Впрочем, однажды, когда в третьем классе учился, в аульском клубе на концерте раззадорился, залез на сцену и сплясал разок. Учительница Хуснэ-апа похвалила даже: "Молодец, с чувством сплясал, вот только музыке в лад не попал". Это был мой первый и последний танец. И вообще, тогда я впервые заподозрил, что когда берешься за дело, в котором "музыке в лад не попадаешь", поступаешь не очень умно. Но одно дело – догадываться, другое – так и поступать. В действительности случается всяко. Но все же у того, кто "жизни в лад" шагает, думается, и путь поудачней.
Долгие годы я полагал, что человек в этот светлый мир приходит без забот и горестей. Родился – и сразу синее небо над головой, в небе – солнце, а на земле трава зеленая или белый снег. И тысячи мелодий во вселенной. Да, это так. Но каждая мать тревоги и надежды своего сердца, передав их младенцу, которого девять месяцев носила в своем чреве, являет миру. Это я почувствовал очень поздно. Хотя и прежде, когда беспричинно радовался или когда оборвавшаяся было надежда сращивалась наново, я это чувствовал с особенной силой. И тревоги мои, и надежды народились в мир вместе со мной. Ясно помню, хвалу ли когда слышал, минуты ли торжества переживал, чувствовал сомнение: "А только ли мне положен этот кусок?»
По натуре я не нытик, не ворчун. В беспричинном унынии ли когда хожу, по существенным ли причинам уже надежду терять начинаю, ищу доводы, которые бы утешили. Надолго ли, ненадолго ли – утешаюсь. Скажем, есть такая примета. Если, дескать, человек нечаянно одежку свою наденет наизнанку, ждет его неожиданная радость. Вот и я в тяжелые утра, когда настроение подавленное, фуфайку свою наизнанку надеваю. Нечаянно, мол. Хитрю. Хоть польза и невелика, но и вреда особенного нет.
Отец мой говорил: «Когда они, кумыс и водка, вместе, из водки грех уходит, а в кумысе задора прибавляется».
Того, кто тебе сиюминутного добра не сделал, – недобрым, кто за руку не поздоровался, – безруким, словом с тобой не перемолвился, – безъязыким считать нельзя.
Большая ложь выглядит более правдоподобной, нежели маленькая истина.
Как я разумею, вражду и ненависть между людьми и народами можно организовать (что сейчас отменно и делают иные высоко или низко поставленные политики), а любовь и дружбу организовать невозможно. Они не поддаются диктату сверху или извне. Возникают они и живут по велению жизни и души.
Язык всегда вертится вокруг больного зуба, если боль не утихает.
Башкортостан – живая доля России, какой бывает доля зрелого лимона.
Урал свой мы называем золотым швом, соединяющим два материка. Об этом я слышал даже такую легенду. Когда-то Европу от Азии отделяла вода. Создателя это стало смущать. Он понял, что оплошал, не соединив их. Но он не любил заниматься поправками, да и недосуг ему было. Владыка вселенной позвал к себе джигита-башкира и велел ему взять большую стальную иглу и бесконечно длинную золотую нить и пришить Европу к Азии. Тот долго и толково трудился и к исходу первой вечности завершил свою работу. На месте шва получилась гора несметных сокровищ. Так возник Урал. Бог остался доволен и в вознаграждение дал джигиту в жены прекрасное создание в женском облике и материнской плоти. От них то и начался род башкирский – гласит предание. Это, так сказать, по небу ветром написано.
Недревних народов, думаю, вообще нет. Все, покуда выжившие, берут своё начало из неизвестных нам истоков, и никому не дано настаивать на своем первородстве.
Нам порою в повышенных дозах присущи упрямство, задиристость и легковерность до наивности... Но разуму всегда принадлежало решающее слово. Об этом свидетельствует обычай наших далеких и близких предков жить советами и наставлениями умудренных жизненным опытом старейшин.
У коренника свое место, своя доля бремени, у пристяжных – свои. А повозка одна – Башкортостан. Если кореннику тяжко, тем тоже нелегко. И наоборот. А во взлете воспрянут все.
...В страшную метель замерзшие, усталые, голодные путники ночью набрели на огонек в окне. Постучали в дом. «Заходите без стука!» – откликнулись старик со старухой. Путники нашли тепло и пищу для себя, укрытие для лошадей. Как водится у нас в степи, пурга бушевала много дней и ночей подряд. Первое время постояльцы держали себя покладисто и смиренно.
Мало-помалу освоились и начали показывать замашки, что не подобает гостю. Стали своевольничать, поучать и попрекать хозяев, без спросу распоряжаться их пищей и скарбом. Когда хозяин выразил недовольство поведением странников, один из них, видимо, самый темный, оттого нахальный, сказал: «Помалкивай, нас четверо, вдвое больше вас, нам и положено распоряжаться, – и добавил: – Во всем виноват ваш буран». Метель долго-долго не затихала... Отец рассказ свой закончил назиданием: «Никогда не уподобляйся тем постояльцам в доме, где приютят тебя в непогоду...».