Вернуть поэзии Психею. Часть первая

Период безденежья, трудности в семейных отношениях и, наконец, развод – совпали с акмеистической порой его жизни и написанием этих стихов.

Всё, имеющее в них выражение, происходило с их персонажем в возрасте около сорока лет, что должно соответствовать расцвету всех человеческих сил, с точки зрения древних греков. Так или иначе, но все события отразились в поэзии того незабываемо-пронзительного, трагического, необыкновенно роскошного на идеи, чувства и впечатления, мучительного и одухотворённого периода жизни нашего автора на «берегах Невы».

Не мог не сказаться в стихах и сам дух великой экзистенции Северной Венеции, таинственного города на Неве, соединившего в себе Восток и Запад России, всё лучшее в ней. Каждый камень здесь – культура, искусство, история. Вживание в «город, которого нет», в разные его, в том числе радикальные, слои, вплоть до выживания… Разрыв с семьёй, глухое изгнание из неё, смертельная борьба с Зелёным змеем, ещё одно Университетское образование в петербургской Академии на психологическом факультете, новые знакомства с замечательными людьми. Психологические штудии, «игра» на выживание. Задействование и использование древних знаний, новых методик и открытий в области глубинной и трансперсональной психологии и применение их нашим поэтом к своей жизни и к стихии поэтического искусства. Выработка новой поэтической формы, или смысловой структуры, заключающей в себе всё самое важное и ещё нечто неповторимое. Переплавка внешнего материала во внутреннюю поэтическую форму, в сверхпрочный материал, годный для космических и океанических амфибий – амфибрахиев и прочих ритмических составляющих. Попутное избавление от внешней поэтической формы – новомодной и устаревшей – набившей оскомину и навязшей в зубах. Сбрасывание старой кожи стиха, его формальной психологии, столько же законной, сколько утверждённой простым большинством голосов. Формы, ставшей в большой мере бубличной, коллективной душой, но утратившей при этом свою индивидуальность. Всё это ещё ждёт своего серьёзного исследователя, если того на минуточку отпустит от себя Шекспир или Пушкин.

2

Это – жизнь в поэзии. А в житейском плане – развод, мучение и попытка разобраться во всём происходящем с самим собой и с ближайшими, ставшими вдруг дальнейшими, людьми. Как сказал поэт: «Ты, женщина, ты, близлежащий, / ты – враг ближайший». Всё это может быть слишком горестно. И единственное Вдохновение – поиск истины и окончательного смысла человеческой жизни. И нет ничего окончательного, пока жив. Современные научные теории, соединение их с вечной философией, различными поэтическими и духовными практиками, вскрывающими саму глубину или психологию художественного смысла, сливающегося уже с Божеством, единым и цельным – в стихотворном слове. Цель жизни – искусство, искусство – исцеление жизни. В божестве слова, неявленном в действительности вполне, не данным нам в простейших ощущениях нашей психологии, в деформирующих физическое тело измерениях. Бред сивой кобылы, страх и трепет, детский лепет. Выживание в поисках единственно-важного и уже непреходящего смысла, потеря близких. Одни умирают (отец), другие отворачиваются (жена). Встречи, общение с лучшими поэтами и писателями – и не одними только современниками и соотечественниками. Стояние перед вечностью и ночью жизни, перед смертью. Наконец, несмотря на все беды и утраты в личной жизни, предложение и рекомендация вступить в писательский союз в 2008.

И читательское признание, которое ощущается, однако, как нечто совершенно незначительное и слишком прихотливое, сугубо относительное, поверхностное.

Вот вкратце те нехитрые условия кризисного, в общем, десятилетия и существования лирического протагониста этого цикла стихотворений, представленного здесь на суд продвинутого провиденциального читателя этой поэзии. Слишком поверхностный любитель литературы как легко узнаваемой, привычной формы натолкнётся здесь на трудности интеллектуального и психологического разбора, свойственного слому времён или переходу из одной культурологической страты в другую. Потому что автор сознательно углубляется в духовную (составляющую телесность) психологию искусства и художественного творчества, сразу минуя поверхностный, обывательский, отработанный слой, рассчитанный на популярную массовую психологию, на привычку и профанацию искусства.

И такой материал автор тоже использует (всё идёт в дело), но в других книгах. В них – амбивалентная стилистика, где фигурирует бытовая и психологическая деталь неприкрашенной переходной эпохи 90-х. Так, например, в книжках с характерным названием «Провинция», «Парадоксы и посвящения». Там много такого юмора, сарказма и нарочитой грубости, снимающей своей нарочитостью прямую, казалось бы, вульгарность иных строк.

Но здесь, в стихах этой подборки, наш автор осуществляет попытку сохранить или вернуть искусству слова одну единственную – номинозную (священную) – силу искусства, очищенную творческим огнём от любой житейской пошлости. Нашим автором сделана попытка противопоставить подлинное искусство крайнему скепсису и цинизму вырождающегося постмодернизма, истощённого длительным неверием ни во что, кроме себя самого и своего сомнения. И как следствие такого неверия – утрата им силы (формы цельности и единства) подлинного искусства. Такой (есть ещё и другой) постмодернизм давно не утоляет художественной жажды взыскательного читателя. Жажды, не снижаемой трескучей риторикой, деланным для эстрады механическим юмором или тотальной иронией и вечной погоней за «новой» модой с целью понравиться невеже и дороже продаться. Нельзя утолить духовной жажды – желания истины и её блеска – модным отрицанием формы, продуманности и выраженности цельной структуры стихотворения. «Мастерство нельзя пропить», но им можно якобы многозначительно пренебречь. Вплоть до рифмы и ритмической каденции, так что от стихотворения останется неопрятный верлибр. Нечто, лишённое поэтической атрибутики – сквозной, универсальной мысли-смысла (включающей все темноты и паузы материала), единой композиции стихотворного произведения. Устаревает научная картина мира, но не мастерство или поэтический гений, которым иногда мы бываем проникнуты. По-настоящему современный Пушкин ещё не родился. Постмодернизм (крайний, бесталанный, вульгарный) с удовольствием разрушает любую кондицию подлинного искусства, но это всё, на что он способен. Следовательно, когда не остаётся великого искусства, выдыхается и постмодернизм. Время возвращаться к величию замысла в искусстве.

3

Как это получается у нашего автора – не менее важный вопрос. Но об этом – пусть судит читатель, в том числе продвинутый в художественном отношении, владеющий ремеслом. А мы обрисовали принципы его искусства, предельно требовательные и притязательные. Во всяком случае, наш автор сделал такую попытку – вернуть конец искусства к его началу, соединив их заново. Используя знания вечной философии, современной науки, и достижения великих поэтов предшественников. Наш автор – карлик, стоящий на плечах исполинов. Его в этой поэзии только стилистический синтез, хотя и глубочайший, благодаря проделанной им работе. Но и этого слишком много, если синтез удался. Читатель сам узнает единораздельные соединения стилей в этой поэзии по их преемственности и разработке в контексте нового стиха.

Надеемся, читатель оценит некоторые удачные открытия, сделанные автором подборки в стиле этого цикла стихотворений. Повторимся, наш автор постарался внести в саму структуру своей новой стилистики черты и современного научного мышления, и знания из области новой или древней психологии и философии, постигшей глубинные психические процессы предельно-человеческой или уже нечеловеческой психики, доступной выражению лишь средствами поэтического искусства слова. Работа проделана автором вплоть до его сообщения с архетипами, универсальными эмоциями и вторжениями в индивидуальную психику неизвестных, тёмных начал, или демонических сущностей Времени. Противостоять такой инвазии если и удаётся человеку, то лишь с огромным трудом и на приделе всех сознательных сил и воли. Тем ценнее такой «всеохватный» опыт и его воспроизведение в лирических, музыкально-семантических строках или строфах.

Древнее Орфическое искусство в современной поэзии несколько обезглавлено и обескровлено не слишком трезвыми (да и не вполне пьяными) вакханками постмодернистской вторичности культуры, малоубедительной в плане исконной могущественности искусства. Если вспомнить и глубоко почувствовать уровень пушкинского, шекспировского гения и поверить их уровнем сегодняшнее искусство слова, возникнет недоумение. Это то, к чему взывает лучший поэт своего, да и любого другого, времени? Бесспорно, новизна формы необходима, но она не отменяет этого уровня, и её не заменит одно разрушение, искажение формы, профанация. Также как устарелость и несовершенство ложноклассической формы сегодня этого уровня никак не делает. Подражатели, множители вторичности, или голые новаторы – суть одно и то же. Так, неумение правильно расставить запятые и отказ от них – плохая замена для истинной грамматики современного стихосложения. Умения писать стихи никто не отменял.