Приоткрою жизнь свою. Часть двенадцатая

В школе велась беспощадная борьба с курением. Кстати о курении. Грех попробовать вкус табака случился со мной в пору работы пастушком. В летние каникулы, после четвёртого класса, мама к каким-то своим знакомым устроила меня за ежедневную четвертинку молока пастухом их коровы. Поскотина (поляна с травой) находилась сразу за забором колхозного рынка с восточной стороны. Приличная ватага разновозрастных пацанов сидела под базарным забором и присматривала за своими коровами.

Вот тут-то мы время от времени и забегали на базарную площадь, подбирали охнарики (недокуренные до конца папиросы и сигареты), высыпали из них остатки табака и делали себе, на манер фронтовых бойцов, из газетной бумаги самокрутки. Кто-то из ребят уже по-настоящему курил, кто-то, как я, только начинал пробовать. Но мне эта забава сразу не понравилась и так сильно, что в продолжении всей жизни более никогда не ощущал тяги к табаку.

Но это не значит, что от дыма табака не пострадал. Ещё как! Когда уже работал, приходил домой в насквозь пропахшей табачным дымом одежде. Мой начальник, Цыпышев Юрий Валентинович, с которым сидел много лет в тесном кабинете друг против друга, был заядлым курильщиком с детства и усердно обдувал меня дымом прямо в кабинете, пока я не попросил его выходить во время курения. Юра, конечно, встрепенулся – он был интеллигентным человеком и моим хорошим товарищем. С благодарностью судьбе вспоминаю о совместной работе заместителем у него. Работа была у нас непростая и ответственность – тоже, но об этом, ниже. Кроме того, мы ведь были с ним в младших классах одноклассниками. Правда, не с первого класса, точно не помню с какого, наверное, со второго или с третьего. Он незаметно появился у нас. Раз вызвали его к доске рассказать отрывок из «Мороза, Красного носа» Н. Некрасова. Вышел мальчик среднего роста с большой кучерявой головой и продекламировал выразительно, заметно окая: «Однажды, в студеную зимнюю пору я из лесу вышел, был сильный мороз». Здесь много «о», и он так смачно окал, что сразу получил от ребят кличку «морозко». Говоря о нём, всё время пишу – был, был, было. К сожалению, это так – Юра, пять лет тому, как ушёл. Юрка, зачем так рано! Склоняю голову и шепчу: Юра, дорогой товарищ, царство тебе небесное.

Дабы далее не возвращаться к пагубным порокам человечества, хочу сразу, после табака, упомянуть и про алкоголь. Здесь я не вступил на правильный путь трезвенника. Не стану сильно каяться и должен честно признаться – несмотря на преклонный возраст и наличие достаточного количества серьёзных болячек, к рюмке и бокалу люблю прикладываться до сих пор. Правильно выше намекнул, безотцовщина – изъян серьёзный, некому было своевременно меня пороть и наставлять на путь истинный. Поэтому и в школе учился – спустя рукава, но, тем не менее, по предметам, которые излагали, вышеназванные замечательные педагоги, получить оценку ниже "хорошо" я просто не имел права.

В классе существовала атмосфера абсолютного равенства учеников, несмотря на различное бытовое положение учащихся. Например, моим соседом по парте в средних классах был Вова Стариков – сын управляющего крупнейшим в городе строительным трестом «Башнефтезаводстрой». В классе учился также Боря Осадченко – сын директора, известного на всю страну ордена Ленина Уфимского нефтеперерабатывающего завода. Мальчик, хотя и выделялся высоким ростом, красивым нежным, почти девичьим лицом и, разумеется, успехами в учёбе, заносчивостью не страдал. Одну треть учеников класса составляли детдомовские ребята, внешне они выглядели материально заметно лучше основной массы учеников. Они доучились у нас только до восьмого класса. С восьмого класса за обучение надо стало платить – по 150 руб. за год. Кому-то плата, видимо, казалась не очень существенной, но для бедноты, к коим относился я, сумма ощущалась приличной. И теперь, когда вспоминаю то время, мне стыдно за столь легкомысленное отношение к учёбе, ради которой мама копила так тяжко зарабатываемые деньги. Для семей, у которых отец погиб или пропал без вести, плата, совершенно справедливо, не взималась. Но естественно данная льгота не могла касаться меня – сына расстрелянного "участника контрреволюционной фашистски-шпионской организации".

Во время летних каникул большинство ребят уезжали в пионерские лагеря. Приезжали они оттуда с рассказами о походах, пионерских кострах, о вкусной сытной еде; бахвалились, кто на сколько килограмм поправился. Льготники ездили бесплатно, а для остальных путёвки стоили 75, 90 и 150 рублей. Как уже отмечал выше, население страны в первые послевоенные годы жило голодно, и конечно мама очень хотела меня в пионерском лагере немного подкормить, но у неё из года в год ничего не получалось, неизменно предлагали путёвку за неподъёмную для неё плату в 150 рублей. Конечно, она переживала, ведь почти каждый мальчишка барака, хотя бы в одну смену, продолжительностью в 21 день, в лагере да отдыхал, а некоторые вообще все три смены, почитай, всё лето там проводили. Но мне было в принципе наплевать – нет, так нет. Сейчас думаю, что таким отношением помогал немного маме переносить обиду.

Несмотря на суровое военное и послевоенное время, почта в стране работала исправно, что позволило маме и тёте Марии не потерять связь со своими братьями и сёстрами, сосланными в Сибирь и Трудовые лагеря. Тётушки и дядя Фридрих (Фёдор Фёдорович) к началу пятидесятых годов со своими семьями, на местах поселений, под статусом спецпереселенцов обжились и мало-помалу укоренились – обзавелись скотиной и, усердно трудясь, сносно зажили. Кроме дяди Готлиба – про него я выше рассказал.

КАНИКУЛЫ В СИБИРИ

Мама, договорившись с дядей Фёдором, решили меня на летние каникулы, после девятого класса, отправить к нему в сибирскую деревню, чтобы питаться экологически чистой деревенской пищей, дышать свежим воздухом и, главное, получить кое-какие трудовые навыки. В последующие годы не раз гостил также у родственников в Алтайском крае. Чаще всего посещал Топчиху, где жили близкие мне по возрасту сводные братья и сёстры. Один раз съездил и в село Ново-Егоровку, место своей жизни в военные годы. Да и вообще за свою жизнь немало поколесил в поездах, поплавал на морских судах, полетал на самолётах, по территории своей огромной страны, что могу утверждать, не сильно погрешив против истины, что неплохо изучил её географию воочию: Сибирь, Кавказ, Средняя Азия, Крайний Север, Прибалтика, Карпаты и Дальний Восток.

Первый же «выход в люди» – самостоятельный гостевой визит в 1959 году в деревню к дядюшке – оказался непростым, а знаковым событием. Испытания начались сразу прямо у железнодорожной кассы за билет в общий вагон поезда «Харьков – Новосибирск». Приобрести билет в общий или плацкартный вагон по цене, доступной для подавляющего числа граждан, в проходящий поезд в стране Советов всегда было сложно. Тем более в кассах таких станций, как наша «Черниковка», где пассажирские поезда задерживаются не более, чем на три минуты и сведения о наличии в составе свободных мест, т. е. билетов, поступают в кассу за час до прибытия состава.

Как только заветное окошечко кассы открывалось, кровяное давление у граждан, жаждущих отхватить желанный билет, резко подскакивало и мы вступали в схватку. Затем, выбравшись из плотной толпы мужиков, весь в поту, но счастливые и с билетом в руках, мы с мамой, которая меня, конечно же, провожала, принялись бегать вдоль железнодорожной линии, пытаясь угадать: где же остановится мой вагон. Платформы на станции тогда ещё не было, вместо неё под ногами была заросшая бурьяном и местами испачканная нефтепродуктами земля, а в запасе на посадку всего три минуты. Но всё обошлось.

Сегодня трудно представить, как можно было вообще ехать на дальнее расстояние в общем вагоне, битком набитом народом с чемоданами и мешками, где спать удавалось урывками сидя; где курят, пьют, поют и стоит такой запах и духота, что почти дышать нечем. Но народ был счастлив уже тем, что сидит под крышей и едет по пословице: «в тесноте, но не в обиде».

Мне предстояло ехать до городка Татарск Новосибирской области, что заняло полтора суток. На станции назначения я, изрядно измученный, где-то около одиннадцати часов дня выпрыгнул из вагона. Повезло, что стояла солнечная погода. Отдышался, стёр со лба пот, потоптался, пришёл в себя, осмотрелся кругом – дяди нигде нет. Что такой вариант, как исключение, может произойти, он в письме маме на всякий случай отписал. Тогда, советовал он, мне надо найти «заезжий двор Силишинской МТС», который находится, как он сообщал в письме, недалеко от станции, и жителям городка наверняка его местонахождение хорошо известно, необходимо лишь обратиться к прохожим.

Дядя сильно ошибся. Я исколесил глухой провинциальный городок вдоль и поперёк, опрашивал очень многих, но никто о названном дворе никогда ничего не слышал. Я выбился из сил и совсем отчаялся, день уже подходил к исходу и совершенно не понимал – где же буду ночевать. Уныло бреду по грубо мощённой пыльной дороге, навстречу медленно едет телега, управляемая дедом монгольского облика. Уже без всякой надежды, так, на всякий случай, обратился и к нему. И – удача! – он, с хорошо знакомым акцентом, ответил: «Знаю, паренёк, садись на телегу, вот здесь недалеко озеро, напоим лошадь и я отвезу тебя на этот двор». Сидя на берегу озера, разговорились, выяснилось, что дед родом из Башкирии. Он с интересом расспрашивал о родном крае, я устало отвечал. Обещание пожилой земляк сдержал, довёз до огороженного забором солидного двора с крестьянским домом. Всем прибывшим с МТС можно было здесь остановиться передохнуть, попить чайку, съесть свою пищу, прихваченную с собой в дорогу из дома, т. к., кроме чая, женщина, обслуживавшая «заезжий двор», ничего не готовила. Можно было в этом клоповнике, почёсываясь от зуда после их нападений, и переночевать.

Было уже прилично за полдень, но солнце стояло ещё высоко. Я так устал, что прилёг на голой панцирной сетке скрипучей кровати, напичканной кровососами. Только расположился и начал давить красных вонючих тварей, как во двор въехал газик, а в нём долгожданный дядюшка. Водитель с дядей быстренько управились на станции с делами, что надо – со складов погрузили, сопроводительные бумаги в конторах подписали. Я влез в кузов, кстати, без какого-либо капота, они в – кабину и мы поехали.

Путь предстоял неблизкий, что-то около 150 км по грунтовым ухабистым сельским дорогам. Таким образом, с первого дня пребывания в Западной Сибири получил возможность полюбоваться придорожными деревнями, сибирским лесом, широкими степными просторами, многочисленными озёрами. Очарование пейзажа усиливалось чистым воздухом, пышной зеленью, великолепным вечерним закатом. Но уже вскоре яркие краски небосвода уступили место тёмному безлунному бесконечному звёздному небу. Потянуло холодом, наступала сибирская ночь. От долгого сидения в кузове затекли ноги, от свежего встречного потока воздуха продрог и закоченел, так что с удовольствием услышал, наконец, команду: «всё приехали, слезай».

Мы с дядей, минуя сени, вошли в тёплую, довольно уютную просторную комнату добротного бревенчатого дома. Слегка поразило, что стены и потолок не штукатурены, но чисто побелены. Наспех помылся, затем сытно накормили своим душистым свежим хлебом с домашним сливочным маслом, напоили молоком и уложили спать в чистую мягкую постель. Спал без сновидений и клопов. В доме с дядей проживали: его супруга, тётя Оля; его свояченица (сестра тёти Оли) – тётя Эмма; старшая дочь – Лена, она работала машинистом дизеля на поселковой электростанции при МТС; и младшая дочь – Оля, работала там же токарем. Кроме того, в селе отдельно жили со своими семьями ещё одна их дочь – Табея, домохозяйка с мужем Адамом и тремя малыми детьми, и младший сын – Эрнст с женой, слесарь той же МТС, известный на весь район технарь – мог вдохнуть жизнь в любой двигатель.

В каждом доме меня приветливо встречали. У Эрнста жена – невысокая и плотно сложенная, коренная сибирячка Зоя была особенно гостеприимна. Село отличалось от всех других сёл района лучшим материальным состоянием, т. к. содержало и обслуживало районную машинно-тракторную станцию (МТС). При каждом доме имелись приусадебные участки и надворные постройки для скотины. Дома надо было обогревать, придомовую землю обрабатывать, скотину сытно кормить сеном, а зимами оберегать от морозов. Каждая печь за зиму съедала, как минимум, по два сверху нагруженных больших автомобильных кузова берёзовых дров, которые напиливали двуручной пилой в тайге и до чурбаков для закладки в печь доводили той же пилой, колуном и топором во дворе дома. Для заготовки сена искали поляны в тайге. Траву косили ручными косами, там же её сушили, собирали в копны и потихоньку привозили к дому. Всеми перечисленными (опускаю многие сугубо домашние) делами можно было заниматься, естественно, только в свободное от основной работы на МТС время. Представляете, как надо было трудиться, как говорится: тут не забалуешь. И, думаю, кстати пришёлся родственникам мальчишка-подросток. Нехитрую и физически полезную сельскую работу освоил, понятно – не в совершенстве, но довольно скоро. Я старался, мне всё было в новинку.

Продолжение следует…