Огромное небо, упавшее к двери. Часть вторая

О книге стихов Оксаны Кузьминой («Оригами»)

 

5

Дарование Оксаны Кузьминой более восходит к роду, к общей, народной душе. М. Цветаева – слишком была индивидуальность, слишком распахнутость и беспокойство, последняя искренность и всеохватность одинокой влюблённой души. Она и закончила личной трагедией. То жестко-ограниченное звериное время, в которое она попала невольно, не вмещало свободных, широких и глубоких личных душ вообще. Время искусственного коллективизма, заряженного фальшивой идеей насильственной мировой Революции. Ненавистью жить нельзя.

Своих поэтов то время пожирало изнутри (вдолбленные ложные убеждения) и снаружи (физическая расправа). Гумилёв, Есенин, Мандельштам, Маяковский, Хармс, Введенский, Цветаева и прочие-прочие, многие достойнейшие творческие люди, русские философы и поэты бедствовали более даже всех людей.

Задушили М. Булгакова постепенно. Л. Добычин то ли утопился после его обсуждения в Союзе писателей, то ли ещё чего. Но так и не нашли ярчайшего писателя-современника лютых звероящеров-пропагандистов. Кто не был убит, как Гумилёв, был арестован, как Заболоцкий, Мандельштам, Хармс или выслан вон из страны, как русские религиозные философы, последняя опора истины в стране и смысла в русской жизни вообще. Свободных творческих душ то время не принимало. И трагедия Цветаевой относительно закономерна.

 

6

Культурологически и географически Уфа находится как бы в центре мира. Это ощущается двояко. С одной стороны, ничто здесь, кажется, не потрясает уклада культуры, слишком консервативной (русской или башкирской), до глубин, до основания. Зато живём-то мы, слава Богу, на горе, природа наша звонкая и яркая. В отличие от массовой культуры, опять же. И хребет уральский рядом с нами. Прочность. А степи и холмы – простирают твою душу, напротив, до бесконечности. У кого есть душа. Но это же и основа уфимского поэтического гения. Основательность, глубина и всеохватность. И оно же самое, зачастую – суть нетворческая консервативность, жёсткая ограниченность и ограничение всего талантливого. Другая крайность, как протест закатанному консервированию «отцов» – субкультура молодёжи, в жёлто, чёрном и прочем пуху.

Подлинная поэзия – это не только или не столько родовая душа, сколько осмысленное сопротивление слишком общей, безликой силе инерции, родовой или индивидуалистической.

 

7

Поэтому жить поэту, тем более одарённому, как Оксана Кузьмина, надо долго, чтобы свести воедино все концы и начала. Глубоко упавшее в землю зерно долго прорастает. Так и душа поэта растёт, соединяя собой землю и небо, как делают это уральские холмы и горы.

 

8

Попробуем прочесть некое «послание» читателю, заложенное в подборке О. Кузьминой. Главное, так сказать, поэтическое высказывание поэтессы. Первое стихотворение о «домике» в этом мире, «в деревне». Оно так и называется, «В деревне». Но мы начнём со второго загадочного стихотворения («Математика») о «брехливом нуле», структуру его составляют предание и математика. Две как бы противоположных силы, структурные композиты. Приведу полностью, такая «Математика» (а и математика может быть разная) определяет основную проблему подборки Кузьминой:

Математика

Оно в тебе уже – сказители

И ворожба,

Когда стеклянные числители

Коснутся лба.

 

И математик выйдет вовремя,

И ученик,

Но сквозь тоннели перечтенные

Любимых книг.

 

Неотменимое проклятие

Из пункта Б

Перекочует в подкроватие,

Как по трубе,

 

И в этом капельном синкопою

В тебя толпой

Пойдут за руку с землекопами

На брег пустой

 

Все тридцать три в огне изгнания,

А яблок пять…

Забрать их, спрятаться в Швамбрании!

Уйти в тетрадь,

 

Где нераздробленною вечностью,

Святой водой

По уроборосу сердечному

Течет рукой,

 

Как по спине вдоль позвоночника

Тоска и сласть,

И тесно-тесно многоточиям

В покой упасть

 

Шкатулок цельномалахитовых,

И платяных

Шкафов, и теремов нефритовых,

И расписных.

 

Но вот потянет за конечности –

И не проси –

Всесильный разум человечности

Ученых сил,

 

В разоблаченное наследное,

Как кум-король,

Войдет непризнанный, отвергнутый

Брехливый ноль.

 

Он над тобою насмехается –

Беззубый рот.

 

По четвергам старик является,

Учтивый, от…

Проблема, как читатель видит, недорешена. Тридцать три богатыря, предание, ворожба, родовое начало вышло, а проклятие всё же осталось «под кроватью». Такой структуры явно недостаточно. Что остаётся поэту, когда выходит родовое начало, а входит «брехливый ноль» (так опустевший двойник поэтессы воспринимает проклятие, пусть числовое). Об этом в стихотворении – ни слова. Но только обращение к фигуре собственно человеческой и божественной одновременно и можно покрыть такой родовой ноль, выраженный математически. Полнота бытия-жизни в отсутствующей в стихотворении фигуре (метафоре-символе) Христа, Спасителя души человека и вочеловеченного Бога (а не в частном домике или в общей математике). Сын как частное лицо и носитель родового начала есть и Абсолютное число: есть оно – и за нулём, по ту сторону точки отсчёта. Здесь тайна остаётся, нулём не пожираемая. Но это и стихотворно может быть выражено также. И мы видим, что постановка проблемы стихотворением может быть иной, чем у О. Кузьминой, и может быть выраженной более полно. Её стихотворение не отвергает, а лишь упускает такую постановку.

Можно превзойти такой математический «ноль» («брехливый» и равно правдивый) тем же математическим, но уже абсолютным числом, или высшей реальностью, стоящей за иррациональными числами. Не будем их перечислять, ученики знают. Да, это не то «родовое наследие», о котором в стихотворении обречённо говорится, как обо всём преходящем и временном. Но такое родовое должно влиться в сыновье наследие, воссоединиться с частным человеческим началом, известным нам по курсу Священной истории и выраженной фигурой Сына Человеческого. Иначе во всей человеческой истории нет никакого смысла, и побеждает историю «брехливый ноль». «Всё вечности (времени) жерлом пожрётся» /Державин/.

Итак, ни «домик в деревне», ни «брехливый ноль» не выражают пока полноты жизни.

И то и другое, «домик» и жерло времени («брехливый ноль») «уютно» расположились по эту сторону бытия (он, «проклятье», под кроватью), и, в общем, выражают они одну и ту же идею не вечной, а как бы преходящей жизни. Жизни не полной. В стихотворении Кузьминой идея ненадёжной и скоротечной посюсторонней жизни названа «проклятьем», и потому она лишь страшит лирического персонажа, а не открывает ему и читателю всей полноты и вечности жизни единой.

 

Собственно, сильные стихи и не могут оставаться таким вот «домиком» в себе. Напротив, сильные именно и сталкиваются с любой ограниченностью жизни по эту сторону. Стихи невольно (в силу своей уже силы) сталкиваются с ней, с этой как бы для многих жёсткой границей жизни-бытия и пытаются за неё заглянуть.

 

Сильные стихи – всегда поверх всех барьеров. Стихи Кузьминой доросли до такой границы, кажется, вот-вот они стронут её и прорвутся к мировой гармонии, от домика в деревне – ко Вселенной как к дому души поэта.

В этом их обещание совсем иной прелести, и поэтическое послание читателю… Это авторское ожидание прежде всего, обычный читатель мог бы удовлетвориться и так поставленной проблемой. Мало ему, что ли, своих, житейских задачек? Но обывателю много от поэзии не надо. И ожидания его слабые, сонливые, на сытый желудок. Другое дело неуспокоенный, дерзновенный стих. И поэт вместе с таким посылом…

И стихотворение «Человек-черепаха» – о том же поиске смысла жизни, подлинности её. О вечном движении от своего уютного и как бы надёжного «домика» к открытой истине, к полноте жизни-бытия. Поэт не в силах остановить рост своего творческого сознания, замкнуться-отгородиться (родственниками-детьми) от божьего мира в собственном дому и с «проклятьем под кроватью». Жизнь поэта напоминает вокзал из второго стихотворения подборки Кузьминой. Там-то и блеснёт-откроется только бродяге, бездомному, страннику (поэту) – сладкая и желанная вечность, настоящий его дом. А против жёстко ограниченного, своекорыстного и расчётливого домохозяина и черепаха – Человек.

Стихотворение «Роща», такие омытые берёзовые образы, даже рифмы, действуют благодатно на душу читателя. Чистая пейзажная лирика.

Следующее стихотворение о неизбежном расставании. По-детски грустное, с искренними носами за стеклом и даже волоском на одежде, который один ещё и верит в бывший союз двоих.

 

«Вечерний гость» образно хорош:

…купола

Пиал зациклятся на танце

Над круглым островом стола

Взлетать и снова приземляться…

 

Стихотворение о разной природе света, умно, тонко выраженной в строчках поэтессы О. Кузьминой.

Далее идут подряд умелые стихи (начиная с «Оригами» до «Энхедуанна»)

об изменении сознания поэта при помощи стихотворения, его ритмов и рифм. Это искусство есть практическое действие, это правда.

Снова пейзажная лирика:

 

«Цветение лилий»

 

Все водоемы – глазки дверные

В тайные комнаты водных лилий.

…………………………………….

 

Как всегда у Кузьминой, она – обаятельная.

«Человек» быть человеком может только среди равных себе, иначе он распыляется на множество космических точек (об этом следующее стихотворение Кузьминой):

 

………………………………………………………..

И тогда отыскать в целом мире нетрудно,

Тех, кто с ним согласится скитаться на равных (кода).

 

На самом деле, кажется нам, это – как раз самое трудное.

 

Сказка:

…………………………………………………………

Меняет ящерка река ночную кожицу-чулочек

………………………………………………………….

 

Чудесно.

И далее, за «Сказкой» следуют стихи на сказочные мотивы: «Колыбельная на Ко Тао» (Кота?), и таинственная Усадьба «Птеродактиль» с характерным платоновским мотивом «узнавания-припоминания». Две умелые и симпатичные пиески, как говаривали раньше.

И ещё мистическое стихотворение «Зеркальце», о таком как бы естественном чуде, заглянувшим к поэту, словно невзначай:

………………………………………………………………………….

 

Но дверь однажды отворив

На стук, ты вдруг увидишь чудо:

Оно пришло и говорит.

Само пришло из ниоткуда.

 

И далее вниз по книге О. Кузьминой «Оригами»…

 

Окончание следует…