Мне же лично и так очевидно, что поэзия сегодня вполне возможна без знания имён Сатуновского, Некрасова, Аронзона и Ерёмина, что бы там ни утверждал Айзенберг. Я знаю, что навлекаю этим утверждением гнев литературных, но вполне земных «богов», и, тем не менее, считаю, что поэзия не ограничена литпроцессом, и он вовсе не главное условие для её существования и уж точно не причина. Так что говорить, что без знания поэзии четырёх людей сегодня «разумная деятельность в русской поэзии невозможна», попросту глупо. Мир и язык больше и старше вас всех, господа литературоцентристы, и вы сами прекрасно знаете об этом, так что нет смысла лукавить – над вами есть (и много есть) того, над чем вы вовсе не имеете никакой власти, на что вы совсем не влияете, и влиять никогда не будете! Это у вас такое проявление своеобразного атеизма.
Не мудрено и вполне естественно, что многие из «специалистов» уклоняются в литературоцентризм, сколь бы мистично сама литература ни воспринималась ими. Глубина восприятия никогда не заменит открытости – ИМХО, замкнутость взгляда здесь имеет корни в характере бытования во времена Советского Союза.
Литературоцентризм и отсутствие открытости приводит и к обожествлению фигур людей – будь то Аронзон или Некрасов. Отсюда и несколько затхлая (что неизбежно!) атмосфера андеграунда. Заметьте – я нисколько не умаляю качеств поэтов, не занимаюсь заново ранжированием – это неинтересно мне лично и неблагодарное занятие вообще. Всегда слишком много сплетено личных и вполне эгоистичных мотивов в литпроцессе. Концентрация эго-интересов в литературе такова, что даже приближаться не хочется. Многие люди напоминают гранатные «растяжки» – взрываются одинаково убийственно – без зазрения, кто и почему их задевает. И это, ИМХО, тоже следствие литературоцентризма. Будь люди шире во взглядах и не так прикованы к литературе, они реагировали бы более свободно и менее болезненно. Однако вернёмся к высказыванию Айзенберга. Он говорит: «Стихи – это непрерывное выяснение, что такое стихи. То есть выяснение того, что такое стихи сегодня, а это невозможно без ориентации на местности, в «поле действий» (как определял поэзию Мандельштам)».
Это ключевое место, в котором производится иллюзия совершенно логичной речи, и на этом «всё стоит» (под сурдинку используя и Мандельштама как авторитет (ну, кто на него?)). Рискну утверждать, что выяснение, что такое стихи – вообще не цель стихотворства. Это побочный эффект. Утверждение стихами самих себя неизбежно, а вот «выяснение» – это другое, здесь цель должна быть поставлена до самой поэзии, а это к поэзии, извините, не имеет отношения, если только не является её ближайшим лирическим предметом, что возможно, но совершенно не обязательно!
Вот так нам взяли и навязали простым называнием, без аргументов – цель и важнейшую задачу в жизни. А я позволю себе усомниться в такой постановке. Автор все время мыслит стихи орудийно, но меняет их цель произвольно – то они сами себя должны выяснять (что, в общем-то, странно, как выяснилось – раз уж они могут быть сами по себе до или без всякого выяснения себя, то они вовсе просто средство для человека, жаждущего прорваться в вечное сейчас).
О последнем – могу сказать определённо – это задача действительно решается (и имеется исторический опыт), но не средствами поэзии – поэт в этом смысле всегда будет фигурой трагической, не достигающей цели в полноте, только если он не пророк или визионер, призванный к вестничеству в мире (у этих людей другой род трагичности, но он кажется просто полным вариантом того, чем мучается в своём высказывании каждый настоящий поэт).
Вот, собственно, и всё. Предупреждаю сразу – спорить особо не собираюсь, если обнаружится, что пришедший спорить просто не дал себе труда меня понять.
Валерий Дёмин (nandzed), поэт из города Владивосток. Учился на отделении журналистики ДВГУ и в Российском открытом университете – колледж искусствознания и культурологии по специальности семиотика.