Вкусные истории с глубоким погружением
Все новости
ЛИТЕРАТУРНИК
11 Июня 2020, 18:25

Виктор Гагин: "Пой, тундра моя, печаль моя..."

А вот и не скажу наверняка, хорошо я знаю этого человека или нет. С одной стороны, мы не всегда понимаем даже самых близких своих, с которыми многие годы рядом идём по жизни. А с другой стороны, всё-таки очень многое можно узнать о человеке, когда сталкиваешься с ним по делу, по творческой работе, по велению души – в ярких созидательных поисках, в наполненных смыслами и эмоциями разговорах, спорах, встречах…

С Виктором Гагиным, конечно, нас не могла не свести судьба в те далёкие 90-е, даже в конце восьмидесятых, если я теперь не ошибаюсь. Это была Воркута культурного подъёма: в театре – всегда аншлаг, в библиотеке – творческие встречи, молодёжь писала стихи, бралась за гитары, устраивала посиделки… Город жил широко, интересно, творчески интенсивно, зажигательно.
На тот момент уже сформировались два культурных лагеря, где талантливые воркутинцы могли «людей посмотреть и себя показать» – это воркутинское литературное объединение «Сполохи», руководство которым я приняла после писателя Дмитрия Стахорского, и клуб самодеятельной песни «Баллада», который на тот момент возглавлял Виктор Гагин.
Поскольку я работала какое-то время методистом в Пушкинке, её директор Светлана Ивановна Хоруженко, большой друг всех творческих людей Воркуты, предложила нашему литературному объединению собираться в стенах библиотеки. К концу 80-х закончились и мытарства участников клуба «Баллада», который наконец обрёл свою постоянную прописку – в знаменитом позже подвальчике на улице Гагарина, 13.
Гагин был настоящим энтузиастом своего дела. Окончивший Ленинградский электротехнический институт, он проникся духом бардовской песни ещё там, в Питере, и приехал в Воркуту с огромным желанием пробудить у горожан интерес к этому музыкальному направлению. Но в Воркуте в этом смысле была полная пустота, и Виктор начал искать единомышленников. Поначалу любители попеть под гитару собирались у него на квартире, затем мыкались по разным клубам и неудобным помещениям. Но постепенно состав балладовцев расширялся, к КСП примыкали всё новые и новые молодые люди, влюблённые в песню. Так что можно с полным основанием говорить, что Гагин стоит у истоков бардовского движения в Воркуте.
Так сложилось, что силы пишущих и поющих людей в те годы ещё не объединялись. Наше лито существовало само по себе, а «Баллада» – сама по себе. Мы активно собирались, писали, печатались в родной газете «Заполярье», издавали сборники. Балладовцы, в свою очередь, устраивали «Апрелинку», выступали, ездили с концертами по городам и весям. Но дело в том, что песня и поэзия – это области иногда взаимопроникающие, и некоторые представители «Баллады» писали очень неплохие стихи, а «литовцы» нередко играли на гитаре. И у меня начала вырисовываться идея проведения совместных вечеров и концертов.
Так как в «Балладе» было по-настоящему, буквально по-домашнему уютно и участники клуба особо ни от кого не зависели, там было очень удобно собираться – и для выступлений, и для творческих посиделок. Надо сказать, что при Гагине в «Балладе» практически не пили спиртного. Это были благословенные времена! Как-то Виктор, помню, предложил всем девушкам к очередному чаепитию испечь что-то собственными руками. Всем хотелось отличиться, чем-то порадовать остальных – и вот на столе появились блины и печенье, оладушки и пироги. Я принесла собственноручно изготовленные воздушные эклеры, которые очень даже пришлись всем по душе. Чаепития со всевозможными вкусностями собственного приготовления стали доброй балладовской традицией на многие годы – вспоминаю те времена с особым теплом и благодарностью.
Гагин всегда очень сердечно ко мне относился – я бы сказала, с настоящей братской любовью. Должна отметить, что его авторитет среди творческого люда был непререкаем. При том, что Виктор был вроде бы человеком открытым и компанейским, дружелюбным и весёлым, тем не менее в нём всегда чувствовался внутренний стержень и какая-то особая сосредоточенность, присущая только натурам цельным. Гагин – прирождённый лидер, и как истинный вожак, он умел вести свою крылатую стаю вперёд, к вершинам творчества. Помимо несомненных творческих достижений, исполнительского таланта и глубоких познаний в области авторской песни, Гагин был необычайно харизматичен, что притягивало к нему самых разнообразных людей. К нему прислушивались, его мнением дорожили. В сложных или спорных ситуациях его слово было закон.
Витя мне здорово помог тогда, в самом начале, когда я только знакомилась с участниками «Баллады» – я чувствовала, что он взял меня под своё покровительство. Никогда не давал меня в обиду, защищал, прикрывал своей крепкой широкой спиной от проблем и нападок, если таковые случались. Помогал завоевать авторитет среди балладовцев, наладить контакт с ребятами, найти со всеми общий язык. Он был широкой натурой.
И когда у меня созрел план по объединению сил «Баллады» и лито «Сполохи», я, конечно же, обратилась за помощью и поддержкой именно к Гагину. Витя сразу поддержал мою идею, обдумал её, обмозговал со всех сторон. И мы решили, что сделаем пробные совместные встречи – сначала я приглашу бардов на заседание нашего литобъединения в библиотеку, а потом мы уже пойдём в гости в «Балладу». Тем более что наши ребята неплохо играли на гитаре – Леночка Шевелёва, Виктор Апекишев, Оля Хмара, Вячеслав Ирин, да и я сама писала песни, правда, исполняя их под фортепиано.
Вот так потихоньку и встретились две стихии, и с той поры всё, как у Аверченко, заверте… Впоследствии лито и «Баллада» буквально стали сообщающимися сосудами, и уже сложно было представить одну организацию без другой. Общие концерты, праздники и вдохновенные застолья стали доброй балладо-литовской традицией.
Когда мы к 50-летию Воркуты задумали издать новый поэтический сборник воркутинских поэтов, и я как составитель стала собирать материал, мне захотелось включить в эту книгу и плоды творческих поисков балладовцев – ведь я знала, что многие ребята пишут стихи. Я подняла этот вопрос на лито, но поначалу моё предложение не встретило должной поддержки. Думаю, что причиной была просто неосознанная творческая ревность – ребятам не очень хотелось делиться страницами книги, ведь возможность публикации выпадала так редко, а места – его всегда мало… Но я была абсолютно уверена, что необходимо показать более полно Воркуту пишущую, и поэтому вела с каждым агитационную и просветительскую работу – уговаривала, убеждала, упрашивала… И постепенно эта крепость сдалась, и включение бардов в книгу «Актированный день» мы приняли на общем собрании большинством голосов.
Но всё оказалось не так просто. Многие пишущие представители авторской песни всю жизнь писали, как говорится, «в стол», никогда не занимаясь редактированием и отбором своих произведений. Мне стоило немалого труда уговорить их опубликовать свои вирши, а для этого нужно было их отредактировать, привести в надлежащий вид. С каждым автором мы общались индивидуально, с каждым нужно было провести соответствующую работу. Мы встречались или в «Балладе», или у меня дома, спорили, выбирали, я редактировала, просила что-то поменять – и так до тех пор, пока мы не приходили к консенсусу. Так я сделала подборки стихов Сергея Шеркунова, Игоря Делова, Юрия Божко, Натальи Сабановой. Гагина же я оставила напоследок, так сказать, на закуску – он уже к тому моменту был абсолютным мэтром, и я смущалась брать стихи у такой величины, переживала, что он будет «капризничать», как это свойственно иным «звёздам», что с ним будет сложно договориться…

Всё произошло с точностью до наоборот. Из всех выбранных мною в «Балладе» авторов Гагин оказался самым сговорчивым и простым в общении. Сделать подборку стихов Виктора Гагина мне не составило никакого труда. Его не пришлось долго уговаривать – он сразу дал мне ворох листков с отпечатанными стихами со словами: «Вот, возьми, Лер, выбирай по своему усмотрению». Я даже немного растерялась от этого доверия: «А если придётся что-то подправить?» – робко спросила. Гагин шумно рассмеялся: «Правь всё, что сочтёшь нужным! Я полностью доверяю твоему вкусу и таланту».
Помню, что была по-настоящему потрясена этой широтой души, этим размахом личности. Гагин не боялся потерять индивидуальность, не трясся над каждой буквой своих текстов, уверенный в том, что никто не сможет отнять у него того, чем он по-настоящему богат. Он был скалой, великодушно взирающей на остальных, а потому и не страшился ни критики, ни правок, ни перспективы как-то уронить своё достоинство или оплошать. А ведь несколько его песен в то время уже были по-настоящему классикой, и зал бушевал, требуя исполнения их «на бис», при любом появлении Гагина на сцене.
Для меня это был фантастический урок на всю жизнь. Я ещё больше убедилась, что чем крупнее личность, тем менее она суетна, тем добрее относится к людям, тем спокойнее воспринимает свой дар. Внутренняя уравновешенность и лёгкость характера при абсолютной серьёзности взглядов и устремлений – пожалуй, это и есть основные отличия Гагина-человека.
В начале девяностых потихоньку стал меняться политический строй в России, изменились и настроения воркутинцев, многие потянулись на юга, а кто-то и за рубеж. Что-то стало неумолимо перестраиваться, сдвигаться, ползти по швам. В 92-м уехала Оля Кузнецова, художник, снимавшая помещение в «Балладе» под свою маленькую мастерскую. Я почувствовала эти настроения и однажды даже написала такое стихотворение:

ДРУЗЬЯМ

«Балладе»

Опустели стены без картин.

Вместо кислорода – никотин.

Вот ещё заботушка пришла:

Все куда-то едут. Ну дела!..

Что им не сидится, ты скажи?

А попробуй – удержи, свяжи…

Что ж им не живётся, боже мой?

От зимы поедут за зимой,

От метелей – бедовать в тепле

На другой,

другой,

другой земле…

Гагин всегда очень по-доброму принимал каждое моё новое стихотворение – так, как может радоваться успехам другого только человек независтливый, умный, тонкий, благородный. Вообще, я все годы нашего общения чувствовала его уважительное к себе отношение, дружеское плечо, его поддержку. Его песни для нас были настоящим чудом, открытием, эмоциональным взрывом, они раз и навсегда ложились на душу и оставались там теплом и светом. Глубина взгляда, непревзойдённая ирония, неожиданные ракурсы, мастерское владение словом, аллегоричность и способность к художественным перевоплощениям отличают и его удивительную поэзию, и его песни в целом. «Песенка о «Западном кольце» и «Ель да берёза – подельники» – это и сегодня для меня вершины авторской песни. Какие бы Витя ни написал новые произведения, какой музыкой бы ни наполнился сегодня – но эти базовые вещи, наверное, святые для каждого воркутинца.
И в какой-то момент я почувствовала, что Гагин собирается уехать. Сердце тогда сжалось – я поняла, как осиротеет «Баллада», сколько мы все потеряем с отъездом этой глыбины. Как-то после очередного концерта, где Витя выступал, я написала ему стихотворение:

* * *

Такая лёгкая усталость,

Что хочется и петь, и плакать…

Где я была, где я скиталась,

Ближайшую встречая слякоть?

Там в честь мою слагали оды,

Там жизнь казалась интересней…

Где ж я пространствовала годы

До этой песни?

Мне жить теперь твоим пареньем,

От высоты изнемогая.

Я говорю себе: «С прозреньем

И с днём рожденья, дорогая!»

Какая чистая страница,

Не замутнённая любовью…

Я говорю себе: «Он птица,

На краткий срок его зимовье».

Такая лёгкая усталость…

Нам в маленьком пространстве тесно…

Он улетит, а я останусь –

Так и должно быть, если честно.

Помню, как дала Гагину листок со стихотворением. Он внимательно прочитал. Потом засмеялся: «Да, всё так, всё неизбежно. И если честно, так и должно быть!» У него всегда было – надеюсь, что это и теперь так! – превосходное чувство юмора.
Конечно, после отъезда Гагина из Воркуты многое изменилось в «Балладе», хотя какие-то постулаты, заложенные им, остались незыблемыми. Все, кого он поставил на крыло, оперились, полетели высоко, нашли своё место в жизни. А он, сам этнический немец, теперь живёт очень далеко – в Германии, в городе Штутгарте, активно участвуя в фестивалях бардовской песни. Периодически не забывает он навещать с концертами и родную Воркуту, которая помнит одного из лучших своих сыновей.
Но в те, 80–90-е годы Гагин действительно был для многих настоящим форпостом, маяком, путеводной звездой. С ним было надёжно. Сумев сплотить множество людей и повести их за собой, заразить своим восторгом, своей любовью к авторской песне, он повлиял и на судьбы многих воркутинцев, изменив навсегда их течение, вытащив из болота повседневности многие творческие души. И для немалого числа воркутинцев Гагин – человек-эпоха, определивший направление развития в городе, да и за его пределами, целого культурного пласта. А уж его работа над восстановлением и редакцией лагерной лирики поистине бесценна. Результат этого кропотливого труда – выпущенные музыкальным издательством «Московские окна» два альбома: «По шпалам!» и «Приезжайте к нам на Колыму». Сегодня Виктор Гагин – признанный в России автор-исполнитель, лауреат грушинских фестивалей и непревзойдённый исполнитель многих шедевров как собственного сочинения, так и принадлежащих перу известных российских бардов.
Что касается меня, то мне никогда не забыть тех вдохновенных и плодотворных лет, когда мы все вместе творили историю нашего заполярного города. И делали мы это не осознавая истинного значения многих своих шагов и поступков – а просто мы были молоды и неоглядно, безмерно влюблены в жизнь и в песню, в поэзию, гитару и творчество.
Валерия САЛТАНОВА,
поэт, член Союза писателей России
–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

ПЕСЕНКА О «ЗАПАДНОМ КОЛЬЦЕ»

Памяти отца

Ночь напролёт ветер поёт

Песню острожную.

Утро толкнёт в круговорот,

В пляску дорожную.

Слышится

По-над дорогой не ветра вой –

Тащится в гору рыдван,

Маршрут кольцевой.

Ой, тундра моя, езженая, исхоженная,

Ой, тундра моя печальная…

Вьюгой сечён, ливнем мочён,

Ехал, не чихался.

То на подъём, то под уклон –

Старый запыхался.

Кружится

Он по кольцу окаянному

И, неприкаянному,

Нету конца.

Ой, тундра моя, вдоль-поперёк исхоженная,

Ой, тундра моя печальная…

На месте зон сваи торчат,

Мхом покрываются…

И без имён кусты молчат

И набок валятся…

Не гляди

В окна, покрытые наледью:

Нелюдей рой – гонит конвой

Лагерный строй.

Пой, тундра моя, бедная, промороженная,

Пой, тундра моя, печаль моя…

Это бесцельное кольцо

Кружит меня в себе.

Спета цепным кольцом кандальным

Отходная судьбе.

В белом льду

Стынет бездонною прорубью

Замкнутый круг, злая петля,

«Запад – кольцо».

Пой, тундра моя, вдоль-поперёк исхоженная,

Пой, тундра моя, печаль моя…

Пой, тундра моя, бедная, промороженная,

Пой, тундра моя, печаль моя…

* * *

Ель да берёза – подельники,

Вместе на Север бредут.

Березняки мои, ельники –

Вместе вам маять беду!

Где соснякам уже вышел срок,

Кончен осины этап,

Там строй берёзок и ёлок строг:

Нет им амнистий никак.

Ель да берёза – враги ль, друзья?

Вряд ли сумею понять:

Душат друг друга в объятиях

Или хотят поддержать?

Друга нам отличить от врага

В жизни порой мудрено…

Треплет берёзу да ель пурга –

Выжить поврозь не дано.

В лапах полярных, берёза, ель,

Так коротка ваша жизнь!

Да и не жизнь это – канитель:

В вечном борении гнись!

Ветер, как опер пред зоною, –

Шарит, шмонает борей…

Свечка пред тёмной иконою –

Бела берёза да ель.

Бела берёза да чёрна ель

Цепко корнями сплелись…

После метели жди оттепель,

Из-под снегов распрямись.

Ель да берёза – этапники,

Сирые странники.

Следом за вами лишь стланики,

Мхи да лишайники…

Ой, берестинка, завей огонь

В ветках еловых сухих!..

Стынь – и к костру протяну ладонь,

И помолюсь я за них.

Мой ещё дальше на Север путь –

В тундру, в снега, в снега…

Вы уж бывайте тут как-нибудь,

Ель да берёза – пока!..

Читайте нас: