Трансформация образов национальных героев. Часть тринадцатая

предпринятого анализа можно прийти к следующим выводам. В постсоветский период образы, закрепленные в мемориально-символической памяти как центральные в советский период, сыграли роль символических узловых точек при формировании этнонациональной проектности, не только отражая соответствующие национальные традиции и стереотипы, но влияя на их формирование через символический транзит определенных векторов исторического позиционирования в контексте этнонациональной проектности.

Для Башкортостана и Татарстана мы выделяем в этой оптике образы Салавата Юлаева и царицы Сююмбике. Образ Салавата Юлаева в противоположность кейсу Сююмбике сформировался, прежде всего, как образ героя, батыра, и лишь в следующую очередь – мученика. Этот образ до сих пор является крайне важным объектом общественной и политической активности, более того, последние годы ее актуальность только возрастает, произошла стереотипизация и ритуализация такой активности, прежде всего, башкирской общественности вокруг (и тем более – в защиту) данного символа, причем как со стороны власти, так и оппозиции ей.

Далее, именно ограничение избыточной брутальности при его позиционировании в соответствии с принятыми в СССР эстетическими рамками, сформировало мощную и достаточно изощренную традицию, закрепляющую отображение воинского архетипа как национального для башкирского народа в нормах меры и гармонии. Именно отсутствие подобной традиции меры в сочетании с потребностью элит РТ как-то компенсировать комплекс виктимности в татаристском дискурсе, поиски символической брутальности вопреки реальной исторической традиции, при этом с претензией сразу на наследие Волжской Булгарии и Золотой Орды, приводил к гротескным скандалам наподобие попытки установить статую «Хранительницы» Даши Намдакова в Булгаре.

Значительно более перспективным с точки зрения татарского нациестроительства оказалось гражданское почитание Сююмбике (мечеть «Кул Шариф», Дни Памяти защитников Казани «Хэтер кене»), органично вписавшись в культурный код, характерный для диаспорной составляющей татарской национальной проектности, с ее тенденцией к виктимизации исторических сюжетов. При этом решением, заметно смягчающим вектор виктимности, следует признать замечательную и символически синхронную постройку исторических комплексов Свияжска и Булгара. Однако этот кейс трактуется неоднозначно и требует отдельного анализа, выходя за рамки рассмотрения в данной статье. Но, в целом, бесспорно, что в Татарстане со времен «суверенитета» произошла мемориально-символическая институализация вектора виктимности, что значительно отличается от одновременной эволюции башкирского символическо-мемориального позиционирования.

Этот вектор виктимности целенаправленно, на экспертной основе укрепляется в идеологии татаризма весь постсоветский период и транслируется на другие регионы РФ, прежде всего Башкирию, по настоящее время, что приводит к перманентной идеологической конфликтности с соседними национальными проектами. В рассматриваемой области она проявляется в перманентной и зачастую абсурдной по аргументации критике символически-мемориальных объектов и мероприятий других субъектов РФ либо попытках символически «приватизировать» создаваемые другими объекты, заявляя о «татарском происхождении» их персонажей (например, тот же генерал Шаймуратов, а также Чингисхан и Батый, Кузьма Минин, фельдмаршал Кутузов, Александр Матросов и т. д.). Эта конфликтность неустранима в логике национализма.

Проблема проанализирована нами выше на примере смены векторов одного из центральных для татарской национальной проектности символов – последней казанской царицы Сююмбике. С нашей точки зрения, на примере обоснования и открытия памятника Сююмбике в г. Касимове, происходит ее достаточно успешная адаптация к современным реалиям и преодоление символики виктимности путем успешной интеграции ее образа в современное российское мемориально-символическое пространство.

В Башкортостане предпринята попытка реализовать альтернативу этому вектору национальной виктимности путем перехода к постнационалистическим, традиционалистским векторам и интерпретациям мемориально-символического позиционирования. Это позиционирование было направлено на традиционные для Башкирии этнонациональные сегменты: башкирский, татарский и русский, с учетом специфики и традиции каждого из них, но в общем русле формирования российской гражданской идентичности на общих для них цивилизационных основах.

Примером концептуальной и достаточно удачной адаптации нового объекта гражданского почитания в действующую мемориально-символическую традицию являются открытые последние годы памятники как комплементарные всем, объединяющие символы – при этом не теряющие своей этнонациональной специфики: командиру Башкирской кавалерийской дивизии генералу М. М. Шаймуратову, продолжающие традиции, воплощенные в векторе гражданского почитания Салавата Юлаева; памятник татарскому поэту Габдулле Тукаю, а также башкирскому поэту Шайхзаде Бабичу в Уфе, воплощающим национальные традиции Просвещения татарского и башкирского народов; и герою штурма Рейхстага Гази Загитову, продолжающему символическую линию Мусы Джалиля и по аналогии с опытом глорификации генерала Шаймуратова. В этом же векторе планируется реконструкция памятника Салавату Юлаеву в Уфе – символа Башкортостана, который традиционно олицетворяет дружбу народов, символически связывая досоветский, советский и постсоветский периоды истории Башкортостана и России.