«Сами не пашут, и хлеба не едят». Башкиры в произведениях русских писателей. Часть вторая

В целом башкиры в произведениях Л. Толстого – это веселый и беспечный народ, свободный от суеты и забот новой, «городской» эпохи. Подобные детям, они только и делают, что пьют кумыс, едят мясо и играют «на дудках». Что не удивительно, поскольку работу на земле Толстой ассоциировал в первую очередь с крестьянским аграрным трудом, а культура земледелия у башкир была развита слабо. Как замечает один из героев его рассказов – они «сами не пашут и хлеба не едят».

Кроме того, такое, крайне упрощенное, представление о жизнеустройстве башкир у писателя могло сформироваться и под воздействием сложившихся к этому времени в российском обществе стереотипов, как о самой Башкирии, так и ее природе. К примеру, намереваясь отправиться в эти края, Толстой, смеясь, говорил своим знакомым: «Не буду ни газет, ни писем получать, забуду, что такое книга, буду валяться на солнце брюхом вверх, пить кумыс да баранину жрать! Сам в барана обращусь, – вот тогда выздоровлю!» В данном случае вполне понятны и приподнятое настроение писателя и его шутливый тон, поскольку Лев Николаевич собирался взять для себя отпуск, развеяться от дел. Это соответствовало и общему представлению о Башкирии как о неком курорте. Поэтому можно сказать, что Толстой «увидел» Башкирию прежде, чем ее посетил. Прибыв на место, он и вел себя как типичный российский отдыхающий. Как сообщала в одном из писем его жена: Толстой «отпивается кумысом, пропасть ходит»; «он здоров, загорел до черноты; конечно, ничего не пишет и проводит дни или в поле, или в кибитке башкирца Мухаметшаха». Сам он в письме к А. Фету отмечал: «Край здесь прекрасный, по своему возрасту только что выходящий из девственности, по богатству, здоровью и в особенности по простоте и неиспорченности народа...».

Отдыхая в очередной раз с семьей в полюбившихся местах, он писал Н. Страхову: «Мы живем в самарской степи… первобытность природы и народа, с которым мы близки здесь, действует хорошо и на жену и на детей».

Таким образом, даже по этим коротким выдержкам из писем можно увидеть, что Толстой ассоциировал Башкирию, прежде всего, с летом, солнцем, первобытной и девственной природой, называл ее богатым краем, где живет простой и неиспорченный (что особенно показательно) народ.

Другое описание башкир в своих произведениях оставил видный поэт, прозаик Серебряного века Саша Черный (1880-1932 гг.). Широкую известность он приобрел как автор популярных лирико-сатирических стихотворных фельетонов. Впервые Башкирию С. Черный посетил, еще будучи гимназистом. В 1899 г. во время летних каникул он принимает участие в благотворительной экспедиции по оказанию помощи голодающим Белебеевского уезда Уфимской губернии. Следующее посещение края состоялось уже через много лет в 1909 г., когда для восстановления пошатнувшегося здоровья Черный во время летнего отпуска отправляется на лечение в деревню Чебени.

Поэт посетил Башкирию примерно в то же время, что и Л. Толстой, и даже посвятил этому небольшой цикл стихов под названием «Кумысные вирши». Необходимо отметить, что Саша Черный был поэтом-сатириком c мировоззрением, в котором тяжелый, мрачный пессимизм (он был еврей по рождению, от которого отказались родители) сочетался с едким сарказмом, обращенным на окружающий мир. Его раздражало все, что он видел (что, однако, не мешало ему писать прекрасные рассказы для детей). Для него очень характерны стихи такого рода:

По степям бродил в печали:
Все коровник да репейник.
…И глупейшая ромашка?
О, дурацкая природа!

К примеру, мучаясь от летней жары, свое кумысное лечение поэт описывает следующими словами:

Бессильно голову склоня,
Качаюсь медленно на стуле
И пью. Наверно, у меня
Хвост конский вырастет в июле.

Есть и «жесткие» строки, в которых, тем не менее, можно увидеть быт башкирской деревни того времени и его обитателей:

В деревне мертво и безлюдно.
Башкиры в кочевье ушли,
Лишь старые идолы нудно
Сидят под плетнями в пыли,
Икают кумысной отрыжкой
И чешут лениво подмышки.

Интересно, что вслед за Толстым С. Черный также создает образ спокойной, безмятежной, статичной жизни башкирской деревни, изнывающей от жары и т.д. Где «мечеть выделяется в небе, коза забралась в минарет». Возможно, это было связано и с тем, что русские писатели, да и просто представители зажиточного слоя, посещали Башкирию главным образом в летние периоды, а за самим краем с конца ХIХ в. прочно закрепляется имидж известного (после Кавказа) и относительно недорогого места для лечения и отдыха. Большую популярность у обывателей в это время получает и собственно кумысолечение.

В духе «народнической» традиции описывает Черный и представителя местного духовенства, наделяя его явно негативными чертами. Он рисует его как льстивого и робкого человека, вдобавок по совместительству занимающегося еще и кумысным бизнесом:

Подходит мулла в полосатом,
Пропахшем муллою халате.
Хихикает… Сам-то хорош! –
Не ты ли, и льстивый и робкий,
В бутылках кумысных даешь
Негодные пробки?

Читая Черного можно увидеть, что культурное взаимодействие между русским и другими народами империи было в этот период еще достаточно сильно ограждено конфессиональными, этническими, бытовыми различиями. Существовал четкий образ «иного», особенно между представителями православного и тюрко-мусульманского мира, находившихся в разных цивилизационных нишах.

В целом писатели того времени хорошо отразили те противоречия, которые проявились в башкирском обществе на рубеже ХIХ-ХХ вв. Сумели показать не только нарастающую имущественную дифференциацию среди башкирского населения, но и возникновение на фоне кризиса традиционной общины, ее разрушения, различных социальных типов, которых ранее не было в структуре военно-служилого этноса.

В связи с чем представляет большой интерес стихотворение С. Черного под названием «В башкиркой деревне» (1910 г.). В нем, описывая в дачных традициях того времени привычный мир российской деревни, поэт вновь рисует образ башкир как свободных и здоровых «детей природы»:

На веселой лошаденке
Башкиренок щелкал звонко
Здоровеннейшим бичом.

Будучи сам нездоровым и нервным человеком, Черный противопоставляет им приехавших на лечение больных горожан, словно первых жертв бурной индустриализации начавшейся тогда в России, которые здесь, на лоне природы, постепенно приходят в себя и даже начинают смеяться:

У плетня на старой балке
Восемь штук сидят, как галки, –
Исхудалые, как тень.
Восемь штук туберкулезных.

То есть они уже почти не люди («штуки»). Такое противопоставление было характерным для многих русских писателей. Достаточно вспомнить описание Кавказа и его народов в поэзии А. Пушкина, М. Лермонтова и других авторов того времени. Или же эпилог «Преступления и наказания», в котором Достоевский миру «большого города», где и происходят основные события романа, противопоставляет идеализированный образ облитой солнцем необозримой степи, где «свобода и живут другие люди, совсем непохожие на здешних», где «как бы само время остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его».

Далее Черный от своего лица дает уже совершенно другой образ башкира – человека с тонкой, музыкальной душой, способного не только понимать, но и восхищаться чужой культурой:

И башкир, хозяин старый,
На раздольный звон гитары
Шепчет: «Больно караша!».

Следует отметить, что Саша Черный, непосредственно общаясь с башкирами, наблюдая за их нравами, бытом, конечно, видел внешнюю неприглядность их существования, порожденную, прежде всего, резкой сменой образа жизни. Но были ли они действительно дикими и отсталыми? Любопытно, что в одном из своих рассказов («Первое знакомство») он, размышляя об отсталости русской деревни, писал: «Я не понимаю, отчего люди не умеют жить! Исторические причины, экономические причины, – очень хорошо. Но не только в них дело. От чего бьют детей? Каталог общих мест показывает: от некультурности и тяготы жизни. Так-с. Отчего же у башкир не бьют? Та же некультурность, та же тягота. Не бьют же – сам видел».

Последнее можно объяснить тем, что башкиры как военный и служилый народ вероятнее всего с ранних лет готовили детей к войне, соответственно в их системе воспитания не было места физическому насилию, чтобы не сломать и не подавить формирующуюся личность ребенка. В этом был глубокий смысл, ибо забитый с детства человек никогда не возьмется за саблю. Известно, что такая же традиция существовала и у кавказских народов, например, чеченцев. Во всяком случае, С. Черный глазами стороннего, чужого человека бесстрастно зафиксировал эту особенность из жизни башкир. Факт, который, видимо, не просто его удивил, но и надолго запомнился.

Азамат БУРАНЧИН

Окончание следует…