Воспоминания о литературном институте. Чему и как там учат

Начну с самого Литинститута. Располагается он в центре Москвы, в историческом здании, охраняемом государством. Там даже комплекс зданий – памятников XVIII–XIX веков. Находится это желтое благолепие на Бульварном кольце, а именно, по адресу: Тверской бульвар, 25. Выйдя оттуда на Тверскую улицу, можно не спеша прогуляться до Красной площади. Это займет минут пятнадцать. То есть Лит обитает в самом сердце столицы. Потому это здание уже не раз пытались урвать олигархи, а институт отправить на окраину.

В главном корпусе – особнячке, имеющем подобающие возрасту седины, – некогда проживало благородное семейство с фамилией Герцен. Именно там в 1812 году родился Александр Иванович. Тот самый, которого через тринадцать лет вовсю будили декабристы, устраивая разгул на Сенатской площади. Вполне возможно сложилось бы лучше для всех, если б он продолжал спать. Однако история, как известно, не имеет сослагательного наклонения.

Во дворе института стоит памятник тому самому разбуженному дядечке.

Это место имеет хроническую связь с литературой. В особняк наведывались Н.В. Гоголь, В.Г. Белинский, П.Я. Чаадаев, Е.А. Баратынский. После революции тут размещались писательские организации и Литературный музей. В аудиториях выступали А.А. Блок, В.В. Маяковский, С.А. Есенин. Во флигелях временно проживали А. Платонов, О. Мандельштам, Б. Пастернак, Л. Андреев. Сейчас в корпусе заочного отделения имеется аудитория Андрея Платонова. Как нам говорили именно в этой комнате он и жил. А у нашей группы там проходили лекции по современной русской литературе.

Ныне в одной из пристроек расположен клуб «Форте». Там учеников кормят бесплатными обедами. Это своего рода фишка данного института.

В Лите обучает сама обстановка. Этого не передать словами. Даже если я сейчас вспомню все постулаты, все, что говорили преподаватели, и расскажу об этом, вы не получите полного представления о том, чему и как учат в Литинституте. Обстановку, которая царит в здании Лита и в общежитии, я передать не могу. Потому что весьма важны люди, с каковыми встречаешься.

Кроме того, присутствует еще и столица, а значит – дополнительные возможности. Даже если приехал туда всего на месяц (стандартная сессия заочного отделения) – можешь успеть вырасти духовно и многое узнать. Мы, например, по своему студенческому билету часто попадали в театры бесплатно. Подходишь к администратору и спрашиваешь: «А у вас студентам творческих вузов контрамарочки дают?» Дают во многих театрах. Выбор творческой профессии – своеобразный пропуск.

Да и просто в Москве можно оказаться в месте, описанном любимым автором. Например, мы, вскоре после приезда, обнаружили, что по другую сторону Литинститута проходит улица Большая Бронная, и решили пройтись последним путем Ивана Бездомного. Прогулялись по Большой Бронной, свернули на Малую и через некоторое время обнаружили себя на Патриарших прудах. Сейчас там все не так, как при Булгакове. И пруды эти – лужа, по большому счету. И трамвайные пути давно убраны. Но дома вокруг стоят старые. Возможно, именно их видел Берлиоз, доказывая Воланду, что того не существует. Также сохранилась брусчатка, по которой могла идти Аннушка с маслом.

Обратно мы шли, разглядывая дома, и угадывая, в какой из них мог забежать Иван и похитить иконку. Собирались найти Массолит. Признаюсь, не сразу до нас дошло, что здание Литературного института и есть Булгаковский дом Грибоедова. Однако это действительно так. То есть не только само это место пропитано литературой, но и окружающие улицы. Насколько я знаю, у Хармса есть шутки про Пушкина, гуляющего по Тверскому бульвару.

Ну и вообще, приятнее думать об этом, чем о том, что по другую сторону Большой Бронной находилась штаб-квартира ГУЛАГа. И глядела прямо в окна Лита. Сей факт стал известен, когда мы готовились к собеседованию, одному из вступительных экзаменов. Нас предупредили, что преподаватели будут спрашивать, что абитуриенты знают об институте, куда собрались попасть. И мы сидели в библиотеке, выискивали информацию.

В 1933 году небезызвестный Алексей Максимович предложил основать в Герценском особняке институт для пишущей молодежи. Результат через три года назвали в честь самого Горького.

Некоторые факты я, готовясь к этому выступлению, почерпнула из Интернета. О том, что с 1942 года в институте приняты очная и заочная формы обучения. А значит, не все ушли на фронт. Тогда же некоторые учебные заведения закрывались. В 1983 г. Лит награжден орденом Дружбы народов. С 1992 года по 2014-й находился в ведении Министерства образования и науки, после чего перешел в объятья Министерства культуры. Немного странно это. Сейчас планируется снос хозяйственных построек и возведение на их месте современного здания для учащихся. В особняке же со временем обоснуется музей, архив писателей и Институт русской культуры. Таким образом, среда памятного места, а также взаимодействие начинающих литераторов, известных писателей-мастеров и самого учебного процесса создает непередаваемую атмосферу.

Можно вспоминать о том, что в институте учились такие люди, как Чингиз Айтматов, Владимир Тендряков, Константин Симонов, Эдуард Асадов. Можно ходить на встречи с современными писателями, которых регулярно приглашает для этого ректор. А можно еще и столкнуться с «живым наследием». Как это произошло с нами. В те же годы, что и мы, только на очном отделении, в Лите учился некто Троепольский. Разговор про него обычно начинался с такой фразы: «Это родственник того самого Троепольского, что написал “Белый Бим черное ухо”».

И тут я перехожу к общежитию, где также создалась особая микрофлора.

Мне кажется, что Литинститут – единственное учебное заведение, где вынос дверей и разбитие студентами стекол в общаге считается не хулиганством, а естественным проявлением характера творческой личности. Некоторые из нас скандировали по ночам стихи, дрались с охранниками, устраивали пьяные дебоши и поножовщину, но преподаватели лишь разводили руками и грустно комментировали: «Писатели!»

Первые три этажа общежития отданы под гостиницу. Она так и называется – «Дом писателя». Останавливаются в ней, как правило, свои. Гостиница весьма среднего уровня, но не дорогая. На четвертом этаже живут заочники. Пятый-шестой занимают студенты очного отделения. А на седьмом расположились учащиеся ВЛК. То есть Высших литературных курсов. Для тех, кто хочет за два года получить второе высшее образование, на базе уже имеющегося. Несомненно, литературное.

Кроме того, в общаге сдаются свободные комнаты посторонним личностям. Во всяком случае, в наше время сдавались. Иногда эти личности довольно интересны. Так мы познакомились с певцом и скрипачом из Московского оперного театра, называющегося «Новая опера». И посетили по контрамаркам несколько спектаклей.

В общежитии каждый мог зайти в любую комнату и завести разговор о литературе. И его всякий бы понял правильно. Чтение книг походило на поветрие. Если вдруг Зюскинд или Буковски вошли в моду, они начинали бродить по этажу. И оказывались прочитаны и обсуждены частью курса за то короткое время, что мы находились на сессии.

Соответственно, кто угодно мог войти и к нам. И не всегда через дверь. Вспоминаю, как однажды в феврале (шла экзаменационная сессия первого курса) я увидела за окном человека. Он болтался на обледеневшей водосточной трубе и явно силился лезть выше. Напомню: первые три этажа занимает гостиница. Попасть в общежитие, изгнанный за плохую успеваемость студент Троепольский (родственник того самого бла-бла-бла), мог не раньше четвертого этажа. Общежитие – дом Сталинской постройки. Этажи высокие. Потолки метра четыре. Февраль. Мороз. На обледеневшей трубе висит пьяный в дровину юноша. Я перепугалась и начала открывать окно. Наглухо залепленная створка не подалась, но Денису хватило форточки. Не знаю, из какого количества костей и кожи он состоял, только, будучи в зимнем пальто, умудрился пролезть в узкую щель, сантиметров пятнадцать, наверное. И гуттаперчевый, и руки длинные – форточка находилась больше чем в метре от водосточной трубы.

Меня до сих пор удивляет мера везения, отпущенная человеку. И то, что она, случается, заканчивается. Денис умер несколько лет назад.

Всякие подобные истории формировали определенное мнение о творческом человеке. Мы называли себя ненормальными и радовались, что оказались в подходящем окружении. Дома мы не находили близких по духу людей. А здесь нас действительно понимали. Это многое меняло. Это переворачивало существующий мир с ног на голову. Выходило, что в мире, стоящем на голове, нам комфортнее.

Тому, кто собирается ехать из своего города, чтобы поступить в Литинститут, могу посоветовать только одно: обязательно нужно жить в общежитии. Четыре остановки на метро и три на троллейбусе. Можно обойтись без троллейбуса, там пешочком недалеко. И вообще сейчас тянут ветку. Скоро станция метро окажется прямо возле дома по адресу: перекресток Добролюбова и Руставели, 9/11. Мы в свое время сократили до Русталюбова, 911.

По вечерам из окон видно светящуюся Останкинскую телебашню. Это даже романтично в некотором смысле. Надо только, чтобы окна выходили в нужную сторону.

***

Чтобы попасть в Литературный институт для начала нужно пройти творческий конкурс. По весне посылаешь свою работу, соответствующую определенным требованиям, указанным на сайте, и ждешь оценки авторитетных людей.

Пройти творческий конкурс – это основная задача. По слухам именно на этом этапе разворачивается самая серьезная битва. Восемь человек на место на факультете «Проза», и десять – на факультете «Поэзия». Если удалось пройти творческий конкурс – считай выполнил 90 % работы. Я в далеком 1999 году посылала повесть о княгине Ольге и ее легендарной мести древлянам за убитого мужа Игоря. В те годы я зачитывалась Марией Семеновой. Древняя Русь до сих пор будоражит воображение.

По сути, учеба начинается уже во время вступительных экзаменов. Надо сказать, что в Лит поступают и учатся там только идейные. Это не то учебное заведение, какое можно выбрать, следуя банальнейшей причине: рядом с домом, небольшой конкурс, низкий проходной балл, подружка привела, парней/девчонок (нужное подчеркнуть) много. Это все не про Лит. Там практически не пинают балду. А если пинают, то по теме. Эти люди отлично понимают, куда и зачем они поступают. И учатся в Лите от души и для души.

У нас первым экзаменом оказался творческий этюд. Собравший молодняк под крыло Мастер Орлов Владимир Викторович, усадил нас в кабинете, дал тему и напутствовал: Ваяйте!

Во время разбора этих работ я и получила первый урок. Хоть убей, не помню, о чем шла речь в том этюде, но втык прилетел за использованное словечко «замогильный». Собственно урок и состоял в том, что подобные словечки хороши для юморесок и фельетонов, а никак не для серьезной литературы. Хоть я и старалась писать всегда с юмором, но тот текст таки не являлся рабочим материалом Жванецкого.

В Лите главное – прийтись по душе Мастеру. Делается это, как я уже сказала, на этапе творческого конкурса. Потому сами вступительные экзамены сдаются легче. Преподаватели знают, что нужно помочь людям поступить, они нужны Мастерам. Это, понятное дело, не означает, что готовиться не обязательно. Мы очень старались.

Тогда в программу входило шесть вступительных экзаменов. Сейчас их четыре. Последним становится собеседование с профессорским составом. Здесь популярны вопросы о прочитанной литературе и о том, что абитуриент знает о Литературном институте и о своем Мастере.

Мастер – тот человек, который учит творческому мастерству. В основном. Ибо в Лите все преподаватели великолепны. След оставляет каждый.

Преподавательница по современному русскому литературному языку учила нас читать словари. Крайне полезная штука. Расширяет кругозор и лексикон. Постепенно словари стали моими любимыми книгами. Как открою – так пропадаю.

Конечно, это нужно главным образом для того, чтобы раздвигать рамки собственных знаний.

К любому слову нужно стараться находить синонимы. Как можно реже повторяться. В пример преподаватели нам приводили классиков. Говорили, что существуют словари Пушкина, Достоевского, Толстого. И не только авторов вообще, а даже их отдельных произведений. То есть, допустим, мы держим в руках словарь «Войны и мира». И видим, что такое-то слово автор употребил во всем романе два раза, а такое-то – один. Вот к этому уровню надо стремиться. Даже если текст огромен, для названия какого-либо предмета стоит употреблять достаточное количество синонимов. Каждый раз подходить с другой стороны. Не теряя при этом смысла.

Кстати, о количестве написанного. Владимир Викторович нам говорил: «Пишите много! Как можно больше. Пусть плохо, но много».

Это своеобразный тренажер. Постепенно станет лучше.

Вообще писательство – это труд. Если не готов работать, лучше не начинать.

Ну и, соответственно, нужно как можно больше читать.

У меня частенько в памяти всплывают отдельные фразы Мастера. Сказанные один раз, они впечатывались, потому что все услышанное осмысливалось. Подвергалось анализу. Владимир Викторович говорил: «Главная проблема молодых авторов – концовка произведения». Мы все часто с этим сталкиваемся, знакомясь с книгами, смотря фильмы. Яркий пример сериал Lost. Если кто смотрел, то знает, что в течение шести сезонов создатели накручивали интригу, держали в напряжении. И что мы получили в конце? Шаблонную, высосанную из пальца историю о том, как все умерли. Мораль сей басни: лучше не наворачивать оборотов, если не уверен, что сможешь достойно выбраться. Отчасти потому нынче так популярны сериалы. И в книжном мире, и в кино. Там не нужно ничего заканчивать. Вечное «продолжение следует».

Кроме того, часто мы с Мастером обсуждали известных авторов. И тоже получали из этого своеобразные уроки. Например, однажды спросили, как он относится к Борису Акунину. Орлов ответил одним словом: «Халтура!» И пояснил: Если человек пишет о времени, когда бикфордов шнур еще не изобрели, не надо его поджигать на страницах. Мораль: Изучите историю вопроса прежде, чем взяться за его описание. Проще всего писать о наших временах. Здесь все известно. Исторические романы требуют более серьезного подхода. Опять же поэтому сейчас так популярны фэнтези, фантастика, сказка. Вроде как: моя выдумка, что хочу то и наворачиваю! Никто не скажет: «Халтура!» Но тут тоже нужен разумный подход. Мой «Лучезарный след» – сказка хоть и современная, но на славянских корнях. Потому героев просто не могли звать Ванечками и Машеньками. Это предстало бы халтурой. Только славянские имена.

А за границей так сейчас вообще принято судиться по любому поводу. У них фэнтези и фантастика популярны еще и потому, что можно получить повестку в суд за использование, допустим, слова «негр» в произведении о современной жизни. А в выдуманном мире хоть какие слова используй. Воображаемый король тебя не казнит.

Мастер учил нас: «Если книга прочитана и отложена, но история, описанная в ней нет-нет да и всплывет в памяти, значит, это стоящая история. Мы просматриваем и прочитываем за жизнь кучу мусора и тут же его забываем. Но Форреста Гампа или героя книги об Элджерноне забыть не так-то просто. Так же остаются в памяти яркие картинки, мощные образы, сочные описания.

Один из главных принципов, о котором в Лите твердили все преподаватели: Нет банальностям! Не нужно повторяться. Не нужно никому подражать. Другой вопрос, что в первое время многие проходят этап подражания. Это нормально. Только надо из этого вовремя выбраться.

Всем обсуждениям и разборам полетов находилось время на семинаре.

Вопрос: Как проходили семинары?

Ответ: Убийственно для того, кого обсуждали и разбирали.

Все-таки, какой бы иммунитет ни выработался у автора к критике, всегда тяжело, если его труд разносят в пух, прах, пыль и пепел. А эти четыре «П» всегда висели в аудитории, где устраивался разнос. Иногда мы выходили оттуда с ощущением, будто только что на себе испытали процесс препарирования. Впрочем, это закаляет и многому учит. Скорее неправильно говорить автору только то, что он хочет услышать. Какой он замечательный и талантливый. Нет предела совершенству. Надо не прекращать попыток стать еще замечательнее и талантливее.

Перед семинаром каждый прочитывал работу того, чье обсуждение ожидалось в ближайший вторник. Семинары в Литинституте всегда проходили по вторникам. Думаю, сейчас ничего не изменилось.

Считалось дурным тоном прийти на семинар, не ознакомившись с нужной работой. А сам процесс обсуждения – пуск коней во весь опор. Иногда оппоненты находили в произведении то, чего автор и не думал туда вкладывать. Это становилось для него откровением и давало новые идеи.

Правда, часто к обсуждению примешивались личные симпатии и антипатии. Ведь мы варились в одном котле. Вечером в общежитии девушка могла отказать назойливому кавалеру. А утром он ее «рвал в клочья» на семинаре. Однако чаще всего присутствующие знали откуда ноги растут, по причине небольших размеров того самого котла. И это придавало пикантности.

В таком смысле, обсуждение в Интернете более нейтральное. Никто не знает автора. Всем наплевать, кому вчера отказали. По этой причине Джоан Роулинг сказала, что псевдоним дал ей много полезного в плане конструктивной критики.

Желательно знакомить потенциальных критиков со своим произведением, когда оно в приличном виде. Вычитано, доработано и ошибки исправлены. Владимир Викторович как-то сказал нам, что один и тот же текст воспринимается совершенно по-разному в зависимости от вида. Написанный от руки, распечатанный на принтере, выбитый на мраморной стеле или влитый в книгу с хорошим переплетом. Всегда по-разному. Один и тот же текст. Потому лучше дать возможность человеку ознакомиться с произведением тем способом, какой ему удобен. Кто-то лучше воспринимает информацию, читая с экрана, кто-то – с бумаги, а кто-то – на слух. В общем, к критике, как и к написанию, тоже нужно готовиться.

Окончание следует...