"И в жизни сей мне будет утешенье: мой скромный дар и счастие друзей...". Часть вторая

Безвременно ушел из жизни Антон Дельвиг. Его ранняя кончина потрясла друзей. «Вот первая смерть, мною оплаканная, – писал в скорбные дни Пушкин. – Никто на свете не был мне ближе… Помимо его прекрасного таланта, это была отлично устроенная голова и душа склада необычного». Но Дельвиг обладал не только «необычной» душой, он был и большим поэтом, при жизни недооцененным едва ли не всеми, кроме великого друга, который искренне восхищался его успехами в поэтическом творчестве. Особенно отмечал произведения на античные темы, романсы и песни, которые уже при жизни поэта перелагались на музыку известными композиторами.

Философ и критик Иван Киреевский отмечал, что Дельвиг «выше всего является в своих русских песнях». Песни Дельвига поются до сих пор. Самая известная из них – «Соловей». Положенный на музыку Александром Алябьевым, он «облетел» эстрады всего мира. Незадолго до смерти Дельвиг создал излюбленный меломанами романс «Не осенний частый дождичек». В течение двух десятилетий – от первых лицейских лет до раннего конца жизни – Дельвиг рядом с Пушкиным. Он провожал друга в южное изгнание, посетил в Михайловском, помогал решать многие житейские проблемы.

Портрет Дельвига всегда висел в кабинете Пушкина над письменным столом.

Близким лицейским другом Пушкина и Дельвига был Кюхельбекер – Кюхля, «мой брат родной по музе, по судьбе».

«Что за прелестный человек этот Кюхельбекер! Как он любит тебя!» – писал Рылеев Пушкину.

Известный военачальник, будущий герой Отечественной войны, родственник Кюхельбекеров Барклай де Толли помог определить Вильгельма в Царскосельский лицей. И не ошибся. Он был одним из самых прилежных и одаренных лицеистов. Лучше других знал литературу, историю, философию и был щедрым в своей готовности делиться знаниями. Необычайно много трудился он на парнасском «поприще». Поэмы «Юрий и Ксения», «Сирота», историческая трагедия «Прокофий Ляпунов», переводы трагедий Шекспира «Макбет» и «Генрих IV», сборники лирических стихов, которые с годами становились все глубже по мысли, все яснее по языку? – все это привлекало внимание читателей разных поколений, что прочно закрепило имя Кюхельбекера в плеяде поэтов пушкинской поры.

Декабрьские события 1825 года вырвали Кюхельбекера из круга друзей. Пушкин, относившийся к нему с неизменной, чисто братской любовью, не забывал его, когда тот находился на каторге.

«Мой первый друг, мой друг бесценный!» – так обращается в одном из лучших своих стихотворений Александр Пушкин к Ивану Пущину. Необычной по своему историческому сюжету, отмечают исследователи, была их дружба. Шесть лет единенья в Лицее, затем довольно редкие встречи в Петербурге, наконец, единственный день, проведенный вместе? – 11 января 1825 года, когда Пущин посетил поэта в Михайловском, озарив опальный дом «лучом лицейских ясных дней». И все. Больше они никогда не виделись. Одиннадцать лет Пушкин знал, что Пущин заживо похоронен «в мрачных пропастях земли», но дружба не слабела.

После 1837 года настал черед Пущина одному за двоих хранить верность старой дружбе. Он словно не считал Пушкина мертвым, непрестанно обращаясь памятью к лицейским годам, к Михайловскому свиданию. Встреча в Михайловском – это один из самых драматических моментов в жизни двух великих людей. Многие предостерегали Пущина от поездки, которая могла вызвать неудовольствие властей, но он непременно хотел повидать Пушкина, словно предчувствуя их последнюю встречу. Отдельные исследователи отмечают, что судьба Пушкина во многом была определена Пущиным: стоило ему вовлечь в тайное общество своего друга, открыть ему цели и намерения заговорщиков, как Пушкин загорелся бы всей душой и круто изменил бы свою жизнь. Пущин не сделал этого. Последний такой шанс представился в Михайловском, но Пущин снова поберег дорогого ему человека.

Пущин любил всех, кто с ним в тех или иных жизненных обстоятельствах соприкасался. Любой человек сбрасывал с себя шелуху трусости, корысти, мелочного тщеславия и подлого страха; в каждом обнажались тогда лучшие, благородные струны души, как бы долго они ни молчали.

Вот почему Пушкин «благословил судьбу», встретив еще в отрочестве на своем пути воистину редкого человека, вот почему он жалел о том, что не видит его в свой последний час.

Через три года после гибели Пушкина его лицейский друг Иван Малиновский получил из Сибири письмо Пущина, в котором, в частности, говорилось: «Если бы при мне должна была случиться несчастная его история… я нашел средство сохранить поэта-товарища, достояние России». Этот человек слов на ветер не бросал.

С остальными лицейскими товарищами Пушкина связывали не такие теплые и глубокие дружеские отношения. Но все они ревниво относили себя к братству «лицейской республики». Среди них одаренный музыкант Николай Корсаков, будущий ученый-математик Владимир Вольховский, соперник Пушкина в области поэзии Алексей Илличевский, будущие дипломаты Александр Горчаков, Модест Корф, поэт Сергей Ломоносов, будущий адмирал Федор Матюшкин, генерал Константин Данзас, неизменный староста лицейского курса Михаил Яковлев и другие.

У постели умирающего поэта в течение последних часов находился один из преданнейших его друзей – Владимир Даль, врач, писатель, будущий составитель «Толкового словаря живого великорусского языка». Он стал свидетелем последних минут жизни Пушкина:

«Друзья и близкие молча, сложа руки, окружили изголовье отходящего. Я, по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше. Он вдруг, будто проснувшись, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал: “Кончена жизнь!” Я недослышал и спросил тихо: “Что кончено?” – “Жизнь кончена”, – отвечал он внятно. “Тяжело дышать, давит”, – были последние слова поэта».

Пушкин скончался 10 февраля в 2 часа 45 минут, через 46 часов после дуэли. Даль остановил часы, тикавшие на камине.

Именно в этот день будущий словарь Даля пополнился еще одним словом, толкование которого он записал в квартире Пушкина на отдельном листке бумаги: «Бессмертие – непричастность смерти, свойство, качество неумирающего, вечно сущего, живущего, жизнь духовная, бесконечная, независимая от плоти. Всегдашняя или продолжительная память о человеке на земле, по заслугам или делам его. Незабвенный, вечнопамятный».