Дневник ИХТИКА. Часть пятьдесят седьмая

30 сентября 2015 г.

Сегодня очень уставшим и не выспавшимся пришел с работы домой, жена накормила ужином, и я прилёг на полчаса вздремнуть.

Проснулся с бешеным сердцебиением от того, что во сне я, будто бы, как обычно, ехал на работу по Проспекту Октября в четвёртом ряду, готовясь к развороту налево. От идущего навстречу потока машин мою машину слегка покачивает от ветра, который они создают.

Поток кончается и я уже было собираюсь произвести свой манёвр, как вижу, что по встречке с огромной скоростью несётся, быстро приближаясь, белый лендкрузер и забирает в мою сторону. Я, не зная, что сделать, вроде бы начинаю крутить направо от него, но сразу же понимаю, что надо бы наоборот, т. к. крузак не меняет траекторию. В голове успевает промелькнуть мысль: а вдруг он одумается, очнётся и все-таки вернется на свою полосу? Но нет.

Происходит какой-то гулкий щелчок, наподобие того, как раньше выключались старые ламповые телевизоры с большими кинескопами. И я еще успеваю почувствовать, как по телу резко пробегает какая-то электрическая волна. Как тогда в детстве на длинной школьной перемене, когда мы забирались друг на друга верхом и играли в конный бой. И Джалиль, на котором я сижу, теряет равновесие и начинает падать; чтобы не упасть он начинает всё быстрее пятиться, и я сползаю по стене с сотрясением мозга и такими же электрическими волнами по всему телу.

Одновременно с этим в некой темноте я успеваю глотнуть ледяного воздуха, который и встаёт мне поперёк горла. Как тогда, в еще более далёком детстве, ранним буранным утром папа тянул меня с сестрой против ветра за руку на остановку. Порывы ветра были настолько сильными, что буквально не давали мне дышать, но папа, опаздывая на работу, упорно продолжал тянуть.

И вот я со своим сердцем сажусь на кровати, обвожу комнату взглядом и начинаю понимать, что ничто никуда не ушло, всё поправилось, наша квартира (без ипотеки), жена с ребенком, моя работа и вся прошлая жизнь; вот моя машина под окнами на своём привычном месте. Я вижу, что в общем чате родственников в мессенджере уже накидали много фоток и видео.

С этим странным чувством, я сажусь за кухонный стол и бессмысленно трогаю ядрышки семечек подсолнечника в корзиночке – любимое лакомство нашего ребенка. Как когда-то в детстве, любил сесть на полу и долго ковырять длинным гвоздём в отсеках папиного ящика для инструментов в поисках подходящего шурупчика или болтика.

10 августа 2016 г.

Я уже ушёл в отпуск вроде бы, но всё равно какое-то время продолжаю приезжать на работу, чтобы доделать оставшиеся дела. Чувствую себя неким бизнесменом, индивидуальным предпринимателем: когда захотел – появился на работе, захотел – уехал, в общем, решает какие-то свои дела, разъезжает, появляется.

Мне всегда нравилось ходить именно по рынкам, базарам, ярмаркам, бродить мимо множества аккуратно поставленных вещей, еды, где с продавцами можно пообщаться, когда они понимают тебя с полувзгляда.

На рынке – всё честно, тебя могут обмануть немного в одном месте, но что это по сравнению с тем превосходством покупателя с крупными купюрами, свысока смотрящего на ценники и вообще не смотрящего на циферблат весов. Слабым жестом я указываю на кругленькие французские карамельки: будьте добры на 100 рублей примерно.

Азербайджанцев я и вовсе беру на понт – похлопываю ладонью по довольно большому арбузу и предлагаю, не глядя, отдать мне его за 200 ровно рублей. Тот с радостью и задором сразу же соглашается, под одобрительные комментарии соседних продавцов. Подбрасывая в руках арбуз и как бы взвешивая его «на глазок», он бережно передаёт его мне.

Здесь всё честно: я обмениваю на те деньги, которые получил за дни своей жизни, проведённые на работе. Не все из них бывают приятны, но покупки всегда приятны. В каком-то смысле мы все живём на рынке, ежедневно продавая друг другу себя. Поэтому принципиально перехитрить тут кого-то, наверное, вряд ли выйдет.

Мне нравится быть покупашкой. Не потому ли рыночная экономика нравится многим, что все мы внутри либералы? А я либерал обострённый. В магазине только я решаю, что мне нравится и чего я хочу или не хочу.

На 34 года со дня рождения получаю смс-ки от коллег из Института истории, языка и литературы Уфимского научного центра РАН: «Мөхәбәтле, шатлыҡлы, бәхетле ғүмер кисер» – т. е. истрачивай, исчерпывай, проходи насквозь жизнь.

На спинах уличных хипстеров болтаются рюкзачки, будто это яйца и мошонки каких-то прямоходящих бурундуков.

Мне не даёт покоя идея такого прибора, показывающего, кто о тебе вспоминал ранее или думает в данный момент.

Поругались с женой накануне, поэтому, проходя мимо доски объявлений на работе, краем глаза заметил информацию про программу стажировок и образовательных грантов Фулбрайта. И пишу жене сообщение, что я прошел конкурс и меня приглашают в Институт международного образования в Нью-Йорк на 5 месяцев. Всё оплачено Госдепартаментом США, для разработки курса и чтения лекций по правовому и гражданскому обществу, о коррупции, открытом информационном обществе и электронной демократии. Говорю, что мне уже звонили представители отдела по культуре посольства США в Москве.

И на последние почти деньги я заезжаю купить не нехитрую продуктовую корзинку-набор обывателя, а весёлые китайские игрушки для сынишки, хоть меня и обложили со всех сторон, экономически. Почему-то я никогда раньше не задумывался о том, что самое естественное, что можно купить за деньги, – это, прежде всего, еду.

Кроме того, за долгие годы я стал неплохим экспертом животного мира, так как по телику больше смотреть стало совершенно нечего.

Продолжаем ругаться с женой в чате. Я говорю ей: вот уйду от тебя, будешь сама жить среди дебилов. Поэтому, засидевшись на работе, я не еду домой, а иду пешком через дорогу в кинотеатр «Искра». Меня в детстве иногда обзывали Иской. Я смотрю два фильма подряд с 1-литровым стаканом пепси-колы на каждый сеанс. Мне никто не пишет на телефон, и я никому. После того, как я женился, мне стало совершенно не с кем пообщаться в такие моменты. В почти пустом большом зале I-max 3D я сижу в опустошённом состоянии и смотрю американский фильм, где события происходят в середине ХХ века. Я думаю о том, что у них там уже тогда были тысячи таких бытовых мелочей, которых мне ни за что не дождаться здесь. О том, что, может, я как-то затерялся в этом городе, среди своих студентов и других взрослых, среди каких-то ненужных дел и обязанностей. Жена меня совсем перестала слушаться, и мы стали как бы каждый сам по себе. Раньше я помнил, что она младше меня на 6,5 лет, её тело было близко мне, а теперь нет. В этом високосном году умерло много знакомых мне людей. Мой друг спустился в мёрзлую могилу, чтобы самому принять, завёрнутое в белую простыню, и положить на дно могилы, прямо на землю тело своей жены. «Мы вышли из земли, и в землю мы уйдём, земля мирской наш дом и прах наш тленный в нем. Лишь дух, вдохнутый в нас, Всевышним при рождении, покинув наше тело, поднимется к Вселенной». Я подумал тогда, что, наверное, не захотел бы так... делать, так ты стала далека от меня. Я сидел и грелся в машине на парковке у входа на городское кладбище, наблюдая, как каждые минут 10-15 приезжала процессия кого-нибудь хоронить.

В тот год мой уже плохо видящий картатай продавил всех своих 5 дочерей и врачей из райцентровской больницы, чтобы ему вернуться летом в деревню в свой дом. Выждав момент, когда мы остались с ним наедине сидеть на скамейке, тихо подозвал меня к себе и сказал: «Ҡара әле, Искәндәр, әйҙә әле урманға барып киләйек, апарып ал әле мине» – «Послушай-ка, Искандер, давай съездим в лес, отвезёшь меня туда?»

Я кивком даю согласие, и, выждав момент, незаметно подгоняю машину поближе и открываю дверь. Быстро бросив самой младшей его дочери, что мы проедемся, и чтобы не волновались, я съезжаю на полузаросшую дорогу вдоль леса, по которой когда-то на ЗИЛе картатай возил сено с сенокоса, а я, маленький пацан, неизменно сидел на самой верхушке күбә (стога). Как же здорово было в детстве бесәнлектә (сенокос), когда собирались все вместе и бесконечно шутили и смеялись над нами еҙнәләр и абзыйҙар (дядья и братья), как сладостен был отдых в шалашах из сена и неповторимо вкусен нәнәйкин чай в трёхлитровой банке с листьями смородины.

Дед, задумчиво смотря в даль уходящего поля, говорит, что раньше до войны от всего лечились с помощью муравьёв, не даром же наша земля называется муравьиной, городом муравьев (Кармаскалинский район РБ).

– А как это? – спрашиваю я.

– Очень просто: садишься ялан күт (голой попой) на муравейник и после все болезни как рукой снимает.

Мы медленно бродим по опушке леса, я нахожу огромный муравейник с красными муравьями, и мы долго смотрим на жизнь этой колонии, что по нам самим уже начинают лазать муравьи. Дед вздыхает и грустно говорит, что они ему всё равно уже не помогут. Мы отходим и молча сидим, прислонившись к дереву, смотря на бескрайнее поле ржи. Глубоко вздохнув, он говорит с горечью и проступившими слезами на глазах, что его жизнь, вот, прошла уже, ә малайҙар (а пацаны), с кем воевал, тоже все уже умерли. Я думаю о том, что башкирское название нашей деревни «Малай» можно также перевести как «пацан».

Я закрываю глаза и вижу в воспоминании, как здоровый и крепкий дедушка возится на веранде с пчелиными деревянными рамами и восковыми пластинами, вощинами. Специальным роликом он закрепляет их на натянутые внутри рам проволоки. Потом мы с ним собираем гнилушки в дровянике и зажигаем дымарь. Я, спрятавшись в зарослях малины, наблюдаю, как картатай аккуратно и медленно открывает крыши пчелиных домиков, похожих на конуру нашей немецкой овчарки Герды. Он голыми руками осторожно смахивает пчел с рам. Я просто в шоке от того, как он не боится находиться там и преспокойно орудует.

Нас обдаёт порыв ветра, и дед начинает кряхтеть, мол, наверное, нужно уже домой возвращаться. Поднимаясь, он произносит своё неизменное шофёрское: «Эх, Самара-городошка!».

По пути домой, я думаю, что ведь это была такая советская песня: «Ах, Самара городок, беспокойная я, да успокой ты меня. Я росла и расцветала до семнадцати годов, а с семнадцати годов кружит девушку любовь. Понапрасну небо ясно, одна звёздочка горит, понапрасну милых много, об одном сердце болит». Есть ещё древний город с похожим названием – Самарканд и история про доброго самаритянина, или может самурая? Или может это Самари́я – столица израильского царства в 9-8 вв. до н. э. Иисус Христос рассказывал притчу про доброго самаритянина, жителя Самарии, который спас еврея, брошенного разбойниками умирать на дороге, несмотря на межэтническую вражду. А ведь моего деда зовут Муса-бабай, это и есть Моисей по-еврейски. И моя другая бабушка, и мой отец родились в тех местах, где течёт река Сакмара (Оренбургская область). Я начинаю представлять, как Пугачёвцы взяли штурмом и вошли в городок Самару в далёком декабре 1773 г.

«Ах, Самара городок, беспокойная я, да успокой ты меня. Тебе, белая берёза, нету места у реки, если я тебе невеста, ты меня побереги. Милый скажет – до свиданья, сердце вскинется огнём и тоскует, и томится всё о том же, всё о нём...»

(Лексика, синтаксис и орфография авторские).

Продолжение следует…