Муртаза рубит дрова

Но что изумило до глубины души, так это неожиданно острые споры о зимней рубке дров. Вот уж где была настоящая жара, скажу вам.
Кто-то согласился, что можно, действительно, и более рационально к заготовкам подойти. Но были и те, кто желал рубить и таскать непременно по-яхински.
Сразу видно – народ у нас домовитый, хозяйственный. К тому же Некрасова читал, и даже Пушкина. То есть не просто стучал мне мерзлым поленом по голове, но и приговаривал про то, как в лесу раздавался топор дровосека...

Назревал раскол похлеще знаменитой свифтовской вражды тупоконечников с остроконечниками. Возникла необходимость разобраться поставить точку.

Что же, критик ли, редактор, а то и читатель с писателем – все живые люди, все имеют право на ошибки.

После десятого послания в личку, где читатель-крестьянин, торжествуя, плевался, грозя взорвать пушистые бразды, а то и вовсе пытался оросить несчастного критика «длинной хрустальной дугой мочи» за то, что тот хулил зимнюю вырубку дров – я впал в сомнения. Кстати, про дугу и мочевой хрусталь - это из текста «Зулейхи», не подумайте чего плохого, сами читатели в письмах до таких высот слога редко доходят, даже истовые яхинские поклонники.

Как человек, всем худшем в себе обязанный книгам, в первую очередь я принялся сомневаться в самом себе.
Трижды перечитал свои критические слова о «зимне-дровяном эпизоде», отыскивая в них посыл «дрова зимой рубить категорически нельзя!».
Не нашел.

Тут я вспомнил о рассказанном вчера случае с «пирОжком». Действительно, порой люди слышат не совсем то, о чем им говорят. Это подтвердил один мой знакомый врач-костоправ, которому я тоже однажды поведал историю про Кевина и кастрюлю. Выслушав меня, доктор, внешностью похожий на Илью Олейника как брат-близнец, пошевелил усами и печально вздохнул. Затем поделился недавним случаем: «Представляешь, пришла ко мне женщина, с плоскостопием. Дал ей задание: ежедневно ногами катать скалку. Даже показал как. Уточнил: сидя на стуле! Через пару недель велел зайти снова. Не пришла. Через месяц случайно узнал – переломы копчика и лучезапястного, плюс сотрясение мозга... Думал, под машину попала, но нет – он стоя на скалке упражнение делала... – двойник Олейника снова вздохнул. - Люди так устроены. С этим ничего нельзя сделать. Когда говорю: «Ложитесь на живот», многие сразу ложатся на спину». Я человек любопытный, не удержался от вопроса: «А если им велеть на спину лечь, легче понимают?» Доктор грустно покачал головой: «Со спиной то же самое. Я стал добавлять: «Ложитесь на спину. Животом вверх». Еще хуже – те, что сначала правильно легли, как только слово «живот» услышат, сразу на него переворачиваются...»

Эти знания насчет особенности людских реакций мне потом сильно пригодились при работе в издательстве. Одна из важнейших заповедей редактора, озвученная мне профессионалом высочайшего уровня, звучала так: «Большая ошибка и писателя, и редактора – думать о читателе плохо. На самом деле читатель – гораздо, ГОРАЗДО хуже».

Ладно, думаю. Я же в первую очередь и есть самый обычный читатель, купившийся на громкие титулы, восторженные статьи, высокие премии... Это уже потом, после прочтения я стал гнусным критиканом. Может, я чего у авторессы проглядел в тексте. Может там, вопреки моему злопыханию, все как надо. Может, я криво выразил мысль свою, сквозь пелену зависти и злобы не разглядел убедительной правды жизни, достоверно описанной именитой лауреатшей...

Следуя старой доброй привычке «повторение – мать учения», решил перечитать спорный момент «глубокого, серьезного, убедительного романа». Я же не Прилепин, который «Яхину не читал, но роман одобряю!»

Послюнявив пальчик, вновь припал к потрепанным страницам.

«Еще до полудня утренняя метель стихла... Выехали за дровами».
Ну, выехали, так выехали. Охота пуще неволи. Из всей деревни, кстати, единственные в лес поперлись. Другие-то понимают, что скоро снова мести начнет, их проглянувшим на время солнышком не провести – люди деревенские, опытные.
Но пока все как у Некрасова, да – мороз и солнце.

Метель мела всю ночь и утро, «ночью намело много снега». Не просто много, а очень много. Нам сообщается, что перед поездкой Зулейха расчищала двор: «долго вгрызалась лопатой в сугробы». Учитывая, что двор расчищался ей ежедневно, представляем уровень выпавших осадков.

А вот они заезжают в лес.
«Могучие валы сугробов. Молчание – на многие версты окрест».
Еще бы. Всю ночь мело, все утро мело, и еще к вечеру мести будет – деревенские в погоде более-менее разбираются, у них вся жизнь от нее зависит. Кто ж попрется в такой день в лес шуму наводить. Только наша милая семейная парочка, Муртаза да татарочка.

Муж-Муртаза влезает в снегоступы, закидывает за спину ружье, сует за пояс большой топор и чешет в лес. Зулейха бредет за ним по глубокой канаве, которую оставляет за собой муж – ибо он «пробирается вперед по пояс в целине... сминая хрусткий снег широкими снегоступами».

Вот тут я ничего не могу сказать. Ни разу в жизни не ходил на снегоступах. С моим 48-м размером ноги снегоступы, как и ласты – совершенное излишество для меня.
Но я сильно озадачен. Если Муртаза все равно бредет по пояс в снегу, то зачем он себе усложняет жизнь этими снегоступами? На кой ляд они тогда ему нужны? И как он в них идет?

Забредя подальше от дороги (так, что лошадь с санями уже и не видать сквозь деревья), Муртаза находит высокую березу, любовно похлопывает ее по березовому стану, утаптывает вокруг нее снег, затем «скидывает тулуп, ухватывает покрепче изогнутое топорище... и начинает рубить»

Ну, так-то молодец, конечно, пусть рубит. Только сдается, что пока Муртаза бороздил по пояс в снегу, ружьишко-то свое он потерял. И тулуп скидывая, этого даже не заметил. Да и потом уже о нем вовсе не вспомнит. Сгинуло ружье из текста, будто и не было его. И хрен с ним, березу рубить надо.

Надрубив ствол, «Муртаза бросает топор, отряхивает с плеч сучки и веточки». В принципе, отношение мужа к своим инструментам становится более-менее понятным. А еще в колхоз не хочет вступать. Вот там бы набросался, не свое – не жалко.
Валят дерево. Потом идет сцена сучкования. Муртаза рубит толстые ветви, Зулейха ломает руками те, что потоньше.

Довольно скоро береза «очищена от веток и разрублена на несколько бревен».
Тут мое уважение Муртазе. Физическую силу я ценю в людях очень высоко. Это самое важное в жизни. Недаром в народе говорят: «Сила есть – ума не надо!». Свалить сколько надо деревьев по осени да без проблем заготовить их, чтобы зимой по снежку притащить домой – это не для татарского кулака. По пояс в снегу разделывать дерево на бревна всяко интереснее, с этим не поспоришь.

Переноска результата трудов – «четырех длинных бревен», «толстых вязанок дров», охапок толстых веток, битком набитой хворостом корзины – происходит уже когда солнце скрылось и «метель волком завывает меж деревьев».

Весь Юлбаш по избам сидит, потому что нормальные, а нашим голубкам самое время размяться. Длинные бревна ими таскаются, напомню, по едва намеченной тропе, снега кругом – мама не горюй, и все натоптанное быстро заметает – во всяком случае, большую корзину с хворостом замело напрочь и ее приходится бедной Зулейхе искать с помощью щупа – тыкать прутиком в снег.

Конечно, все описанное авторессой можно совершить, если сильно захотеть.
Но возникает вопрос: а какого хрена вообще их понесло за дровами в тот день?

Ладно, Зулейха – она умственно отсталая, с нее взятки гладки. Мы уже привыкли, что у Яхиной все ее героини такие. Я поэтому к ее рубке топором капусты в квашне и не имею претензий – имеет право, у блаженных свои причуды.
Но Муртаза-то – точно не такой! Он – крепкий хозяйственник, кулак! У него лошадь есть, корова, утки, дом огромный, полно зерна, мяса, колбасы, пастилы и прочих продуктов...
Так много добра у дураков не бывает. Я знаю, о чем говорю – у меня ничего из перечисленного нет.
.
И если мы понимаем, что Муртаза – адекватный крестьянин-кулак, то неизбежно перед нами встает вопрос: а на хрена тогда это ему было нужно: переть в метельный день в глухую чащу березу рубить? Что двигало этим человеком, какой порыв души заставил его пройти все выше рассмотренные трудности, когда их можно было избежать?

Ответ очевиден: это наша авторесса Яхина, словно злая демоница-бабаиха, ухватила своего героя цепкой ручкой за длинную бороду и потащила в лес, а за ним и жену его потянула. Чтобы ужаснуть читателя тяготами и лишениями воинской жизни, тьфу ты, тяжелой женской долей. Ради этого бедный Муртаза и чудил в лесу, себя не жалея.

Избавься он от недоброй воли демонихи-писательницы и заживи сам по себе, все было б иначе. Нанял бы, как кулаку и полагается, работников еще осенью. Те быстро организовали бы делянку, навалили деревьев, напилили их, а как выпадет снег – отволокли бы хозяину. Так, во всяком случае, у многих заведено было. Теперь мне становится понятным недовольство представителей татарского народа тем, как в книге их быт изображен Не зря они усматривают в тексте пасквиль на их жизнь.

Деревья, конечно, можно рубить в любое время года и суток. В любую погоду. Мало того – их можно и под водой, наверное, рубить. Человек вообще способен на многое. Но человек всегда старается расчитывать и беречь силы, не тратить их без нужды. Выбирает наименее энергозатратные и наиболее эффективные способы действия.
Если крестьянин (да любой человек, занимающийся тяжелым физическим трудом) начнет усложнять себе задачи – долго не протянет. Это только в армии круглое носят, а квадратное катают. Но там и задача другая, ее прямо озвучивает своим подчиненным любой командир: «Мне не нужно, чтобы вы работали, мне нужно, чтобы вы за...бались!»

А что же Некрасов, а как же Пушкин, спросите вы. Ведь в лесу – раздавался? Соглашусь, раздавался. Топор дровосека? Именно так, его самого. Лошадка в гору поднималась, везущая? Да, поднималась, медленно. Четыре длинных бревна везла? А вот тут уже нет. А чего она там везла? Так хворосту воз. Отец, слышь - рубит, а шкет отвозит. Но ведь «откуда дровишки» герой спрашивает? А хворост, стало быть, это не дровишки, это спагетти?..
За хворостом в зимний лес я и сам ходил, в армии. Как Муртаза – с топором за ремнем, на своих кирзовых снегоступах, по пояс в снегу. Правда, карамультука за спиной у меня не было, и Алла! А то тоже утерял бы, как пить дать.

Муртаза – единственный герой дрянного романа Яхиной, к которому у меня мелькнуло подобие сочувствия. Ведь ни в чем плохом он замечен не был. Маму свою любил, много работал, да и жене Зулейхе уделял посильное внимание. Он много страдал из-за злых фантазий авторессы, ружье вот просрал в лесу, опять же. С бревнами в метель корячился. И даже погиб из-за нашей киносценаристки. Та заставила его бычить на ровном месте на вооруженных людей в лесу и схлопотать за это пулю. Потом еще Зулейха над его телом вдоволь поглумилась: каким-то образом в дом затащила, раздела и уложила на сяке – это такие татарские нары – и ночевала с ним, удивляясь, что тот не гонит ее на женскую половину.

Хотя, может, я и не совсем прав насчет здравости рассудка Муртазы. Прожил ведь он с умалишенной женой лет пятнадцать – не могло не сказаться. Если внимательно присмотреться, то безумие кроется почти в каждом яхинском персонаже. А чокнутый Доктор-Яйцо, яхинская нелепая пародия на чеховского человека в футляре, еще и понормальнее остальных казаться будет. Впрочем, неумелость изображения любых людей и ситуаций сводит на нет потенциально любопытные моменты книги нашей авторессы.

Обсуждение достоверности яхинских текстов больше всего напоминает неловкую ситуацию, описанную гениальным Зощенко в рассказе «Приятная встреча». Ехал там человек в поезде, из Ростова в Москву, да и разговорился с одним из пассажиров. Тот представился ему помещиком, а рассказчик начал волноваться, спорить – помилуйте, мол, какие ж нынче помещики, откуда им взяться, как они могут быть! А собеседник ему: «А вот, могут. Вот я – помещик. Сумел сохраниться через всю вашу революцию! И плевал на всех – живу как бог». Рассказчик изумляется, уже и приглашение готов принять – поехать усадьбу помещиковую осмотреть... Хорошо, что сидевший рядом пассажир вмешался: «Да вы с ним перестаньте разговор поддерживать. Это психические. Не видите, что ли?» - оказался сторожем, который группу душевнобольных перевозил.

С другой стороны, есть и философия тучного писателя в мятой детской курточке из «Золотого теленка»: «Ведь если тексты существуют, то должен же кто-нибудь их читать и обсуждать?»

Впрочем, кому как, а у меня уже от количества принятой вовнутрь «яхинки» изжога и головокружение.
Следующий обзор будет посвящен не нашей лауреатше, обещаю.

Будем разбирать замечательный текст яхинского кумира, чьи произведения она перечитала все до одного. Не просто кумира, а в чем-то и ее духовного отца, надоумившего Яхину на второй роман и всячески помогавшего советами.