Рагу по-замятински… с зубами

Как ему удалось возвести своё творение до высоколобой вершины, до высшей точки апогея, используя элементарный язык математики и техническую терминологию, не сведя при этом свой труд в полный нуль? Здесь имеется в виду: Евгений Замятин, автор романа антиутопии «Мы», где чеканно выстроена гротескная пародия на утопию, написанную идеологами Пролеткульта А. Богдановым и А. Гастевым.

Главной идеей пролеткультовской утопии провозглашалось глобальное переустройство мира на основе «уничтожения в человеке души и чувства любви». "Я кинулся к нему, как к родному, прямо на лезвия – что-то о бессоннице, снах, тени, жёлтом мире. Ножницы-губы сверкали, улыбались…" я бы сказал ещё – ехидничали…

– Плохи ваши дела! По-видимому, у вас образовалась душа. Она же фантазия. Трепетный росточек души

– Это… очень опасно, – пролепетал я. Страх сгущается всё больше, на кончиках пальцев, щупалец.

– Неизлечимо, отрезали ножницы. Я бы сказал – вынесли вердикт, смертный приговор. Или облегчение?..

Замятин, живя в новой советской республике, не только литературные «двигал льды» в сторону надоевшей плановой экономики и рационализма, что в пору как-то подчеркнуть пером и словом, но и строил корабли. Да, он был инженером-кораблестроителем, изящным языком выражаясь – корабельных дел мастером. Он является одним из главных проектировщиков ледокола «Святой Александр Невский», после Октябрьской революции, разумеется, большевики переименовали судно на свой манер – «Ленин». Ну, что с них взять? – прямолинейных, твердолобых. У Евгения Замятина, так сказать, вторая профессия и профессия достаточно хлебная. В 20-е, голодные годы страны, он успешно подрабатывал ещё преподаванием в альма-матер, хотя этой деятельностью он занимался далеко и до революции. И писатель, между прочим, из него получился совершено случайно, он ранее и не помышлял им быть. Всему виной почему-то считается ссылка в Лебедянь. О! Он же был свидетелем восстания на броненосце «Потёмкин». В Лебедяни, осужденный, от скуки и от ничегонеделания, Замятин взялся за письменный прибор. И пошла извилистая строка… По кочкам и ухабам в период царского режима. В 1908 году вышел первенец – первый его рассказ «Один», опубликованный в журнале «Образование». Также он параллельно корпел над вторым рассказом – «Девушка».

Однако же в Лебедяни он жил довольно мало: сбежал и обретался до 1911 года нелегально в Санкт-Петербурге. А кто в то время долго засиживался в ссылке, где хоть волком вой? И Ульянов-Ленин бегал, и Яков Свердлов, но что в них тыкать указательным пальцем и так ясненько. Евгения Замятина в 1911 году снова арестовывают и именно за нелегальное пребывание в столичном городе. Вновь ссылка, и на сей раз в Лахту, где он напишет свою первую повесть «Уездное», где отображены гнойники русской провинции. Так и тянет преждевременно сделать своеобразный вердикт: если бы не ссылки писателя, то не было бы никакого писателя с его великим романом «Мы». Разве что остался бы на скрижалях истории как соучастник создания ледоколов… ну, может быть, балующийся пописыванием прозы. Но что гадать, судьба как всегда идеально и вместе с тем по-хитрому расставляет свои акценты.

Что есть роман «Мы»? Разве не колокольчато-звонкая серенада правильному квадрату, где все стороны и углы его равны. При сём живой, прекрасный квадрат со всеми его холодными оттенками серого, чёрного, серебристо-металлического. Квадрат при этом не владеет знаниями относительно того, что он практически идеальный во всём, повторюсь – с его идеальными углами, сторонами. Пусть здесь имеются отголоски супрематизма Малевича, но в цельном восприятии – и чернильного пятнышка нет, ни микрона, ни молекулы и атома. Разве что явно видится литературный расчёт инженера-кораблестроителя с его математическим укладом мышления.

Цитата из статьи Вл. Чаликовой «Крик еретика» (антиутопия Евгения Замятина)

«Вопросы философии», 1991, N1)

(Максим Горький, отрывок из письма И.А. Груздеву, 15 ноября 1929 год)

Плоха? И вижу я острые зубы её. Они прекрасны. И критика в том числе… не чиста как увеличительное стёклышко старого бинокля. И впрямь, роман ужасен по своей структурно-скелетной части (или в помине этого нет). И жабры её колышутся. Волнение. И что за Единое Государство? Создание вечного Интеграла. Наказание нарушителей порядка – есть праздник. Нумера-люди с числовым обозначением вроде, как и не люди… может мутанты нового времени? Шагающие строем титановые механизмы, на руках которых бляхи с часами, и идут они на работу под мерное качание гекзаметрического маятника. "Улыбка, сверкают лохматые глаза… все счастливы". Ничто не помешает им, ни один мятежник, быть счастливым во благо Единого Государства.

(Из статьи «Символика чисел в романе Замятина “Мы”»)

Юрий Тынянов

Чудовищно незатейлива (литературная вещица), бездарна, и как нуль – пуста, но для неподготовленного читателя. Роман алгебраически кривоват для человека, читающего по слогам, поклонника беллетристики, женских романов. Он не годится и для читателя, не желающего вчитываться в каждую строчку – ни для бегунов-спринтеров скорочтения. Выкиньте из головы постигать то, что для вас непостижимо! Не ищите в нём изящное метафорическое изложение… не ищите чёрную кошку в чёрной комнате, хотя она, возможно, там и присутствует. Пусть адепты неореализма – а Евгений Замятин так и называл стиль своего творчества – расшифровывают, ломают… уже давно сломанную, «перебинтованную» голову. Не зря во след замятинскому произведению появились «1984» Джорджа Оруэлла, «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери, «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли. И они не скрывают, что почерпнули идеи из романа «Мы» русского писателя; роман их зажёг синим-красным-чёрным пламенем. Разве это не вызывает чувство гордости, что мы всё-таки первые в покорении антиутопии – нового жанра в литературе!

Роман-шедевр, у нас, в родном Отечестве, не желали печать, разглядев очевидную издёвку над коммунистическим строем. И только в далёком-далёком 1988 году, а для нас, ныне живущих, – достаточно близком, в журнале «Знамя» вышел в свет «Мы». На яркий свет. И ослепительный, где нет "острых клыков".

Или есть?

И что тут поделаешь, если во времена Первой мировой войны, а именно в 1914 году, писатель сочинил следующую повесть – «На куличках», где живописно в выраженных красках поведал об ужасах быта военного отряда на Дальнем Востоке. Его несло… как на дрейфующей льдине. Снова суд, вновь не столь близкие места. А если точнее, то в Кемь. Кидала же его судьбина сурово и задорно. Через два года долгожданная свобода. На его счастье Англия стала для него некой перезагрузкой. Его работодатели отправляют туда в командировку: мы же помним – он по специальности корабельный инженер. В туманном Альбионе он естественно занимается английским языком, и настолько в совершенстве им овладевает, что помышляет писать прозу на английском языке. Приобретает британскую манеру одеваться и вести себя соответствующим способом. Ну, почти русский англичанин в шляпе! Литературные дела блещут не меньше – рождается «Островитянин» и «Ловец человеков», повести, основанные на английском материале.

Однако же в гостях хорошо, а дома… ну, как бы надо ведро с мусором вынести: зреет Октябрьская революция в России. После оной его дела идут значительно лучше прежнего. Во всяком случае, первые десять лет после прихода к власти большевиков. Почти респектабельный литератор. Работал у Максима Горького во «Всемирной литературе», заседал в президиуме Всероссийского союза писателей. Настроеньице имел, к прочему, умеренно-оппозиционное. Отсюда вполне объяснимы аресты ГПУ (дважды), а в то время – это частое явление… как сходить в магазин за молоком. Едва Замятин не был выслан на «философском пароходе», но в целом он считался «близким попутчиком», благодаря, наверное, Горькому, что стоял за него стеной в трудные минуты.

Но в 1925 году в Нью-Йорке на английском языке выходит его роман «Мы», затем на чешском в 1927 году и на французском в 1929 году. Не сложно предположить, что после того прецедента над писателем начали сгущаться тёмные тучи. Он недооценил… он полагал, что последствия будут незначительные. Однако же это международная слава сослужила ему… оказала медвежью услугу. Разве у Бориса Пастернака не похожая история? В 1929 году советское издательство «Федерация» приостановила выпуск четвёртого тома собраний сочинений писателя. Под гнётом жёсткой критики и травли, Евгений Замятин в 1929 году вышел из Союза писателей. И что самое скверное во всей этой свистопляске – его шельмовали не за содержание произведения, а за публикацию по ту сторону океана. И за то, что его роман принёс его автору неслыханную мировую известность; и какой же коммунист-большевик подобное стерпит!

Нетленное произведение «Мы» какой-то частью о любви. Каким-то боком. Немножко сатира, подчёркивающая, что не стоит так остервенело увлекаться техническим прогрессом. Будьте осторожны с плоскогубцами! И как же!.. Пресловутые розовые талончики, что на протяжении всего романа упоминались и не раз. Долой любовь, и хвала моя (автора, персонажей) сексуальному природному инстинкту – животному инстинкту: только удовлетворение физиологической потребности, не более. А чувства – в топку, в жерло всепожирающего огня. Добрая ухмылка, насколько можно добрая, в сторону популярной на тот момент в стране Советов теории «стакана воды». Но главный герой Д-503 разрушает установленные нормы Единым государством. Понятно, что болезнь его – враг его! Появляется она – I-330, угостившая нумер ликёром – настоящим «смертельным» ядом.

"Она смеялась. Но мне ясно был виден её нижний скорбный треугольник: две глубоких складки от углов рта к носу… Я молча смотрел на губы. Все женщины – губы, одни губы. Чьи-то розовые, упруго-круглые: кольцо, нежная ограда от всего мира". Д-503 тает как лёд в чайнике с кипятком. С «душой» во внутреннем кармашке. Хранители и не догадываются…

И всё равно, когда читаешь – спотыкаешься от наплыва геометрических, язвенно-раздутых форм. Давишься поначалу, но читаешь. Потом без всякой рвоты, будто так и надо… даже сподручней, ловчее подаются замятинские буквы-клещи. М-да, вот он инженер-автор! Во всей аномально-классической красе! К прочему, из Замятина вышел и любопытный литературный кулинар-повар – его стилистика различна, многогранно остра как чилийский перец. И блюда он готовил вполне разнообразные. Когда знакомишься с его «Бичом Божьим», то пожалуйста – историческая эпоха Древнего Рима, где маленький Атилла (будущий предводитель гуннов) кусает палец триумфатора Улда и стреляет из лука в маленького щенка. Язык выверен будто самим римлянином. В «Островитянине» – англичанин. А когда окунаешься в мир деревни, то хлещет мужицкий суровый язык. И всё же основное излюбленное его блюдо – рагу по-замятински, а точнее шедевральные «Мы». Его проклятие и счастье, изумруд и рубин, окатыш серый и обломок придорожного асфальта.

В 1931 году Евгений Замятин написал унизительное письмо Сталину, не стерпев от соратников мерзкого прессинга. Просил выезда за границу: обещал вести себя хорошо, с белогвардейцами не якшаться и «вернуться назад, как только у нас станет возможным служить в литературе большим идеям без прислуживания маленьким людям». Иосиф Сталин (с подачи Горького) милостиво согласился. И Замятин вождя не подвёл. В Париж, так в Париж! Публиковался во французских газетах, но без чернения родной страны. Ибо злобы нет и не предвиделось. Сохранил советский паспорт, словно иконку. В 1934 году он заочно вступил в вновь созданный Союз писателей СССР, при этом оставаясь по-прежнему в Париже. Ничего более выдающегося за ним нет, вся броскость и пылкость осталась в России. Разве что имеется более-менее значительная работа у позднего Замятина – это сценарий к фильму Жана Ренуара «На дне», в котором Ваську Пепла играл молодой Жан Габен.