Имажинисты. Часть вторая

Проделки всякие, шалости

Да, не могли жить, наличествовать без театральности и эпатажа имажинисты. Как, впрочем, и вся творческая богема начала двадцатого века. Чудить всякий любил. Сохранилась малоизвестная фотография: Анатолий Мариенгоф с Сергеем Громаном в женской верхней одежде и шляпках, а их спутницы – Татьяна Соколова и Надежда Трофимова в шинелях (девушки смотрятся весьма мужественно с фотокарточки). И в этих нарядах, с провокационной издёвкой, молодые люди прогуливались по Пензе, по Московской улице. Фотографию подписали как «Шали, пока шалится!». Дело было аж в 1915 году, по грегорианскому календарю.

Имажинисты вытворяли чёрт знает что! Они, дошли своей «жирной и многофункциональной» извилиной до того, что решили в Москве переименовать некоторые улицы. Свершили дерзкую ночную вылазку… как партизаны, диверсанты. Отодрали старые адресные таблички, а на их место повесили новые, эмалевые, выполненные кем-то на заказ, с названиями, как оказалось, вымышленных улиц. Вот же кураж шёл, туманился. И луна хохотала. Вместо Большой Дмитровки неожиданно появилась улица имажиниста Кусикова. Петровка преобразилась в улицу имажиниста Мариенгофа. Кировская пожелала стать улицей Эрдмана. Вместо Большой Никитской – Шершеневич. Касательно Есенинской улицы существуют разногласия в воспоминаниях Вадима Шершеневича и Матвея Ройзмана. Первый уверено утверждал, якобы Тверскую они «подарили» Сергею Есенину. Второй же клялся, что Кузнецкий мост они назвали Есенинским. Тут сам пёс не разберёт – как же происходило на самом деле. Ведь их выдающаяся проделка не имела эпохального резонанса: старые таблички быстро вернули на прежние места. В газетах ни слова, ни гу-гу! 

Александр Пушкин. И без него никак. Уважали и любили его имажинисты. До икоты. До судорог. И решили они с ним…, не знаю, – побрататься. Записали А.С. Пушкина в свои «святые скрижали» имажинистов. Для этого они прикрепили на памятник поэта вывеску с надписью: «Я с имажинистами». Потом взобрались всей гурьбой на монумент и сфотографировались. На память! На века! Однако сохранилась только одна фотография поэтов с Пушкиным (в обнимку) и без вывески. Почему-то?! Может и не существовал в реальности тот хамский инскрипт? Время тикающее, шепчущее само исправила ляпы?

Часто приходиться слышать: а как вообще Сергей Есенин попал в компанию имажинистов? Его же стихотворный слог (есенинский национализм, деревенская русскость) никак не «контактировался» со стихоформами того же Шершеневича, Кусикова или Мариенгофа с элементами наглости, раздражения и ломки. А может всё проще? Друзья, умеющие быть друзьями. И рюмками, когда надо, чокнутся. По сути, имажинизм – это осколок, кусок, оторвавшийся от футуризма. Термин происходит от французского слова image, означающий "образ". И в начале двадцатого века в Англии существовала поэтическая школа с соответствующим именованием. Русские читатели впервые увидели это слово в статье, которую З. Венгерова опубликовала в 1915 году. Она поведала читателям о Эзре Паунде и Уиндеме Льюисе – лондонских поэтах-имажистах, пытающиеся сосредоточиться на тех образах, которые рождает как бы сама первозданная стихия поэзии. Ну, и наши поэты позаимствовали сей привлекательный термин. Правда, между нашими имажинистами и английскими имажистами общего – ну, просто нуль, дырка от бублика. И посему назвать Есенина, Мариенгофа последователями английской поэтической школы фактически невозможно – язык не повернётся. Они шли какой-то своей тропкой… с палкой в руках. И ресницы их стучали как копыта (Шершеневич). С головой как керосиновая лампа на плечах (Есенин).

Иногда непонятно: что сильнее било в глаз? Их проделки, шалости или высоколобый, широкоплечий стих?

К примеру, малость необычные вышли распространяемые имажинистами листовки, что не на шутку будоражили и даже пугали горожан. Эти листовки пришлись, как раз на период гражданской войны.

Всеобщая мобилизация поэтов, живописцев, актеров, композиторов, режиссеров и друзей действующего искусства.

Причина мобилизации: война, объявленная действующему искусству.

Кто не с нами, тот против нас!

…вождь действующего искусства, Центральный Комитет Ордена Имажинистов.

Имажинисты всех стран, соединяйтесь!

Если разобраться, ничего конкретно пугающего, в их распространяемых листовках нет. Зазывали, понятно же, на свои поэтические выступления. А по стране не затихали бои между красными и белыми. Как тут не применить военный лексикон в своих рекламных брошюрах. Но горожане действительно проявляли настороженность, непонятную трусливость. Какая-такая мобилизация? Зачем война? В конечном итоге, четверых имажинистов вызвали в Московскую Чрезвычайную комиссию. И потребовали с них отмены демонстрации своих запланированных поэтических вечеров: и именно подобным «революционным» способом. Листовки надлежало уничтожить и более ничем похожим не заниматься. Что же, поэты-виртуозы озорства отделались лёгким испугом с посещения МЧК. Впредь никаких листовок. Они нашли себе другие развлечения, и гораздо сногсшибательнее, наглее. Провокационнее.

Один раз, имажинистам показалось-привиделось, будто жители города недостаточно знают их в лицо. Слыхать-то слышали где, а вот узнать физиономию стихотворца – ага, затруднительно! И что они задумали? А всего-навсего купили (заказали) большие собственные портреты с красным, ярко-выраженным коленкором, и выставили их в витринах магазинов на Тверской улице.  Пусть публика, честной народ, созерцает прекрасное!!! И знает своих героев, наконец, в лицо. Владельцы магазинов нисколечко не возражали: пусть стоит-висит поэзия!

Следующая выходка оказалась непомерно изощрённой; даже для них самих. Ночью «поэты-мракобесы» (как малые дети) вместе с художником Дидом Ладо расписали стены Страстного монастыря богохульными стихами. Но ту каверзу, в деталях, опять по-разному вспоминали поэты, годы спустя. Матвей Ройзман рассказывал: «Все было тщательно продумано и подготовлено. Принимали участие: Есенин, Шершеневич, Кусиков, Мариенгоф, Грузинов, Эрдман. Они полукругом обступили стоящего на стремянке Ладо, чтобы никто не мог видеть, что он там пишет. Мимо группы проходил милиционер, и имажинисты соврали, будто им приказано расписать стены монастыря. Милиционер махнул рукой и удалился».

Вадим Шершеневич утверждал, – все происходило спонтанно. На ходу осуществляли свои идеи. А страж правопорядка помогал им в работе – отгонял зевак от стены.

Этот эпизод… Ну, что там говорить? – мерзкая выходка поэтов удалась. Слухи долго гуляли по Москве. А стихи… из-за стойкой, не смываемой краски, пришлось закрасить все стены.

Пожалуй, достаточно перебирать все их «выдающиеся» приключения, которые они ухитрялись устраивать в своей компании. Фантазии им не занимать. И в сложные времена они не терялись. Бывало, Мариенгоф и Есенин, живя в коммунальной квартире, жутко мёрзли. Они переселились, не смотря на негодование соседей, в ванную комнату, где имелась водонагревательная колонка, чтобы хоть как-то согреться. Так или иначе, в любых ситуациях поэты выбирались из завала проблем с оптимизмом и завидным юмором. Казалось бы, происходящие в стране перемены: продразвёрстка, разруха, революция, голод, НЭП, но скользили они боком что ли… понизу, за обочиной дороги. Поэтам хотелось большего и более грандиозных событий, на ментальном уровне и на уровне обычной жизни. Они всегда (ну почти), одевались с иголочки, а точнее истинными франтами являлись Сергей Есенин и Анатолий Мариенгоф. Экстравагантные цилиндры, в нагрудных карманах пиджаков бутоньерки, галстуки-бабочки и обязательно солидные трости.

Насчёт их фокусов можно сказать одно: некоторые из них вызывают полное негодование, и руки могут зачесаться – врезать бы кому (в то времечко) из имажинистов в рыло, в их заснувшую рассудительность. Но как?.. Как ещё нести поэзию на высоко вытянутых руках? Как размахивать листочками-стихами-флагами?  Когда она, поэзия, менее всего востребована среди большинства. Она, сродни, глупости! Якобы бесполезное времяпровождение для среднестатистического человека. Что и остаётся, – жахнуть неподготовленного зрителя-слушателя той самой керосиновой лампой-головой, лошадиным хвостом… да забор расписать матерными… цветами. Непременно, в таком случае, приметят поэта Серебряного века.

 Продолжение следует…