Работая железнодорожником, раз и навсегда выбрав для себя жизнь в провинции, определённую внутреннюю свободу и писание лирических стихов, Анатолий Илларионов при жизни был малоизвестен, оторван от городской «суетной» жизни и почти не издаваем.
В Союз писателей нас с Толиком принимали в один день. Он не смог приехать, и за него голосовали заочно. Этот приём проходил в каком-то эмоционально приподнятом настроении, меня приняли открытым единодушным голосованием, а потом и Илларионова решили принять так же, то есть «на ура». Это был 97-й год.
С самого начала, с самых первых попавшихся мне на глаза Толиных стихов я поняла, что передо мной большой, глубокий русский поэт. Толя поэт рубцовского направления – так называемый «тихий лирик». Его поэзия тяготеет к краткости и афористичности, рождается из самых простых вещей, но благодаря напряжённой внутренней духовной работе поэта приобретает высокое гражданское и философское звучание. Когда я сказала ему, что некоторые его стихи тематически перекликаются с рубцовскими, он обрадовано признался, что Николай Рубцов и в самом деле является его самым любимым поэтом.
Толя знал, как я нежно и трепетно отношусь к его поэзии. И отвечал мне многолетней доброй дружбой. Человеком он был несуетным, не привыкшим к публичности, сторонящимся шумных компаний. Он был по-настоящему скромен, но, конечно, как поэт знал себе цену. И голос, звучащий в себе, берёг, пестовал, взращивал…
В воркутинской газете «Заполярье» в разные годы я «пробила» несколько публикаций об Илларионове, иллюстрированных его стихами. Толик был мне благодарен, ценил доброе отношение, правда, смущался, когда хвалила: не привык. Многие годы мы переписывались, обменивались стихами и, если случалось что-то издать, – книгами. Помню, в самом начале знакомства, на каком-то писательском съезде подошёл ко мне и протянул листок с маленьким экспромтом, датированным апрелем 99-го года:
Иногда он высылал мне белых грибов – знал, что в Воркуте боровички не растут. Однажды прислал большую посылку с сушёными грибами, куда вложил свою книгу «Осенним светом». Внутренняя обложка книги была исписана его стихами, в разные годы посвящёнными мне. Мне было чем ему ответить – ведь я тоже посвящала ему стихи.
У нас с тобой одна дорога,
Ведь правду говорят: от Бога
Ведь души человечьи лечат
Нельзя и нам сорить словами,
Должны нести мы это пламя
Пусть даже жизнь не удаётся,
Когда-то где-то отзовётся –
«…И вдруг, остановившись, замечаю,
Что все мы – в одиночку».
Друг к другу не заходим в дом.
Как-то я долго рассказывала Володе Перову об Илларионове-поэте, приводила примеры, читала его стихи – и Володя загорелся написать песню. Выбрал стихотворение, шутливо «перепосвятил» его мне – и родилась одна из пронзительнейших его песен «Кареглазая»: «Не грусти ты, моя кареглазая, / Опоздал я на все поезда...»
Толя слышал эту песню, был приятно удивлён.
Чем поражают и покоряют его стихи? Прежде всего внешней простотой и внутренней глубиной прозрений. Его поэзия – о человеке, о его месте в жизни, любви, природе, нравственности, дорогом сердцу Севере – всегда понятна и доходчива, однако обязательно оставляет после себя некое послевкусие; его стихи хочется перечитывать, учить наизусть, петь.
Илларионов – поэт, внутренне крайне сосредоточенный. Чувство в его короткой строке сжато до концентрации магмы, хотя внешняя атрибутика образов абсолютно невычурна, ненадуманна, прозрачна. При всей этой кажущейся незамысловатости стихи точны, выверены, держат читателя в сильнейшем напряжении – и долго ещё не отпускают после прочтения.
Я давно разобрала его поэзию на цитаты и всегда стараюсь при любом удобном случае рассказать об этом поэте – поэте редкого дара, огромной нравственной силы и духовной глубины:
Потом, потом приходят срок,
Когда усталость от дорог…
На морозе колются дрова –
Звон берёзы. Соль седьмого пота...
О работе, если есть работа.
Илларионов вообще был удивительно гармоничным и цельным человеком. Всю мишуру в виде погони за славой, властью, богатством отметал за ненадобностью – таковы были и стихи его, очень похожие на своего «хозяина». Без внешнего лоска – но с огромным внутренним посылом, с сильнейшими образными рядами, словно только что взятыми из жизни, подсмотренными у природы, с точнейшими определениями, с особой илларионовской метафоричностью. В его стихах моментально угадывается авторский почерк, их не спутаешь ни с какими другими – поскольку они невероятно самобытны, да ещё к тому же предельно обнажены.
Хочется показать те стихотворения Анатолия Илларионова, которые, возможно, на сегодня менее известны.
Есть шарф, есть рукавицы,
Эта земля называется Коми:
Топится печка, но холодно в доме.
Здесь я родился, здесь выросли дети,
Что бы ни делал – все мысли о лете:
Как я намёрзся за столько-то зим!
Летом в лесу: голубика, черника,
Белые ночи над синью озёр.
И на столе – позабытая книга,
И на реке – краснопёрый костёр.
Ну, а сегодня на сердце усталость,
Надо бы мне оглянуться назад.
Что же ещё в этой жизни осталось?
Господи, лебеди с юга летят!
Значит, ещё серебристое лето
Будет аукать в берёзовой мгле.
Значит, ещё моя песня не спета
Одиночеством свыше судим.
Льют дожди или лают собаки,
Или в мхах прозревают грибы,
Или вечности тайные знаки
Превращаются в знаки судьбы.
Или поезд летает по рельсам,
Светофоры, как звёзды в снегу…
Как легко обмануть своё сердце!
Забубнят вдоль насыпи столбы,
На сосне в изюминку смолы
Солнце необъятное вместится.
Мы живём, порой не замечая
С голубики поставим вино,
А с черники наварим варенье.
Я черпáю в лесу вдохновенье.
Рад я ельнику, березняку,
Мне в лесу как-то проще живётся.
Поклонюсь я любому грибку.
Здравствуй, милое сердцу болотце!
Говорят: «Ты ружьишко бери…»
Я беру карандаш и тетрадки.
Пусть токуют себе глухари,
Пусть летают себе куропатки!
Ну, что же, я хотел быть лучше –
И лень, пожалуй, душу мучить,
Что тяжело смотреть вперёд,
И просеки сквозная проседь
Зовутся песней эти крики,
Мне кажется, что кровь брусники
А им, высоким, перелётным,
В краю болотном и холодном
Я человек не очень громкий…
Летит листва, шуршит хвоя́…
Пришли предзимние потёмки –
Толя не искал славы при жизни. Но его стихи сегодня, уже после его смерти, сами идут к людям, звучат в их сердцах, и с большой радостью я наблюдаю в последние годы буквально всплеск интереса к его поэзии. Возможно, пройдёт ещё какое-то время, и придёт общее понимание, что рядом с нами, не требуя ни почестей, ни наград, жил большой поэт – жил своей внешне обычной, аскетичной даже, а внутренне крайне насыщенной, полной высокого горения жизнью, творил строку, прозревал рифму, доходил до самых непостижимых глубин прозрений, чтобы однажды к нам щедро и ярко в полном объёме пришло его Слово – и сделало нас навсегда богаче и, возможно, добродетельнее. Потому что его совестливая, своими корнями уходящая к народным и православным истокам «тихая лирика» требовательно взывает к нашим покорёженным сегодняшней действительностью нравственным основам, пытаясь спасти наши души.
Фото – из личного архива автора.
Внизу материала – песня Владимира Перова на стихотворение Анатолия Илларионова «Кареглазая».