Салават. Исповедь. Часть семнадцатая

Радик не был бы Радиком, если бы он не обеспечил все условия. Я даже небольшую зарплату получал в театре. И начались поиски национального сюжета для будущей оперы. Мы начали регулярно встречаться с Рустемом Галеевым. Я первый раз писал по договору. И весь театр ждал начала работы над оперой. Это было ново, здорово, прекрасно!

Пока шла работа над оперой, я не ощущал себя одиноким ни минуты! Мне было просто некогда. Личная жизнь отошла на второй план. Деньги были, и я мог чувствовать себя хорошо. Я одевался хорошо, в доме хозяйством занимались помощники, и у меня была машина с шофером. И наступила новая эра в моей жизни.

Одно плохо – несмотря на все удачи и треволнения, я по-прежнему выход искал в бутылке. У меня был период, когда я совсем не пил один год, с 1995 по 1996, но это было временно. Потихоньку я начинал все-таки понимать, что это становится проблемой, и ее надо как-то решать. Я даже в эфире как-то ляпнул, что я профессиональный алкоголик. Когда же наступало просветление, я думал, как мне из этого выбираться?

Но как бы я ни запивал, о работе не забывал, потому что мне это было действительно интересно. Я попытался организовать детский ансамбль, который специализировался на национальном репертуаре, в первую очередь. И я видел в перспективе детский хор при ГТРК «Башкортостан». С этими мыслями я начал собирать студию, и это проложило мне дорогу на радио и телевидение. Проблемы появились позже.

В то время, когда председателем Союза композиторов стал Сабитов, председателем Музфонда был Рашид Рахимович Зиганов. Они оказали мне большую поддержку – отправили в Правительство письмо обо мне и о том, что мне нужна помощь в создании произведений. И у меня появился новый, оплачиваемый государством, человек – «секретарь незрячего композитора». Это был человек, который записывал за мной ноты, и я стал прокладывать себе дорогу к профессиональному подходу – опыту нотной записи.

«Ночь лунного затмения» – это этапное сочинение, и это целый период в моем становлении как композитора и личности. Во время «Ночи» я приобрел друзей, прежде всего, режиссера Рустема Мидхатовича Галеева. С тех пор мы идем вместе, несмотря на разницу в мироощущении.

Я нашел прекрасного друга – Валерия Игнатьевича Платонова. Он удивительной чуткости и доброты человек. Но познакомились мы с ним не сразу. Я был в тусовке Камалова, когда тот организовал Национальный симфонический оркестр. Но когда начал работать над «Ночью», мы с Платоновым стали неразлучны. Как много он мне подсказал! Как много для меня сделал! Помощь его неоценима и совершенно бескорыстна. Он работал со мной     вместе «не за страх, а за совесть», бесконечно редактируя и поправляя ноты. Он даже подсказывал моим секретарям графические моменты, что стало бесценным опытом и очень помогло в работе над следующей оперой «Мементо». Он потратил на меня бездну времени, но благодаря ему я многое узнал – оперную терминологию, оперные приемы, а сколько я почерпнул от него о хоровой партитуре! Человек удивительный по отношению к людям, человек большой души и сердца. Его жена, музыковед Светлана Михайловна Платонова, тоже очень близкий мне человек. Пожалуй, из музыковедов у меня ни с кем не было такого контакта и взаимопонимания, как с ней…

Сейчас дирижер Платонов работает в Перми, мы по возможности общаемся. Правда, когда он бывает в Уфе, я боюсь его побеспокоить лишний раз – все-таки он приезжает к семье, да и отдыхает от своей бурной творческой деятельности в Пермском театре, где работает днем и ночью, осуществляет массу проектов и идей. Я мечтаю о том, чтобы он вернулся в Уфу…

Коллектив оперного театра я узнал очень близко, особенно подружился с певцами. Ныне покойный Райнат Башаров – удивительно теплый и мягкий человек, свободный от зависти и закулисных интриг. Я очень любил его, и мы всегда говорили друг другу много теплых слов. Думаю, я в ближайшее время напишу хор и посвящу ему.

Я очень нежно отношусь и люблю Инну Романову, Олесю Хуснутдинову, Наташу Маслову. Познакомился с замечательными Таней Каминской и Сергеем Власовым. Такие отношения складываются, когда ты много времени проводишь в театре и начинаешь узнавать его изнутри, из-за кулис, через гримерки и курилки.

Что касается «Ночи», я ее написал достаточно быстро. Почему-то сейчас ее считают лучшей оперой, хотя для меня она проба пера.

И вот, в апреле 1996 года состоялась премьера. Это было что-то! Восторги, поздравления, эйфория! Я даже не сразу осознал, что произошло. Тогда Мустафа Сафич сказал нам с Рустемом Галеевым: «У вас финал мощнее, чем у меня».

Эта постановка, действительно, стала серьезной удачей всего коллектива оперного театра. В 1997 году «Ночь» повезли на Декаду башкирской музыки в Москву, где она была поставлена на сцене театра Колобова «Новая опера». Там же в фойе звучала моя музыка, и я ощущал себя именинником. Опера «В ночь лунного затмения» получила очень высокую оценку на пресс-конференции, где ее обсуждали ведущие столичные музыковеды и критики. В их числе находился и Юрий Семенович Корев, которому я задал вопрос без обиняков:

– Скажите неофициально, как вам опера?

– Конечно, на российском уровне! Вы – молодец, – ответил он.

Кто-то сказал, что это событие в России в жанре оперы за последние 15 лет. Это было удовлетворением всех моих амбиций.

Параллельно Рустем Сабитов привез в Москву концерт нашего Союза композиторов. Но там прошло все не так удачно, поскольку у Рустема Наримановича еще не было опыта организации подобных мероприятий. Все-таки Москва требует особого подхода, и все продумывать нужно заранее.

Мы же с Рустемом Галеевым, сбросив с плеч невероятную тяжесть, и на радостях, что все прошло замечательно, решили отметить нашу победу. Спасибо Рустему Сабитову, который вовремя нас остановил и не дал нам разгуляться и все испортить.

Мы вернулись в Уфу и поехали праздновать к Платоновым на дачу, где у них прекрасная банька. И вот именно там, в совершенно расслабляющей обстановке возникла новая идея – приближается конец тысячелетия, и надо бы театру это событие как-то особенно отметить. И мы решили начать работу над новой оперой. В тот банный день мы и концепцию придумали – выхватить узнаваемые личности из прошедших двух тысячелетий и подвести итог тому пути, что прошло человечество и посмотреть на наше время в перспективе. И при этом провести общую линию – сколько бы ни было у человечества уроков, из века в век повторяется одно и то же.

Премьера оперы «В ночь лунного затмения» состоялась в 1996 году. В то время Радик Гареев уже не был директором, а работал в театре как солист. У меня есть запись, на которой он говорит на банкете. А 29 октября Радик ушел. Ушел неожиданно для всех, оглушив нас этой потерей. Как это получилось?

Еще в начале 1996 года на Рождественском балу, который проходил в оперном театре, один из его друзей, Виталий Иванович Абцешко*, человек преуспевающий и помогающий многим музыкантам, в том числе и мне, заметил, что Радик Арсланович был не в форме. И с этого вечера у Радика начались запои. А может, что-то было и до того. На него начались гонения, искали повод для его отставки. И таким поводом был сам Радик. Он был эмоциональным, и не всегда мог просчитать свои слова и поступки. Он думал, что ему все позволено. А общаться с властью – это тоже искусство.

Если взять примеры из истории, то Георг Фридрих Гендель, например, «знал кухню» и преуспевал. Он владел искусством менеджмента, как сейчас это называют. А его великий современник Иоганн Себастьян Бах работал в храме Святого Фомы, и его произведения звучали только в этом храме. Это отдельное искусство – быть придворным композитором. Оба были счастливы по-своему, оба гении, но у каждого сложилась своя судьба. Возможно, иногда они думали друг о друге: «Вот бы мне так!»

У Радика эмоции, наверное, иногда возобладали над разумом. Он был гордым человеком и знал себе цену. Но мы не могли ему помешать что-либо сказать или сделать. Мы создали группу поддержки его как директора театра, были на всех пресс-конференциях. Но в конечном итоге, когда ему предъявляли какие-то претензии, не выдержал и сгоряча сказал: «Это я ли не башкир?» Это придало разговору национально-политический оттенок, и дело осложнилось.

Мне было поручено добраться до Президента и попросить за Радика от имени его друзей – творческой интеллигенции. Я с помощью Мустая Карима попал на прием к Габитову. А министром культуры был Халяф Халфетдинович Ишмуратов. Он присутствовал на той пресс-конференции, где Радик наговорил лишнего. Халяф Халфетдинович, как человек умный и доброжелательный ко мне, сказал прямо:

– До этого момента была возможность оставить Радика на посту директора, но после огласки в прессе, уже нет.

И Радика освободили от занимаемого поста. Но он остался артистом. Пел, как всегда.

Мы с ним были очень хорошо знакомы, но вместе выпивали крайне редко. Он не поощрял мои пьянки. А сам, оказывается, пил. С апреля по октябрь я его толком и не видел. А 29 октября его не стало. Это было ужасно. Это была трагедия. Тяжело было всем – и кто его знал, и кто не знал совсем. Переживали это горе все одинаково. Ни у кого не было сомнения в том, что Радик – это личность, что он поднял башкирскую эстраду на уровень Союза. Он был тем лидером, который способствовал возрождению оперного театра в Уфе. Это тот, по чьей инициативе была написана опера, которую можно ставить на любой сцене России и даже мира. Все его поступки – прав он или не прав – исходили от талантливого человека и великого певца. Это был Радик Гареев. Он никогда не играл Радика Гареева. Он был Радиком Гареевым.

Для меня его уход – невосполнимая утрата, которая потом аукнулась. Партитура «Ночи» была посвящена Радику. Мы на следующий день после его смерти, 30 октября, сыграли эту оперу и 31 октября проводили его.

То, что он меня направил по правильному пути и постоянно мне помогал, я буду помнить всегда. Его голос звучит в моей голове, когда я слышу что-либо из его репертуара. И на вечерах его памяти всегда участвую.

________

* Виталий Абцешко выпустил мою первую пластинку. Я же посвятил ему свое хоровое сочинение «Ваганты», поскольку он в прошлом учился как дирижер-хоровик.

Продолжение следует…