Ветер, вей! Часть третья

«Русский курьер»

Когда он сам появился в Союзе и потом даже приехал в Уфу навестить сестру Татьяну, это было похоже не на “перестройку”, а на настоящую революцию. Изгнанник, как по Дюма, появился в ином обличье спустя пятнадцать лет с “нансеновским паспортом” беженца. То есть, не захотел отказываться от России в пользу какой бы то ни было страны. Саша, как он теперь (в свои за пятьдесят) звался, категорически отмахивался от отчества и, в отличие от многих остававшихся безвылазно в стране шестидесятников, ставших приверженцами и продвигателями горбачевского “социализма с человеческим лицом”, оказался монархистом и крепко православным. Первое, впрочем, вытекало из любви к Дюма. Возможно, разногласия со сверстниками вызваны и тем, что он уже нагляделся на человеческое лицо западного реал-социализма – и оно ему не понравилось.

Узнал я об этом практически сразу, при первой встрече в Москве, кажется, в 1989 году, между нами проявился довольно высокий уровень откровенности. Саша вернулся в свою постаревшую московскую тусовку, как будто и не уезжал, благодаря ему я познакомился лично с людьми, которых раньше только читал: Евгений Рейн, Лев Озеров, Наталья Иванова, Алла Латынина, Евгений Сидоров, Константин Кедров. Показательно, что все они были в той или иной степени связаны с Литинститутом, а сам Глезер не имел регулярного гуманитарного образования. Саша хлопотал, устраивая Конгресс интеллигенции в поддержку перестройки и гласности, открыл свой «Стрелец» новым людям (благодаря чему и я напечатался не только в Башкирии), привез московских литзвезд в Уфу на выступления.

А попутно узнавал новых художников, покупал у них картины. По уфимским мастерским мы ходили вместе, и я был горд, когда его выбор совпадал с моим, мысленным. Сергей Краснов, Сергей Игнатенко, Евгений Винокуров были рады, что их работы поедут в Париж и Нью-Джерси. Примерно так Саша отбирал картины и в Горьком (еще не Нижнем Новгороде), обещая в каждом городе открыть филиал своего музея современного русского искусства. А картины из Монжерона и Нью-Джерси перевести в Москву, сделать на Остоженке (сначала планировал) основной музей нового русского искусства.

Но так и не сделал, хотя возился с этой идеей около десяти лет. Зато вдруг решил открыть газету. И получилось! Не знаю, кто подсказал Саше идею воспользоваться послаблениями нового закона о печати и открыть независимое издание (вслед за «Коммерсантом»), но когда я по его приглашению подключился в начале 1990 года к ее осуществлению, он собрал уже несколько околопечатных человек, в основном, из знакомой тусовки. Но были и молодые ребята из «Литературки» и «Культуры», разбиравшиеся в делании именно газеты. Леша Шишов привел коллег, а потом и авторов: Леонида Радзиховского, Дмитрия Шушарина, Андрея Быстрицкого.

Газету решили назвать «Русский курьер», мне, воспитанному на советском интернационализме, не нравилось такое смешение национального с бюрократическим, но Саша нашел аналог – дореволюционное издание. Я сдался, тем более, что предполагалось продавать часть тиража и за границей, где слова эти звучали определяюще. И я взялся за создание модели – тематической, композиционной и графической. Последнюю делал художник Володя Каширин, которого я отыскал в дебрях большой «Комсомолки». С регистрацией и деньгами помог на первое время один из только что появившихся уфимских бизнесменов Рашит Гараев. Позже, при Муртазе Рахимове, его вместе с бизнесом и семьей выдавили в Казань, из неправильного аула оказался…

И я переехал из Уфы в Москву, сменив налаженную работу успешного ответственного секретаря республиканской молодежной газеты на работу ответсека (сначала) непонятного независимого издания. Саша сманил не тем, что пообещал устроить параллельную редакцию в Нью-Йорке, которой бы я тоже занимался, а тем, что открывал совсем другую аудиторию, совсем другие возможности. Он спросил: “У тебя костюм приличный есть? – Зачем? – В Нью-Йорке нельзя без костюма”. Костюм я купил, в Америку так и не попал. Не думаю, что он сознательно обманывал, ведь Сережа Краснов потом на самом деле жил у него в Нью-Джерси. Позже я научился смотреть сквозь пальцы на Сашины фантазии, но внакладе в любом случае не остался, получив полтора года самой интересной профессиональной жизни. Благодаря главному редактору Александру Глезеру.

Опыта у него не было никакого, характер его под начатое дело не подходил, а газета у нас получилась классная и более успешная, чем те, где я потом работал у более заслуженных главных редакторов. Потому что, я думаю, газета была устроена по-другому, чем все тогдашние и некоторые нынешние. Она не была служанкой ни при ком, даже при главном редакторе. Она служила читателям и своим авторам, мы с ними обговаривали тему и объем, встречались с тем же Леней Радзиховским, допустим, в метро, он совал листочки и ехал по своим делам, я смотрел ошибки – и в набор!

Весь штат еженедельной 16-полосной газеты, включая бухгалтера, машинистку, корректора и шофера, составлял пятнадцать человек, а тираж, начавшись в июле 1990 года с десятка, кажется, тысяч, быстро дошел до 150 000. Поэтому и зарплаты платили большие, и гонорары. Совмещали профессии: корректор Людмила Щекотова в свои пятьдесят лет начала писать и редактировать заметки, заведовать отделом писем, которые посыпались в эту отдушину советских загнанных людей. А в дальнейшем плавании Люда очень интересно переводила фантастику… Кроме того, не надо было содержать лишних, не только мертвых душ, но и квадратные метры, снимали комнатки то на Петровке, то в редакции «Литературки» на Цветном бульваре, то в памятном шестидесятникам ЦДЛ. А покупали газету и подписывались на нее ради свежей мысли, это была газета мнений, а не надерганной, непрожеванной информации.

Да и делали мы ее необычно: на компьютере, куда перешли сразу после пробного номера на горячем металле типографии «Известий». Полуподпольная «Панорама», прибежище анархистов и правозащитников, руководимая Володей Прибыловским (недавно умер) и Александром Верховским, позволила нам набирать тексты и верстать полосы по созданному Володей Кашириным шаблону на первых, наверное, в России газетных компьютерах, что экономило кучу средств и много времени.

Девяностый год – окрепла Межрегиональная депутатская группа, Борис Ельцин привлек к демократическим идеям массы до того равнодушных к любым идеям людей, год выборов в Верховный Совет РСФСР. Мы быстро нашли общий язык с политиками, жаждавшими выхода в прессу большого тиража, стали своими за кулисами и в парламентских коридорах. После митингов и демонстраций, после полулегальных тусовок и комитетов начали создаваться массовые организации. И первая из них – «Демократическая Россия».

На учредительном съезде этого движения я сидел в зале и договаривался с Сергеем Корзуном и Сергеем Фонтоном, основателями новой радиостанции «Эхо Москвы», о взаимопомощи: мы в каждом номере даем их координаты в эфире, а они в своем эфире – обзор каждого нашего номера. Леша Венедиктов*, внештатный радиокорреспондент, при этом, кстати, тоже присутствовал. Говорим шепотом – и краем уха я слышу, как один из делегатов предлагает кандидатуры в руководящие органы движения. Радзиховский – ну, это понятно, его по разным источникам знали, плодовитый он и сейчас. Быстрицкий? Интересно, откуда взяли? Это ж теперь, спустя четверть века, он многим известен, как многолетний один из руководителей ВГТРК. Кузьмищев? Неужели в «Труде» нашли, куда он из «Правды» тогда недавно вернулся?

В перерыве отлавливаю между рядов выступавшего, спрашиваю: где он таких кандидатов заметил? Отвечает: “А как же, мы интересных людей видим, думаете, мы в Приморье далеки от биения политического пульса? Мы же «Русский курьер» читаем!” Вот оно: Глезер и все мы помогали сшивать осмыслением происходящих перемен необозримые российские пространства, до того открытые только официозной пропаганде.

А Володя Кузьмищев, не оставляя поначалу «Труда», вел у нас экономику. С ним и его женой Натальей Славуцкой мы к тому времени дружили больше двадцати лет, в их квартиру привели Глезера обсуждать будущую газету. Они вдвоем, мы с Любой Цукановой и Леша Шишов с Таней Поляченко, три семейные пары – вот и весь штатный творческий состав редакции. Двоих уже нет, как и Глезера. Кузьмищев перед уходом успел издать книгу яркой прозы «Осиновая гора». Фильмы Алексея Шишова об Иосифе Бродском и сейчас, через несколько лет после его смерти, показывают по Первому каналу. Люба стала одним из руководителей сначала журнала «Новое время», а потом и «Нью таймс». Таня Поляченко взяла псевдоним и, преобразившись, начала писать детективы, книги Полины Дашковой известны миллионам. Всех нас подтолкнул к новым вызовам Саша Глезер.

Семейное дело… Саша был не тусовочный человек, говоря нынешним языком, а компанейским, поэтому он и его новая жена Наталья Чепрасова любили большие семейные сборища. Говоря спортивным языком, это сплачивало команду. Сама Наталья ради такой яркой жизни бросила своего скучного бельгийского мужа-миллионера и ввязалась в Сашины авантюры. Переводили они с французского и издавали триллеры Жерара де Вилье о происках КГБ, а потом она, когдатошняя выпускница полиграфического института, помогла, пользуясь связями с бывшими однокурсниками, нашим издательским делам. «Стрелец» и «Третья волна» в целом тоже, вслед за «Русским курьером», переехали в московские типографии.

Частенько общие сборища проходили в ЦДЛ, в нем редакция в конце концов угнездилась. Причем в том самом Дубовом кабинете, где раньше заседало партбюро Союза писателей и где происходили многие события, описанные сатириками-шестидесятниками. Обычный выпивон после рабочего дня – там же, а вот более значительные события отмечали в ресторанно-буфетном интерьере ЦДЛ. Помню празднование Сашиного юбилея, кроме уже называвшихся людей были там и Лев Аннинский, и совсем двадцатилетний Дима Быков**. Тогда и Лев Александрович, несмотря на общую провокативность ума и давнюю противоречивую репутацию, ничего снижающего о шестидесятниках не говорил, хотя незадолго до этого издал критическую книжку, в которой ставил следующие поколения на более высокую эстетическую ступень. И Дмитрий Львович, может и с ухмылкой смотрел на энтузиазм постареших революционеров, но не считал их дутыми фигурами. А теперь Быков ссылается на Аннинского, когда пытается вслед за ним принизить значение 60-х…

Саша часто надолго уезжал, то в Париж, то в Нью-Йорк, и я оставался на главном посту, почти с самого начала став его заместителем. На съемной квартире на полу у постели стоял телефон, ведь Саша не обращал внимания на разницу с Нью-Йорком. Звонит ночью: срочно в номер надо поставить заметку о произволе нью-йоркской полиции! Скоро продиктую, а ты запишешь. Представляешь, мы тут сидим в ресторане, а они начали придираться. Нет, они еще узнают силу русской прессы!.. От заметки я отбился – номер-то уже пошел в киоски, а Глезер так до конца и не понял, что сила основанной им газеты была совсем не в борьбе с нижними чинами нью-йоркской полиции, а значительно больше этого.

Не он один иногда принимал «Русский курьер» за что-то другое. Однажды позвонили в редакцию, которая тогда квартировала еще в «Литературке», сказали: примите факс. Из аппарата выползли несколько листочков с руганью, называемой компроматом, на Александра Руцкого. А в те предвыборные дни он, кандидат в вице-президенты при Борисе Ельцине, был мишенью, рикошет от которой бил и по кандидату в президенты. Прислали эту пачкотню, довольно неубедительно сляпанную, в «Русский курьер» по ошибке, спутали с черносотенным «Русским вестником» (говорил я Саше, что название может подразумевать и такую ассоциацию!), появилась тогда уже и такая газетка.

Был вечер накануне сдачи в типографию, газету я сдал поздно, а утром должна была пройти последняя предвыборная встреча с кандидатом в президенты России Ельциным. Вот на нее я, не выспавшись в результате борьбы до двух ночи с домофоном съемной квартиры, да и с перегаром по случаю предшествовавшего тому разговора со знакомыми депутатами, утром побежал в кинотеатр «Октябрь». Пока за кулисами искал, кому бы передать опасные листочки, все места в зале заняли. Осталось – сесть на сцене, вон под трибуной угнездились основатель Хельсинкской группы правозащитников физик Юрий Орлов и, как кузнечик сложивши длинные ноги, пародист Александр Иванов. Рядом с ними примостился и я. На трибуну вышел Борис Николаевич, говорил без бумажки, с подъемом, но временами опускал голову и вдыхал исходивший от подножия трибуны запах моего непереваренного спиртного…

____

* Внесен Минюстом РФ в реестр СМИ-иноагентов

** Включен Минюстом РФ в реестр иностранных агентов

Продолжение следует…