Дневник ИХТИКА. Часть сорок первая

28 марта 2004 г.

Только один раз бывает такое в жизни. Сидишь на неторопливой лекции для аспирантов, не хотел приходить, но хорошо, что пришёл. Полусонные лица, время – после обеда. Весна. Она жмурится, будто бы пытаясь уклониться от лучей солнца, бьющих ей прямо в лицо, но всё равно позволяет ласкать себя. Я так удачно сел, что мне видно всё в этом преломлении: как переливается и блестит золотистая шёрстка на её щеках, носу и шее, какие ложатся тени от ресниц. Красивейшая интимность между звездой и человеком. Мне даже начинает казаться, будто я слышу, как она медленно и глубоко дышит. Открытый белый лоб. Профессор сказал что-то смешное и пикантное, аудитория оживилась и она тоже, слегка наклонив голову от смущения, улыбается, не открывая глаз. Вот она слегка облизывает губы, которые тут же начинают блестеть. Руки сложила на груди, нежится в лучах. И, ах, что за прелесть! она – левша, господи, как мило. Вдруг она замечает какую-то букашку, торопливо ползущую по парте, глаза у неё по-детски загораются. Она осторожно и незаметно протягивает свою белую ладошку, чтобы насекомое забралось на неё, но букашка, при виде пальчиков, резко замирает. Девушка тоже сразу же смутилась и поспешила извиняюще убрать руку с края парты, как-то вся собралась, покраснела, повела плечами, будто уличённая в чём-то постыдном. У неё – туфельки-лодочки. Хочется почесать ноготком. Быстрей бы. А, может быть, и нет. Говорил. Потом. Раньше когда-то занималась баскетболом. Принципы. И как только не надоест. Хватит ли? Глупости всё это, конечно. Ничего не решает...

Такое бывает только раз...

3 апреля 2004 г.

Мама ездила в город Санкт-Петербург на какую-то педиатрическую конференцию. На одной из станций метро увидела, как продавали трёх медных обезьян. И показывала, в каких позах они там сидели: одна плачет (всплеснула руками), другая – хохочет (заулыбалась), третья – просто так... (неопределённо).

В нашем доме завелись настоящие мыши. Леська выдвигает теорию о том, будто бы они были завезены внутри кабачков и тыкв, которые папа привёз из деревни в мешке и свалил на балконе. Папа называет грызунов сволочами. Я объясняю ему, что сволочи это дружинники князя Владимира, которые сволакивали киевлян креститься в Днепр. Мама один за другим покупает препараты, где пишут о павших животных, которых после нужно закапывать на пустырях на глубину не менее чем 50 сантиметров, тогда как ни одной умершей особи мы не можем найти. В местах их присутствия отчётливо пахнет очень давно нестиранными носками. Когда заходишь ночью в туалет, мышата выбегают оттуда гурьбой. Когда задумчиво потягиваешь остывший чай на кухне, смотрят на тебя внимательно, поводят усиками. На прогулку ходят семьёй: мать-мышь и три маленьких мышонка. Ничего не боятся, молодцы! Их дыру в косяке балконной двери мы с папой пробовали заделывать и пробкой из-под молдавского вина, и старыми колготками, и даже яблочными огрызками. Но ничего не помогает, всё равно всё сгрызают и выталкивают, черти.

Сидим, аспиранты, на английском, всё перевели и не знаем чем ещё заняться. Я тереблю невесть откуда взявшуюся канцелярскую скрепку и обращаюсь к своей соседке, внимательно следящей за моими пальцами: «А за 12 тысяч рублей проглотила бы её?» Она, посерьёзнев, берёт у меня тёплую скрепку, приблизив, внимательно смотрит на неё, аккуратно ноготком загибает конец проволоки и поясняет: «Чтобы не зацепилась», и смотрит мне на грудь. Вздохнув, прячет скрепку в мой учебник, захлопывает его и, доверительно приблизив своё лицо к моему, поясняет: «На память».

А потом, с ужасно независимым видом поехала не домой, а в промтовары покупать лампочку, чтобы заменить на перегоревшую вчера, причём выбрала какую-то польскую, непрозрачную и дорогую.

Через много лет аспирантка вспоминает этот момент, когда на пьяной хате смотрят порно и кто-то спрашивает ее, за сколько бы и она согласилась на такое? Она молчит. Но потом все же начинает говорить про этих порно-актрис. Наверное, сироты какие-нибудь, или наркоманки, которым терять уже нечего, хотя, вроде не похожи. А может просто приезжие из провинции. Нет, я бы не смогла так...

4 апреля 2004 г.

В последнее время мне снятся какие-то страшные сны. Причем эти сны как бы закольцовываются, как заезженная пластинка, снова и снова, не переходя к следующему сюжету. Именно тот момент, который мучительно бесконечно длится, как будто всё время прокручивают один и тот же эпизод киноплёнки, тогда как в жизни это состояние можно перетерпеть, подождать, и через некоторое время всё проходит. Боль в жизни не бесконечна, она лечится и убивается временем, как, впрочем, и всё остальное.

Снится, будто я ночью свалился с пятого этажа в глубокий сугроб, где никто не ходит, и вот я лежу и умираю в этом ужасном снегу и не кричу, не зову на помощь, потому что не могу перебороть свой стыд, и так долго тянется страдание. Или будто я на празднике «Сабантуй» забрался на высоченный столб, смотрю вниз на толпу наблюдающих зевак, а сил спуститься или удержаться у меня уже нет. Или заплыл далеко в море. Потом я в каком-то тёмном помещении, где меня жестоко пытают и не дают умереть; и когда мои мучители уходят на обед, оставив на время меня одного, я лихорадочно начинаю перегрызать себе сухожилия на запястье, чтобы добраться до вен, перегрызть их, и больше не мучиться. Дерёмся с кем-то, таким же отчаянным, на ножах, руки все уже изрезаны, кусочки кожи свисают с рук, оба истекаем липкой кровью, но всё равно продолжаем колоть и колоть друг друга. Но если мне удаётся каким-то усилием отогнать один ужас, за ним приходит другой. И вот я уже вонючий бомж, всё время кашляющий, нигде не могу согреться, и все люди не замечают меня, будто меня совсем нет. У меня на теле повсюду язвы, которые никогда не заживают.

Вот так долго мучился я во сне и, проснувшись, испытал такое сильное облегчение, что это, наконец, закончилось и что это был всего лишь сон. Я подумал, а если эти две реальности поменяются местами – тогда уход из жизни, в самом деле, будет как спасение.

Я просыпаюсь, но мне кажется, что в комнате я не один, что кто-то ещё незримо присутствует здесь и что-то мучительно хочет мне сказать-прошептать, но не может или я не могу его услышать.

Почему-то вспоминается это ощущение, когда в детстве мама, делая мне укол, учила считать про себя до 100, с введенной в мышцу иглой.

В деревне я – пастух, и пока я спал под деревом, моя колхозная кобыла ушла домой, а племенной бык, которого я до этого все норовил стегнуть кончиком длинного кнута по его огромным яйцам-бидончикам гоняет меня вокруг Туңәрәк-куля – маленького круглого озера, и я уже устаю убегать от него. В бессилии я ныряю в озеро, где кувшинки и квакают жабы, но в последний момент понимаю, что бык был слишком близко, и эта ошибка прижимает меня к илистому дну – и хорошо, что этот момент не продлится долго...

Вдруг резко и громко звонит телефон и выдергивает меня из этого зыбкого дневного сна, сердце тут же начинает бешено колотиться, что вот-вот вырвется из груди. И ты хочешь, чтобы оно было такое отзывчивое, не угасало и потом, и всегда...

Купил зачем-то в хозяйственном мышеловку, вся она смазана маслом. Инструкция. Капкан предназначен для уничтожения мелких грызунов. На сторожок насаживается приманка в виде кусочка сала, сыра и т. п. Затем взводится пружина путём поворота рамки на 180 градусов вверх. Меры предосторожности: во время взвода пружины и установки капкана на место следить, чтобы пальцы и кисти рук не находились в рабочей зоне рамки с пружиной. Сделано в России, г. Йошкар-Ола, ул. К. Маркса, 133.

Установив орудие, и уже лежа в постели, я вспоминаю, как когда-то в школе на меня чуть не упали футбольные ворота из железных труб, тогда бы они точно мне хребет переломали, но я успел увернуться.

Мне снится, будто я пират, делающий клетку для корабельных крыс, чтобы вывести «крысиного короля». Сколько придется ждать, пока крысы от голода начнут друг друга есть?

Мышь удивляется, откуда тут взялся этот аккуратный кубический кусочек сыра, прикасается к нему и... как неожиданно, как больно и как горячо. И умирает медленно, в муках, всю ночь беззвучно пища, а братья и сестры ничего не могут поделать, а только больше не будут подходить к тому страшному месту.

26 апреля 2004 г.

Сегодня в 9 утра была назначена мне встреча проректором по учебной работе. Но я всю ночь сканировал собрание сочинений Лейбница 1982-го года издания и переставлял будильник раз пять на пять минут попозже, чтобы ещё хоть чуть-чуть поспать, ведь эти пять минут тогда длятся, как целая жизнь. Но вот, еле-еле, с великим превозмоганием я всё-таки бреду по туалетным делам, натягиваю на себя вещи и зловонные, неделю не стираные носки. В непроснувшейся ещё до конца голове продолжают выкрикивать, проносясь, обрывки каких-то неизвестных стихов, цитаты из каких-то никогда не читаных книг, куски неслышанных разговоров.

Захлопнув входную в квартиру дверь, я некоторое время выжидаю, почувствовав неуверенность в движениях, будто бы что-то забыл. Представилось, что я теперь – мой любимый старый кот, беззаботности которого я завидовал всё своё детство, и которому уважительно открыли дверь, а он стоит и думает: идти или нет, – ни туда, ни сюда. От охватившей его нерешительности кот начинает нервно помахивать хвостом и посматривать на мальчика, открывшего ему дверь. Маленький хозяин торжественно ставит диагноз своему четвероногому другу: у вас, мистер, раздвоение личности!

Смотрю на часы, время: 10 рублей 20 копеек. – Деньги на проезд! Ох, блин. По карманам можно и не шарить – их там однозначно быть не может. По родительским костюмам и плащам в шифоньере тоже – я там давно уже всё, что можно было, вычистил.

Я стою, некоторое время вслушиваясь в завывание гуляющего где-то сквозняка и гудение опускающегося в шахте лифта, и вдруг меня охватывает такая необъяснимая радость, что я расплываюсь в счастливой улыбке и наполняюсь до края какой-то редкостной добротой. Но это не то, будто я послал всех проректоров и иже с ними, это нечто другое, не злобное. Решительно снова отпираю стальную дверь, быстро раздеваюсь и юркаю в ещё не остывшую постель. Через минуту засыпаю, как самый, в самом деле, счастливый в это утро на земле человек.

(Лексика, синтаксис и орфография авторские).

Продолжение следует…