Созвездие Эвридики. Окончание

Поражает в иных стихах — а таких у С. Хвостенкомного — совершенное попадание, что называется, в ноты и в ритм, и в образы…

«Съежился день оробевший — почти до мерцанья. / Полузамерзших столбов и антенн стебли. / Тряский трамвай архаичный. Езда-замерзанье. / Площадь — темней чащи, дремучей дебрей. / Трудно придумать нежное имя волку… / Хлынет, как кровь и слезы запретная нежность. / Волченька, короток путь между страстью и страстью. / Хрустнет, как выстрел, январь — тишину раздразнит. / Рай — для спасенного, зверь мой! / А вольному — воля, / да соловьиная трель зимнего волчьего воя» («Волченька»).

Веские, выразительные, лапидарные стихи. Все точки над «i» проставлены, наполненная до краев тема, исчерпана. Перед нами жизнь и любовь — «под завязку» и «на разрыв аорты». Так не живут, а погибают, но именно так рождается настоящая поэзия, залогом которой — естественность самопожертвования, или простая щедрость неисчерпаемой души. Краткость, крайность и полнота — фирменный знак автора этих строк. Темы тоже говорят сами за себя, например, «Портрет жены вождя». Или «Именно имя»: «И ведь я ручаюсь, что совесть не пышет жаром, /, но как нынче доверчиво сердце — ручной звереныш… / Это именно имя твое солнечно и шершаво, / леденец оранжевый — как языком тронешь». И далее: «Не леденец — испещрено гиком / имя лихое — свист, что летит с улиц. / Я отзовусь им, если окликнет гибель — / так запрети мне его поминать всуе». Здесь именно нормальное женское отношение к мужчине как к Богу.

Вся подборка «Созвездия Эвридики» заканчивается одноименным стихотворением, разбору которого можно посвятить отдельную большую статью. Состоит оно из пяти небольших частей. Эвридика появляется в стихах как третье лицо. Это не Альтер эго автора, это душа и возлюбленная мужчины, на которого поэт С. Хвостенко «смотрит». Она же «Любимая жена вождя». Классический треугольник для идеальных стихов. Героиня С. Хвостенко любит мужчину, а он любит другую. Расхожий мотив обогащается еще и тем, что он, мужчина, — это певец, а любимая его — «красавица и актриса» — умерла. Но он, певец, Орфей, не смотря на ее смерть, сохраняет верность умершей Эвридике — душе, теперь уже как невидимой и, уже в силу ее потусторонности, исполненной целостности. И эта высшая преданность не позволяет певцу сближаться с другими, слишком реальными, слишком грубо и резко ограниченными женщинами. (За что, как свидетельствует миф, Орфей даже был растерзан озлобленными на него вакханками). Одинокий певец не любит, в том числе, и героиню С. Хвостенко. Она же наблюдает всю эту историю его любви и любит как бы в ответ за другую, мертвую, сама. И — поет обо всем этом великую Песнь любви. И эта Песнь о певце и его возлюбленной тени, невидимой, но прекрасной душе, и творит удивительную реальность. Об этом хорошо знали некоторые древние племена. Например, австралийские аборигены. Эта Песнь — во все времена — единственное достоверное свидетельство происходящего со всеми нами. Все остальное — вторичная проза или реальность искусственная, неживая. Современность, не ставшая Вечностью, не вошедшая в Песнь любви. Искусство поэзии, если это не родоплеменная архаика, — есть глубоко личностная и динамическая, одухотворяющая (смысловая) субстанция Жизни, её изменчивая, уловимая и выразимая поэтом только в художественной символике (в звуке, образе) сущность.

Вот такая love story перед нами. Такое «Созвездие». Любящий Поэт, заключающий в себе и порождающий из себя и влюбленного певца и возлюбленную его Эвридику. Другим «Созвездием Эвридики» можно считать также созвездие Лебедя, в которое был превращен после смерти Орфей и созвездие Лиры, расположенное рядом с перевоплощенным в небесного Лебедя певцом (символом верности). Эти созвездия можно назвать «Созвездием Эвридики» и как символы любовной чистоты и преданности, не принадлежащие никому, кроме самой Души этой Любви и ее великой певческой силы.

Эти созвездия — «Созвездие Эвридики». Они же — суть символы любовной чистоты и преданности, верности. Они же — символы мировой Души, её Любви и её великой певческой Силы.

Всё это — «Пятая сторона света» у С. Хвостенко (по Банникову «пятое измерение»), её нет на плоскости.

1

Когда, Эвридика, вернешься, то кончатся вмиг холода:

От нас-то тебя относили холодные ветры.

Где Аттика, южное море? Теперь нам с тобою куда?

Что птахи подскажут — нам в пятую сторону света?

Где Аттика, южное море, теплынь, золотая роса?

В античной легенде — что проку на севере диком?

Ты кто отзовись! И нельзя тебе к нам? И от прежних страстей –

Лишь по ветру шепот, подобие дальнего взрыда?

Но ежели не дозовется тебя из Аида Орфей –

То, может быть, я попытаюсь тебя привести из Аида?

Но я ни при чем… это их с Эвридикой дела.

Как светлой улыбкой сменились предсмертные крики –

То все повторилось: на землю пути не нашла

Невнятная тень позабывшей певца Эвридики.

Когда, Эвридика, вернешься… Тут Невский за самым углом,

Осколки стекла и на мокром асфальте окурки.

Но будет нам важно и славно услышать вдвоем,

Как влажно и страшно в весеннем ночном Петербурге.

2

Кусок гудрона — яркий слиток тьмы –

В руках ручной сперва: куда потом деваться?

Из берегов выходит то, что мы

Зовем искусством. Дальше — то, что зваться

Уже никак и вовсе не могло б:

Сахара смерзнется, Антарктика оттает…

В какую стену вбил ты дивный лоб?

Каким ветрам попутно потакает

Твой поиск на обеденном столе

Погорячее слов? Расплаты ждем законно.

Но ждем пока своих предсмертных стонов –

А грянет крик соседа по земле.

Мелькнула девочка — бежала по росе –

А сгинула под землю — так была ли?

Из берегов выходит то, что все

Зовут любовью. Очень верно звали…

И что, мой певчий брат, теперь всем нам за ней,

Ты вновь не совершил кощунственного чуда?

Комок предсмертных влажных простыней,

Да бубенцы веселые оттуда…

Мне тот же слиток тьмы, все тех же песен блики:

Ни пули, ни любви, ни гробового сна…

Так каплет в чашу горше, чем вина:

Созвездие покойной Эвридики.

3

Мертвых нечего бояться — от живых живущим страхи.

Как там, милая, под ливнем питерским угрюмым?

Нынче снилась, приходила — под землею скучно птахе…

Отвезти на кладбище лепешек с изюмом?

Мы-то знаем. Мы-то помним. Нам с тобой худую славу

Не впервой носить в котомке — Господу ответим.

Вон, моя пошла — колдунья испортила паву…

И закаркали старухи: повяжите ведьму.

В том, что я пока жива — руки-ноги теплые –

Да конечно же виновна, люди добрые.

Не по Лете — по Неве бы плыть еще да плыть нам.

Да, конечно же, виновна, люди-злыдни.

Ты-то знала в жизни этой:

Кроме певчего Орфея

Никого я не слыхала,

Ничего не вспомню вправду,

Были песни, были слезы,

Были песни, были змеи,

А любил-то он тебя лишь,

Мы лишь пели с певчим братом;

И теперь скажу: любила

Пуще жизни, но своей же,

Не твоей же милой жизни,

Так теперь лежать бы мне бы,

Где вороний грай у церкви,

В том гробу, в могиле свежей,

Под смурным под петербургским,

Под песочным жухлым небом…

Сей ли бред земной, горячий

Нужен памятен в Аиде?

Так не спи, кто жив покамест.

Спящие покойно спите.

Все российские виденья. Все татарские наитья.

Все аттические мифы, город Питер.

4

Извини, что тревожу тебя: все тобою горит горизонт.

Где-то в душу запала звезда — полночь пыхнула искоркой новой.

Человеки охоты на ведьм открывают сезон.

Это верно, что ведьмы виновны.

Эвридикиной гибелью мстит за себя колдовство.

Раскаленного слова не тронь — глянь, костры-то на площади пышут…

«Эвридика, — скажу я, — приди…» Лишь потом разберу — для чего

инквизитор мигнет палачу, а друзья отреченье подпишут.

Нам с Орфеем вдвоем не спалось — шибко пелось вдвоем хорошо.

Если змеи на голос ползли — по заслугам такая расплата.

Я Орфея на помощь не жду. Он в Аид к Эвридике ушел.

Инквизитор мигнул, и друзья отреклись виновато.

Я-то кто — только эти слова. Эвридика — полет и уют.

До чего хороша — нынче ты ли бесплотнее пара?

Змеи любят туда подползать, где красиво поют,

И к созвездию лиры подключены струны кифары.

5

Слышно там ли, в могиле, как питерский дождик шуршит

По нещедрой земле, по неярким цветам и по тусклым

Желто-серым домам, Эвридика? Что слышно про нас из-под толщи

Желто-серой кладбищенской глины? Лишь крики ворон,

Да спокойное небо над Волковским, где упокоил

Бог актрису, красавицу — выше бери: Эвридику.

Мы стоим над тобою, как приговоренные к жизни.

Где центр такой поэзии — на небе, в земле? Везде. Где ее границы? Их попросту нет. Эта сферическая поэзия как будто соткана из эфирных превращений.

газета «Истоки» от 18.07.2019 г.