Приоткрою жизнь свою. Часть шестнадцатая

Город Палдиски ничем особенным не запомнился, уже вернувшись после службы домой, узнал, что он был местом каторги народного героя башкирского народа Салавата Юлаева и его отца. Приехали в Палдиски поздним вечером. От усталости буквально валились с ног, но предстояло ещё получить свою кровать, научиться её правильно заправлять, выслушать и потренироваться, куда и как складывать верхнюю одежду. Кровати располагались во всю длину казармы рядами в два яруса от окон до середины помещения. Около кроватей у каждого яруса стояли по табуретке на каждого матроса, куда складывали перед сном одежду. Тут же впритык к кроватям, также столбиком друг на друге, были установлены две простенькие фанерные тумбочки для хранения мелких личных вещей.

Мне досталась кровать на втором «этаже» у окна. Подо мной спал глав. старшина, парень из Белоруссии, работавший на гражданке директором школы, между прочим, он был мастером спорта по шашкам и находил время играть на первенство СССР по переписке. Получить место у окна оказалось удачей: подоконник помогал выполнять команды «подъём» и «отбой», т. к. при авральной суматохе на него можно было на несколько секунд кое-что положить. Ведь в каждом проходе стоял командир отделения, с боцманским свистком, почти беспрестанно свистя, поторапливал к построению на физзарядку.

Особо запомнился первый подъём: легли усталые, где-то в час ночи, а засвистели и закричали «подъём» в шесть утра: нам казалось – совсем не спали. Вскочили и слышим беспрестанный свист и крики: быстрее, быстрее, а пуговицы с трудом пролезают в шлицы брюк, портянки как положено не хотят закручиваться, их концы свисают и развиваются снаружи, кожаные шнурки в ботинках тоже с трудом протягиваются – прямо-таки какая-то психическая атака. Но со временем, конечно, приноровились укладываться в норматив на заправку постели и одевание. В школе действовала строгая дисциплина, каждая минута была расписана, с шести утра до десяти часов вечера. Утро начиналось мощной физзарядкой на свежем воздухе при обнажённом торсе осенью и весной, зимой в тельняшке. Завершалась зарядка трёхкилометровой пробежкой. (Кстати, утренние пробежки стали для меня нормой в зрелые годы, как и посещения бассейна в зимнее время). Затем холодная водная процедура и туалет, уборка в казарме и на территории школы, обязательная строевая подготовка, вахта на постах, обучение профессии, изучение уставов, освоение, разборка и сборка личного оружия и конечно же обязательная полит. учёба. Обучали также навыкам борьбы за живучесть корабля, умению работать в легководолазном костюме.

Было ощущение, что многие служебные порядки сложились и соблюдались ещё со времени Петра Великого. Столь резкий переход с гражданского образа жизни на военный лад, да ещё и глубокой осенью, да и в регионе с климатом определённым в царское время, как место каторги для государственных преступников, не мог своими признаками не влиять на здоровье новобранцев. Городок расположен на самом берегу залива, место болотистое, влажное, с частыми пронизывающими холодными морскими ветрами. Простудные болезни и фурункулы преследовали парней. Для надзора за здоровьем, при таком образе жизни столь солидного контингента людей, в школе имелось медицинское учреждение, куда косяками повалил ещё не приспособленный к новым условиям народ. Из нашего отделения (30 человек), пожалуй, лишь пять или шесть матросов не воспользовались услугами мед. части. Среди этих счастливчиков оказался и я, что меня крайне удивило – ведь никогда не отличался крепким здоровьем. Скорее, напротив, в девятом классе меня даже пытались освободить от уроков физкультуры. Но это, как говорится, осталось в прошлом.

Однажды и мне в самом тяжёлом периоде военной службы всё-таки повезло отдохнуть в светленькой, стерильной палате медсанчасти. Нисколько не иронизирую, действительно повезло. Ещё бы, целую неделю быть свободным от строгого распорядка, спать на мягкой постели, вкусно кушать, даже сметана и яйца перепадали. А случилась такая оказия после обычной профилактической прививки от гриппа, когда поднялась температура. Но и здесь не сразу отреагировали, вначале отправили в казарму, заменив физзарядку прогулкой. Но вечером дежурный доктор затребовал лечь в санчасть.

Один раз в месяц каждому отделению выпадал наряд на хозяйственные работы. Работа была самого различного характера, но самым неприятным считался наряд на камбуз (столовую). Он начинался с семи часов вечера чисткой полутора тонн грязного картофеля. Последний очищенный клубень летел в котёл, когда матросики-курсанты других отделений взвода уже крепко спали. К тому же подъём на следующее утро для нарядчиков начинался на час раньше, т. к. необходимо было зал столовой на 400 мест подготовить к завтраку. На каждый добротный деревянный прямоугольный стол, рассчитанный на десять персон, надо было расставить посуду, нарезанный белый хлеб, порционные кубики сливочного масла, алюминиевый чайник со сладким чаем. Рассаживались братцы-матросики кушать на крепко сколоченные лавки, расставленные вдоль столов. Затем мы шустренько разносили кашу в котелках с половником. После завтрака в зале наводили марафет, посуду мыли в горячей воде, растворяя в ней для обезжиривания немного раствора жидкого стекла или порошковой горчицы. Это сегодня хорошо – имеются «Fairy» и другие подобные средства. Затем, без расслабления готовились к более сытному обеду матросов и слегка облегчённому ужину. Вечером, образцово подготовившись и до пуза насытившиеся, сами сдавали наряд очередному подразделению.

Понятно, что при такой напряжённой работе каждая пара рук имела значение, ясно также, что на службе отлынивать от обязанностей в принципе очень непросто, но находились ловкачи, которые предпринимали попытки, особенно в первые два, три месяца. Самым простым приёмом была жалоба на недомогание. А когда предстоял наряд в столовую, такая жалоба чаще всего срабатывала, медики предпочитали не рисковать, даже если ничего не находили. Но нам-то вкалывать за такого умника было не резонно и наши доходчивые меры воздействия (сугубо моральные) к нему, как правило, были весомее медицинской перестраховки.

Надо сказать, что школа была солидным подразделением, в ней, кроме судовых электриков, готовили ещё и судовых мотористов, т. е. состояла фактически из двух школ и не только для Балтийского флота, но и для Северного, а также и Каспийской флотилии. Каждое утро после завтрака весь личный состав школ вместе с офицерами выстраивали на плацу, где начальник школы, капитан первого ранга принимал рапорт от дежурного офицера о происшествиях за время вахты, зачитывались приказы. Затем звучала команда: развести личный состав на занятия, и под бодрящие звуки штатного духового оркестра строевым шагом, под строгим критическим взглядом руководителей школ, матросов разводили по учебным корпусам.

Кроме основной профессии, нас обучали методам борьбы за живучесть корабля, навыкам работы в легководолазном костюме под водой на глубине шести метров. С первых чисел апреля нас начали усиленно готовить к первомайскому параду. И первого мая 1960 года свою строевую выправку продемонстрировали в столице советской Эстонии – Таллине. За образцовое прохождение перед трибуной командующий Таллинской флотилии нам всем объявил благодарность.

Должен отметить, что к предстоящим трудностям службы я был морально готов загодя и без особых проблем встретил круто изменившийся зигзаг жизни. К тому же, видимо, сработали гены привычки к строгой дисциплине моих предков. Довольно скоро пополнил ряды отличников боевой и политической подготовки, избрали комсоргом взвода. Хочу сразу расставить точки над «і» в вопросе по поводу своего идеологического мировоззрения.

Почти все годы пребывания в комсомоле был комсоргом. На военной службе неоднократно предлагали вступить в КПСС, но я к такому шагу относился всегда ответственно и отказывался, так как считал, что на службе я человек временный и приму решение, когда стану трудиться на гражданке. А на гражданке:

1. Уже никто не агитировал.
2. Я не замечал разницы между членом партии и простым гражданином.
3. Члены партии зачастую в моих глазах не соответствовали моральному кодексу коммуниста, а напротив, дискредитировали высокое звание.

А тогда, перед выпускными экзаменами, во Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодёжи (ВЛКСМ) мы с Шуркой (взрослея, Шурик-Шурка постепенно перешёл в статус Сан Саныча) вступили перед самым окончанием школы. И не потому, что вдруг до конца восприняли коммунистическую идеологию (она вошла в нас уже с раннего пионерского возраста), а потому, чтобы наша биографическая анкета у советских чиновников в будущем не вызывала лишних вопросов.

Покидая кабинет, где нам вручали значки и комсомольские билеты, секретарь райкома ВЛКСМ, пожимая руки, напутствовал нас пожеланием – не проходить мимо недостатков. Он не представлял, в какую благодатную почву его слова легли, особенно по отношению к Сан Санычу. Великие слова русского поэта А. Некрасова: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан» – кредо его жизни. После выхода на пенсию это фактически стало основным делом его деятельности. На события, происходящие в стране и вообще в мире, он весьма остро реагирует, они буквально задевают его за живое. Мы возмущёны откровенной грубой фальсификацией итогов Великой Отечественной Войны, бандитской наглостью и цинизмом американского и западного капитализма. Наша страна способствовала объединению Германии, распустила Варшавский договор. А они в ответ расширили военный блок НАТО за счёт стран, вышедших из Варшавского договора и прибалтийских стран бывшего СССР; приблизили, в нарушение своих обещаний и договоров, военные базы к нашим границам. Продолжают воздействовать на нас всевозможными экономическими санкциями, вмешиваются во внутренние дела, поддерживая экстремистов, не гнушаются откровенной ложью, то есть делают всё возможное, чтобы окончательно развалить страну. Сан Саныч очень болезненно переживает, все эти 72 неустроенности бытия и старается найти объективные причины сложившейся ситуации в нашей стране. В качестве главного аргумента пытается втолковать мне полюбившийся ему афоризм – «Многие проблемы имеют простые, но неправильные решения».

Сан Саныч старается содействовать созданию условий гражданского общества, посылает свои предложения наверх, на что получает пустые отписки. Но он не сдаётся и решает конкретные повседневные вопросы, так, например, достиг немалых успехов в запутанной системе ЖКХ. Сан Саныча беспокоят и сугубо философские проблемы: утверждает, что всей кожей чувствует, как стремительно человечество движется к своей гибели и конец уже очень близок. Дай Бог ему долгих лет жизни и в этом философском предвидении ошибиться. Мы с ним самые близкие друзья и, естественно, почти во многих действиях и помыслах схожи, но с рядом его умозаключений согласия нет.

Продолжение следует…