Загадка Абая: величайший неизвестный поэт Казахстана. Часть вторая

Эта малоизвестная история важна не только сама по себе, но и как контекст, позволяющий понять мотивацию Абая в то время, когда он писал самые ранние свои стихотворения и прозаические тексты (к этому вопросу мы ещё вернёмся).

Один из аспектов кочевой культуры XIX века, о котором мы по-прежнему мало что знаем – образовательный. Какими возможностями для получения образования располагали кочевники-казахи? В 1962 году советский академик Толеген Тажибаев написал, что во второй половине XIX века, то есть в то самое время, когда Абай и его кочевое семейство жили в Семипалатинской области, «народное образование области стояло на весьма низкой ступени»^[i] – а новых исследований с тех пор практически и не было. В этом вопросе необязательно принимать на веру слова советских академиков. Вполне достаточно прислушаться к дебатам образованных казахских интеллектуалов XIX века, таких людей, как Алихан Букейханов и Жусуп Копеев: они прямым текстом говорили, что подавляющее большинство кочевников неграмотны, и из-за этого легко могут легко поддаваться манипуляциям татарских мулл, торговцев-сартов и русских начальников^[ii].

Официальные биографы Абая пытались обойти вопрос неграмотности кочевников в XIX веке, сообщая, что Абай получил трёхлетнее религиозное образование в медресе и трёхмесячное русское образование в церковно-приходской школе, а затем, благодаря своим исключительным способностям, Абай сам овладел не только русским языком, но и персидским, арабским, статистикой и философией, восточной и западной. Даже если мы примем тот факт, что поэт, которого мы сейчас называем «Абай», был гением, невозможно представить, что он приобрёл все эти знания самостоятельно, продолжая вести непростую жизнь степного кочевника. Мы знаем, к примеру, что знакомство со вторым языком требует полного погружения в языковую среду или длительного языкового обучения. Даже такой человек, как Иоганн Вольфганг фон Гёте, гений по любым стандартам, был способен выучить французский, английский и итальянский лишь благодаря тому, что с ранних лет много занимался с носителями языка. Более того, мусульманское преподавание в Средней Азии в середине XIX века в основном сводилось к пассивному повторению небольшого числа текстов, и не уделяло внимания выработке продуктивных языковых навыков, то есть чтению и написанию новых текстов^[iii].

Казахи так мало знают об образовании и культуре своих кочевых предков, что никто даже не ставит под вопрос официальную биографию Абая, несмотря на всю её маловероятность. Не было даже попыток объяснить, почему Абай, кочевник XIX века, полностью интегрированный в свою культуру и никогда не ездивший дальше Семипалатинска, решил порвать с культурой собственной общины.

Недавно наблюдались попытки изобразить Абая джадидом, открывшим в собственном ауле школу нового образца. Попытка соединить Абая с джадидизмом – ещё один пример того, как мало мы знаем об истории казахов до Октябрьской революции. В самом деле, джадидизм – «белое пятно» в коллективной памяти всех тюрков Средней Азии. Согласно недавним историческим исследованиям, джадидизм, культурное движение, призывавшее к реформированию мусульманского образования, началось в крупных городах Туркестана в конце XIX века, но привело к открытию школ с новой методикой лишь в 1900-е годы^[iv].

Кочевая культура, в которой жил Абай, и конец этой культуры в 1930-е годы – эти две темы находились под запретом в советское время. Любой советский автор, пытавшийся их упоминать, подвергался цензуре или более строгому наказанию. Такова была судьба писателя Мухтара Ауэзова, который постоянно подвергался цензуре в 1940-е годы, во время написания многотомного романа «Путь Абая» («Абай Жолы»), хотя сам Ауэзов подчёркивал, что его произведение – не научное, а художественное, и даже включил в него одобряемые государством мотивы русско-казахской дружбы и сотрудничества^[v]. Более суровые испытания выпали на долю историка Ермухана Бекмаханова, обвинённого в национализме и отправленного в ГУЛАГ за написание монографии под названием «Казахстан в 20–40-е годы XIX в.».

Даже в более свободные 1970-е годы эти темы продолжали оставаться под запретом. Приведём пример поэта Олжаса Сулейменова, который, опубликовав в 1961 году стихотворение в честь Юрия Гагарина, был признан выдающимся советским поэтом и вступил в партию, а в 1975 году подвергся нападению цензоров, обвинивших его в отстаивании национализма и заступничестве за кочевой феодализм, потому что он написал лингвистически-антропологический труд «Аз и Я», в котором стремился показать тюркские корни средневекового русского эпоса, а в предисловии к нему сделал несколько заявлений, не получивших одобрения. Во-первых, Сулейменов написал: «Факт, взятый вне исторического контекста, превращается в мертвую игрушку ученых. Ибо факт – ядро эпохи, он живет в космосе обстоятельств своего времени, как земной шар в оболочке атмосферы. Разъять их невозможно без вреда для знания». За этим последовало ещё более опасное заявление: «Имею право ошибаться и признавать, и искать новые решения. Имею возможность высказывать свои суждения по табуированным проблемам»^[vi]. Чтобы уберечь Сулейменова от более суровой кары, потребовались вмешательства других членов партии.

Давление советской власти на казахских интеллектуалов, стремление пресечь любые попытки обратиться к тюркским и кочевым истокам казахской культуры – всё это отвечало общей стратегии: изгладить эти истоки из коллективной памяти казахов. В сфере культурного производства советская власть приняла на вооружение двустороннюю стратегию по стиранию коллективной памяти казахов: утаивание и подмену. В данном случае вызывает особенный интерес второй подход, который активно использовался в другой исторической сфере, на протяжении долгого времени неизвестной или игнорируемой: масштабные переводческие и издательские проекты, посвящённые народным песням и сказкам, осуществлявшиеся в 1930-е годы в рамках сталинской национальной политики. Как мы увидим ниже, эти проекты тоже представляют собой важный исторический контекст, о котором следует помнить и который следует реконструировать, если мы хотим лучше понять жизненный путь Абая и его труды.

В недавние годы российские и западные учёные начали изучать масштабные переводческие и издательские проекты 1930-х годов. Выводы, к которым пришли исследователи, должны обеспокоить читателей и исследователей, которым небезразлично, являются ли труды Абая, ставшего национальным поэтом именно в эту эпоху, аутентичными. В частности, учёные выявили два случая масштабной фальсификации казахских народных стихов и сказок, которые как раз в эти годы звучали на радио и публиковались в книгах и газетах.

Первый случай связан с Джамбулом Джабаевым. Талантливый традиционный поэт (акын), он почти достиг девяностолетнего возраста, когда в 1936 году его выбрали представлять казахское народное творчество на декаде казахской литературы и искусства в Москве. В последующие годы талант Джамбула к поэтической импровизации (айтыс) эксплуатировали советские фольклористы и переводчики, которые записывали и переписывали импровизации Джамбула на заданную тему, создавая панегирики советскому государству и Сталину, которые затем публиковались во всех центральных газетах и переводились на все языки Советского Союза. Таким образом, Джамбул стал общесоветским поэтом. Фальсификация стихов Джамбула была обнаружена уже в постсталинскую эпоху: такие казахские учёные, как Есмагамбет Исмаилов, открыто заявляли, что в книге стихов Джамбула «Путешествие на Кавказ», впервые опубликованной в 1938 году, многие стихотворения не имеют подлинника на казахском»^[vii]. Нынешние учёные зашли ещё дальше. Теперь они не только анализируют степень сфальсифицированности стихов Джамбула (таких, как «Моя Родина», впервые опубликованного в «Правде» в 1936 году), но и документируют обширную сеть деятелей, участвовавших в популяризации Джамбула в разных средствах массовой информации^[viii].

[i] Тажибаев Т.Т. Просвещение и школы Казахстана во второй половине XIX века. Алма-Ата, 1962. С. 270.

[ii] Көпей-ұлы Ж. Біздің қазақ жұртының бала оқыту тариқасын айтамын // Дала Уалаятының Газеті. 1889, 38-саны. А.Н. Қ оязының молдаларының баяны // Дала Уалаятының Газеті. 1889, 19-саны.

[iii] Khalid A. The Politics of Muslim Cultural Reform: Jadidism in Central Asia. Berkeley, 1998. P. 21-22.

[iv] Ibidem.

^[v] Огрызко В.В. Чего мы не знаем об Абае и его великом певце: развенчивая мифы вокруг великой эпопеи Мухтара Ауэзова. Часть 1. // Литературная Россия. 2018. Вып. 27.

^[vi] Сулейменов О.О. Аз и я: книга благонамеренного читателя. Алма-Ата, 1975.

^[vii] Исмаилов Е. Акыны : монография о творчестве Джамбула и других народных акынов. Алма-Ата, 1957. Стр.188-89.

^[viii] Джамбул Джабаев. Приключения казахского акына в советской стране. Статьи и материалы. / Под ред. К. Богданова, Р. Николози и Ю. Мурашова. М., 2013.