Или достаточно слабости, чтобы, ему поддавшись, отдать в какой-то миг своё неповторимое обаяние, свою индивидуальную волю и новое видение. Свой «взгляд из любви и боли».
Когда-нибудь мы целый день проведём в Петергофе:
Нас северным ветром приветствовать будет залив,
И руки согреет горячий и сахарный кофе.
Смотри, как в каскады фонтанов вмешался отлив
Бесчисленных статуй, сверкающих златом имперским,
А там, меж тропинок и тоненьких стройных стволов,
Щебечет, как будто канал Обводной или Невский,
Прозрачный ручей, моховой обнимая покров.
Да, в этих краях – заболоченных, облачно-влажных –
Светящим лучам редким гостем даётся побыть,
И статуи блеском наполнены мнительно-важным,
Надеясь торжественной солнца заменой прослыть.
Но даже без солнца цветною волшебною краской
Бывает окрашено небо морозной зимой.
Сияние севера, как разноцветная сказка,
Полярных ночей переливом вселяет покой.
А тёплой июньскою ночью все белым залито,
Как если бы кто опрокинул ведро молока.
И все эти чувства навеки не будут забыты,
И памяти, словно Нева, растечется река.
Ветки сухие по крыше скребут.
Серая пыль обволакивает сознание.
Сквозь нестиранных пелёнок лоскут,
Озарив на мгновение хмурое бытование.
Сонные листья мечутся из стороны в сторону.
От капель дождя бушевавшего прежде шторма.
Безлюдье. Молчание домов.
Травы, покачиваясь, смахивают слезы с ресниц.
Даже серый, без рыжих волос костров
И без звона ожидающих рассвета птиц.
Похолодели в отсутствие слов, в ожидании чуда.
Над водой в полумраке плывет.
Лето, прощай. Я тебя никогда не забуду.
За край невзначай поддень,
Но разум твой чист и свеж.
Еще в нем есть полка мечт,
Чтоб раскромсать этот бред
Сейчас надо мной потолок.
Но, выйдя из спячки, зверь
Что у всех нас такой большой дом
И внезапно даже собственная ладонь
Показалась мне настолько маленькой
Мне вспомнились греческие вазы,
Двигатель внутреннего сгорания
Франсуа Исаака де Риваза,
Которые тоже были сделаны человеческими руками.
Значение гениальности определяется не расстоянием
От кончиков пальцев до их основания,
А какими-то другими числительными.
Я завтра покажу тебе жасмин
Я завтра покажу тебе жасмин,
И ты увидишь, как кусты, одевшись
В молочно-кремовый, тончайший палантин,
Для нас с тобою источают нежность.
И ты услышишь тонкий аромат
Восточных стран, навеянный цветами.
Так не застеленная после сна кровать
Соединяет с оными мирами,
Так сладкий дым над сонною рекой
В заутреннем часу покоя полон,
Так тронутая легкою рукой
Ключица пальцев весь впитала холод...
Я завтра покажу тебе жасмин,
И ты узришь: великое так просто...
Так в небесах сияют ночью звезды
Для нас с тобой. Мы с ними говорим...
Бесконечными синими ливнями залило землю,
Покраснели суставы у рук, как на ветках рябин,
Завернувшись в стога, спит колючее тёплое сено.
Рыжий дуб, сжелудившись, качается в поле один.
Шевелюра у рыжего дуба растрепана ветром,
Он стоит одиноко в пологой ложбине холма.
Он мечтает о том, как вернётся зеленое лето,
Как подножье обнимет ворсинок волнистых трава.
Но пока впереди лишь короткие дни в одеяле,
Под ногами льняные холсты зашпаклюет мороз.
И у рыжего дуба все кудри на землю опали
До весны. Их руками холодными грею от слез.
Когда цветом зашелестели первые ветки сирени,
А белые каштаны, покачиваясь, наклонили свои головы,
Когда в ловкой руке художника
Заиграла палитра тюльпанов
И робко вытянулись маленькие невинные крокусы,
Когда все задышало юностью и одухотворённым блаженством –
Я встретила тебя и забыла, как звучит жемчужный ландыш,
Как обдаёт прохладой в тени дубовых древних лесов,
Как развиваются на ветру снежные лепестки вишни.
И в глазах твоих я увидела не извечные розы,
Не осторожные маки, не пионы вчерашнего дня,
Не рассыпавшиеся хризантемы
В глазах твоих я увидела всего лишь папоротник:
Зелёный премудрый папоротник великого безвременья.
Тайной предков преисполнено его волшебное цветение –
Между хвои и мха, в дремучих, столетних глубинах.
Никому недоступный, предстал он моему горящему взору,
Опьяненному пением проснувшейся жизни,
И его сияние затмило все, что пестрило вокруг.
Как голос мой был сломлен,
Светились как чёрные блюда.
Лопатки, где были крылья,
Прошлых мгновений вечность.
Контур их четкий, строгий,
Молчанием лёгким, ровным.
Подготовил к печати Алексей Кривошеев