рекомендация читателю Ларисы Керчиной в подборке есть. Так, «замку из песка» автор сама предпочитает, и молодым ответственно и справедливо рекомендует «воздушный замок» – мудрость, общую (добавим от себя) и науке, и искусству. И как панацею, избавляющую от любого идеологического обмана и зла. Эта мудрость есть в стихах, вышеназванных мною выше и некоторых других, убиенных или чудом выживших поэтов советского времени. И читать их дивные стихи – уже другое право немногочисленных читателей подлинной поэзии.

Нужен для этого читателю – только развитый (эстетический) вкус. Прививка к «правому неистовству», к эротической «мании» (по Платону) или творческому безумию. «Веленью Божию», говоря словами нашего первого поэта. Это, конечно, «одержимость вакхическая», но умная, одухотворённая, удачно сочетающая противоположные начала в высшую словесную гармонию, которая и есть истинная поэзия на все времена и для всех народов.

Вульгарной и упорядоченной скуке жизни, следует противопоставить интеллектуальное и благородное хулиганство подлинного стихотворчества или поэзии вообще.

Послепослесловие

Стихи этой подборки не пробиваются к высшему смыслу или иной, светлой цели сквозь сплошные тернии. Не обогащают гармонией своих несчастных, очень внешних «сюжетов», не воспаряют над ними. Они как-то свысока сообщают читателю, словно бросают окончательный приговор, о потерянном поколении, о неудачной жизни в неудачном месте, о постигшей всех беде. В этом их горькая правда. Искать же в них метафизику, идеальный, особый, индивидуальный смысл, гармонию – бесполезно. Автор этих стихов – человек откровенно разочарованный в том, о чём пишет эти стихи. И в своих «учителях» (стихотворение «Учителям»). Каким – не уточняется. И в «высоком» («говорить о высоком не стоит большого ума»). А о чём – стоит? В этих стихах все мужчины и все женщины – одинаково несчастны. И поэзия Ларисы Керчиной никак не меняет этой ситуации, не высвечивает иных, глубинных её смыслов. Попадись в этом поколении, скажем, Эдгар Алан По, он не был даже замечен автором подборки среди других мужчин этого поколения, «пьющих стаканами скуку со дна». Такой взгляд трудно назвать даже просто справедливым, не говоря уже о такой «матери» как «эстетическое сознание» или его предмет. Впрочем, это будет уже тем самым «высоким», о чём, по высокомерной мысли поэтессы, говорить «не стоит большого ума». При этом основной пафос подборки «поучительный».

По Платону, поэт занимает место между философом – любителем красоты и тираном – самым последним человеком в государстве. Если попытаться определить положение поэта и типа поэтической реальности в подборке стихотворений Ларисы Керчиной, то окажется, что вектор её направления протянут сверху вниз, от чистой красоты к тирании. Такой взгляд нельзя назвать освободительным, являющим высшую возможную красоту этого разнообразного, в том числе и божественно-прекрасного, мира. Миросозерцание поэтессы не столько боговдохновенное, сколько разочарованное. Оно безнадёжно приковано к той зоне несовершенного искусства, о котором говорит Алексей Лосев, в своём рассуждении о понимании Платоном искусства и которое мы привели в начале, в виде эпиграфа к нашему предисловию. Правда и пафос стихотворений Ларисы Керчиной в своём суровом, трезвом и одностороннем взгляде на реальность больше напоминает настрой тирана, чем исполненное божественного энтузиазма, вольнолюбивое и прекрасное стихотворение поэта. Но поэт не обязан быть тираном, напротив, он может быть (хотя бы в редких случаях) и тем самым философом (по Платону), который любит красоту идеи, не омрачённой несовершенством своего воплощения. Правда, это значительно труднее и требует огромных затрат личных энергетических ресурсов и вдохновения, ниспосланного богами. Эти боги, сколько их ни отменяли тираны от лженауки или неудачной политологии, преспокойно существуют себе в высочайших произведениях искусства до сих пор. Они ощутимы и в «чистой» поэзии, и в божественной музыке, если слон не потоптался основательно на ушах слушателя. Нужно только помнить, что боги у Платона, в отличие уже от Гомеровских богов, не обременены человеческими слабостями и низостью. Они, напротив, достойны и благородны.

Алексей КРИВОШЕЕВ

ЕДИНСТВЕННОЕ ПРАВО

* * *

Приветствую тебя, родное поколенье

остекленевших глаз и вспучившихся вен,

бредущее впотьмах, харкая откровеньем

в назойливую фальшь семейных мизансцен.

Чья в ваших жилах кровь: Христа или Вараввы?

Кому судить, мои пропащие друзья,

добывшие себе единственное право –

возможность жить в грязи и не желать в князья?!

* * *

«В этом городе женщин,

ищущих старость..»

Илья Кормильцев

Эти женщины ищут любовь, а находят усталость.

А мужчины стаканами черпают скуку со дна

и торопятся жить, догоняя беззубую старость,

и рожают детей, и дают им свои имена.

Здесь теряются корни причинных и следственных связей,

и звенит кандалами свободы затравленный дух.

Поколения чахнут в плену буржуазной заразы,

и заблудшие жертвы трясёт социальный недуг.

Но потоки волнений сливают в единое русло

под навязчивый пафос болезненно умных речей.

Здесь искусством считаются споры о целях искусства.

Здесь стоят монументы, и вовсе не строят церквей.

Здесь удавят за рубль, миллионы бросая на ветер,

обещая слепую уверенность в завтрашнем дне.

На похожих родителей смотрят похожие дети,

принося себя в жертву заслугам в минувшей войне.

Теоретики льют из пустого сосуда в порожний.

Не корректный подход, но зато не болит голова.

Здесь имеющий право так редко имеет возможность,

а, имея возможность, так часто плюёт на права.

Здесь поэты плодятся как кошки и дохнут как мухи,

музыкантов никто не услышит, играй – не играй.

Здесь рожают детей, обрекая на новые муки.

Здесь не веруют в бога, но верят в несбыточный рай.

Учителям

С благодарностью за изощрённое в формах ученье

я спешу сообщить то, что даром оно не прошло.

Я уже не дрожу от безудержных слёз умиленья

фейерверком словес, различая прикрытое зло.

Я уже не спешу поделиться последней рубашкой.

Палец в рот не кладу – не спешу расставаться с рукой.

Я уже не живу боль – навыпуск, душа – нараспашку.

Не играю ва-банк. Мне гораздо дороже покой.

Я учусь проверять, доверяя всё реже и реже.

С незнакомыми мне никогда не сажусь визави.

Вижу лишь по ночам: куклы, клоуны, дети, манежи...

По утрам я больна абстиненцией вечной любви.

* * *

Дальновидный проложил дорогу,

мудрый приказал по ней идти,

хитрый просто подождал немного

и кордон поставил на пути.

Кто-то дырку просверлил в кордоне,

кто-то второпях пошёл в обход.

Кто-то сгинул на тенистом склоне,

кто-то просто не осилил брод.

Отчего в России перемены

вечно дуют в тридцать три дуды?

Видно, виноваты наши гены,

что у нас по жизни две беды.

* * *

Под шепот рифм слова бегут куда-то...

Но сердца стук сорвался – и затих.

И холод мысли, как немой оратор,

ввергает в ужас откровенный стих.

В неистовом порыве продолженья

трепещет нерв, пронзающий века.

Но тень презренья гасит свет прозренья –

и рвётся связь. Струной дрожит строка.

Затихло время в странном исступленье...

Как просто совершаются грехи!

Самозабвенно пишутся стихи –

сладчайшая попытка искупленья.

* * *

Говорить о высоком не стоит большого ума,

но в словесной пыли так легко показаться гигантом.

Поднебесная высь это просто большая тюрьма,

где отчаянный узник стремится прикинуться франтом.

Ловит воздух свободы, вдыхая тюремный дурман,

он как будто парит, восходя по условным ступеням.

Лабиринты иллюзий – всего лишь банальный обман,

и душевный пожар обернётся пожизненным тленьем.

Единицы нащупают стену, задумав побег.

Одинокие иноки суть постигают в молчанье.

Большинство, озираясь в смятенье на прожитый век,

изойдётся цитатами и не придёт к покаянью.

Напутствие

Разверзлось небо в страхе и тоске,

и шелест ветра превратился в рокот.

Вдали затих многоголосый топот,

и смыло ливнем замок на песке.

Вот так, малыш, бывает иногда.

Сплошным потоком из воды и грязи

вмиг разрушая плод чужих фантазий,

придёт жестокосердная беда.

Она не спросит, можно ли войти,

она не позвонит, не постучится.

Придёт – и неожиданно случится,

сметая всё на собственном пути.

И многих заберёт с собой туда,

откуда нет и не было возврата.

Беда – она не ищет виноватых,

на то она, дружище, и беда.

Но жизнь идёт, пока шумит река!

А ты расти, и становись мудрее:

воздушный замок всё-таки прочнее,

надежнее, чем замок из песка.

Лариса КЕРЧИНА

Часть первая