Как писать рассказы. Уроки от Карамзина. Окончание

Они душевно беседуют, герой рассказывает о современном мире, которого старец уже не знает, и замечает: «Свет наук распространяется более и более, но еще струится на земле кровь человеческая – льются слезы несчастных – хвалят имя добродетели и спорят о существе ее». Это одна из ключевых фраз, важных для понимания идея произведения, как и последовавшие рассуждения старца: «Мы происходим от одного народа с вашим. Древние жители островов Рюгена и Борнгольма были славяне. Но вы прежде нас озарились светом христианства… Уже в торжественных гимнах славили вы великого творца вселенной, но мы, ослепленные заблуждением, хвалили в нестройных песнях идолов баснословия».

Гостю отводят комнату для отдыха, где он и засыпает, все еще размышляя о словах хозяина и представляя образ несчастного юноши.

Задача автора в этой части произведения – подготовить читателя к кульминации действия. Раз уж речь идет о готике, то нужно вызвать и поддерживать чувство тревоги, страха, а если понадобится, то и ужаса. Автор делает это в три этапа.

Первый этап. Корабль приближается к острову. Рассказчик наблюдает, как солнце катится к западу по лазоревому своду и море освещается его златыми лучами, а на правой стороне чернеется «нечто подобное земле». Конечно, контраст − лучший способ обратить внимание читателя на неприветливость Борнгольма, место опасное для кораблей, поскольку «мели и камни таятся на дне морском». Рассказчик видит грозные скалы, откуда с шумом и пеною свергаются кипящие ручьи, видит «образ хладной, безмолвной вечности, образ неумолимой смерти и того неописанного творческого могущества, перед которым все смертное трепетать должно». Герой предчувствует, что здесь он найдет разгадку несчастной любви юноши.

Второй этап. Рассказчик идет к замку. Темнеет. А когда же подступают настоящие страхи-ужасы? Конечно, ночью! Мальчик-проводник боится, сам не зная чего, просит вернуться. Раздается голос, повторяемый эхом, мальчик дрожит, «как преступник в час казни» и сбегает. Рассказчик входит в замок: везде мрачно и пусто и следы разрушения, нарастает ожидание «чего-то чрезвычайного». После беседы со старцем растет уверенность, что «здесь обитает вечная горесть».

Третий этап. Рассказчику снится страшный сон, в котором латы, висящие на стене, превращаются в гневных рыцарей. Они недовольны чужестранцем, дерзнувшим войти в «страшное святилище замка», и пытаются зарубить его мечами. Раздается гром, все трясется, и крылатое чудовище с ревом и свистом летит к постели рассказчика.

Урок от Карамзина. В художественном произведении герой не имеет права говорить читателю прямым текстом, что ему страшно, равно как и обозначать словами-понятиями другие чувства. К примеру, нельзя писать «Мне было необычайно одиноко и тоскливо», должно быть нечто подобное: «Бесцельно брел я по холодной улице нелюдимого города, и не было ни одного прохожего, который бы поприветствовал меня кивком головы или поднятием шляпы; только бездомный облезлый пес, рывшийся в мусорной урне, проводил меня тусклым, безразличным взглядом». Согласитесь, что второй текст значительно интереснее, живее и образнее. Одно из правил художественного текста такое: не называть чувства, переживаемые героем, а вызывать их у читателя с помощью лексических средств.

Основной мотив произведения – мотив таинственности, – являющийся как бы фоном сюжета, не может быть ровным: от этапа к этапу напряжение должно усиливаться, ожидание и любопытство читателя расти, чтобы в конечном итоге автор смог подвести его к кульминации.

Рассказчик просыпается и с бьющимся от страшных сновидений сердцем выходит в ночной сад. Видит каменные горы, которые зубчатой стеной окружают остров Борнгольм, и углубляется во мрак аллеи. В голову приходят мысли о друидах, и ему кажется, что он приближается к святилищу, где совершались ужасы их богослужения. Напомню, что друиды «прославились» человеческими жертвоприношениями и даже каннибализмом. Так ли это или нет, нам не ведомо, но рассказчику известны подобные легенды. Наконец он приближается к холму, где обнаруживает вход в пещеру. Спускается по ступенькам вниз и открывает незапертую железную дверь. За дверью – решетка с большим замком, а за решеткой на соломенной постели спит молодая бледная женщина в черном платье. (Обратили внимание, что платье именно черное, а не розовое или голубое?) Кстати, женщина в подземелье – одна из условностей готического романа. Если хотите – штамп. Женщина просыпается, и рассказчик, тронутый ее бедственным положением, предлагает ей помощь. Но женщина говорит, что справедливо терпит наказание и «лобызает руку», которая ее наказывает, и желает лишь скорой смерти. Герой-рассказчик потрясен, полагая, что сердце ее невинно, даже если оно и было в заблуждении. Женщина просит ни о чем не спрашивать ее, и они расстаются.

Урок от Карамзина. А в чем же сила кульминации? Где она, высшая точка напряжения рассказа? Для того чтобы ответить на эти вопросы, вспомним, что мы определили основной конфликт истории как внутренний. Значит, и кульминация должна быть связана с душевным состоянием героя. С его переживаниями. И таким моментом для рассказчика является его страстное обращение к Богу. «Как горестно быть исключенным из общества живых, вольных, радостных тварей, которыми везде населены необозримые пространства натуры!» – восклицает он, противопоставляя свободную счастливую жизнь на лоне природы медленному угасанию в темнице. «Творец! Почто даровал ты людям гибельную власть делать несчастными друг друга и самих себя?» – это вопрос, обращенный не только к Богу, но и к сердцам читателей.

Обессиленный герой засыпает под ветвями высокого дуба, а проснувшись, признается старцу – хозяину замка, – что видел девушку, заключенную в темницу. Старец раскрывает ему тайну гревзендского незнакомца, – настолько страшную, что рассказчик не может поведать ее читателям. На этом история заканчивается. Мы понимаем, что произошла трагедия, связанная с преступлением против нравственности, и все невольные участники ее – и тиран-родитель, и его дочь, и отдаленный от родного острова юноша – смирились с последовавшим наказанием, понимая его справедливость.

Урок от Карамзина. Вообще-то, плохой тон − обманывать читателя. Предлагать конфетку, да так и не дать ее. Но в те времена тема истории была непроизносимая, и нужно было набраться смелости коснуться ее. Но и намека для читателей конца XVIII века было достаточно. Они понимали, что речь идет об инцесте – запретной любви между сестрой и братом. Запретные темы всегда вызывают читательский интерес и создают ажиотаж вокруг имени автора. Правда, писателю всегда «достается» от блюстителей нравственных законов.

Честно ли использовать приемы, близкие к эпатажу? Все зависит от цели, которую автор перед собой ставит. Согласитесь, что одно дело – всеми способами добиваться, чтобы о тебе говорила публика (по-современному это называется «пиариться»), другое – ставить важные социальные проблемы. Такие, как например, о природной свободе человека и искусственных ограничениях, которые накладывает на него общество, о силе любви и человеческой слабости.

Карамзин совсем не прост. Он делает намек на то, что корни трагедии нужно искать в плоскости цивилизационного характера. Не случайно действие происходит на острове Борнгольм. Когда-то жители его были славяне. Но россияне первыми «озарились светом христианства». «Уже великолепные храмы, единому богу посвященные, возносились к облакам в странах ваших, но мы, во мраке идолопоклонства, приносили кровавые жертвы бесчувственным истуканам», – говорит старец в беседе с рассказчиком. Это надо понимать так, что законы нравственности изменчивы, исторически обусловлены и преходящи. Насколько виновен, да и виновен ли человек, поступивший сообразно естественному природному чувству? Такими вопросами автор возвышает конкретную, частную ситуацию рассказа до высокого философского обобщения. Что, по большому счету, и придает значимость художественному произведению.