Елена Токарчук: "Я не представилась? Меня зовут Ассоль..."

Заметила я её сразу же, ещё на абитуре. Трудно было не обратить внимания на худенькую девочку с огромными глазами в инвалидной коляске, ловко управляемой её мамой, Любовью Константиновной. Я, конечно, понимала, как ей должно быть одиноко и страшно – здесь, в Москве, среди совершенно чужих людей, такой маленькой и беспомощной, не очень привыкшей к социуму за свою 17-летнюю горькую жизнь. И, конечно, мне немедленно захотелось с ней познакомиться, протянуть ей руку дружбы, оказать любую посильную помощь.

Скажу честно, это было психологически очень непросто сделать. Физически здоровые люди испытывают сильный дискомфорт рядом с инвалидами – словно чувствуя невольный стыд за свою полноценность, за свои данные Богом возможности. И эта неловкость мешает воспринимать больного человека естественно, а тем паче, общаться с ним на равных. Легче не заметить его, сделав вид, что ты занят вещами более актуальными и важными. Я и сама не раз испытывала это неприятное гложущее чувство, невольно стыдясь самой себя рядом с теми, с кем судьба обошлась жестоко.

Помню, как-то в метро оказалась в вагоне рядом с парнем-афганцем без ног. Он был мой ровесник примерно, такой красивый, с ясным взглядом, но в коляске. Он смотрел на меня по-мужски, с интересом, а мне было невыносимо стыдно за свою красоту, за свои стройные ноги в модных туфельках, за то, что не могу видеть в нём никого, кроме несчастного калеки, не могу выкинуть из головы его внешний вид, смотреть только в глаза, в душу… Это так больно, что совершенно не знаешь, как справляться с подобными чувствами! Словно именно ты что-то должен этим людям, именно ты призван им помочь – но не знаешь, чем. И вот ты уходишь в свой красочный мир – а они остаются в своём сером, с его тоской и болью, разрушенными мечтами и сломанной молодостью…

Глядя со стороны на Лену, я заметила в её лице спокойное умиротворение, уловила в глазах внимательную доброту. Не один день я размышляла над тем, как бы подойти к ней, чтобы не напугать, чтобы она не сочла это простым любопытством, чтобы поверила, что я искренне хочу узнать её поближе и стать ей другом. Её спокойное лицо помогло мне решиться. Я знала, что они с мамой живут в нашем литинститутском общежитии этажом выше, и как-то вечером, наконец подавив все сомнения и страхи, отправилась в гости.

Знакомство произошло гораздо легче, чем я это себе представляла. Мне удалось победить в себе монстра страха и неловкости, в чём есть немалая заслуга самой Лены Токарчук. Скорее, не я протянула ей руку помощи, а именно она помогла мне избавиться от комплексов и робости. Она вернула мне спокойствие и уверенность, научила быть собой и не зависеть от людских суждений, от молвы и сплетен, от косых взглядов и тревожных мыслей, которые, как червь, точат нас, лишая крыльев. Именно Леночка дала мне ту простоту и естественность, которая мне сегодня так помогает общаться с самыми разными людьми самого разного возраста и конфессий, самой разной национальности и политических убеждений. Леночка помогла мне стать свободной.

Её было 17, мне – 27. Но она, безусловно, была намного старше! И мудрее. Родилась она и на тот момент ещё жила в городе Уральске Западно-Казахстанской области. До семи лет она развивалась как нормальный, физически здоровый ребёнок, но затем страшная болезнь – а у неё выявили мышечную дистрофию – начала давать о себе знать. В девять Лену уже пришлось пересадить на инвалидную коляску, где она уже и оставалась до конца своих дней. Мышечная дистрофия – это безжалостное, неизлечимое, совершенно безнадёжное заболевание, постепенно лишающее человека способности двигаться. Живут люди с этим диагнозом примерно лет 25… И Леночка всё это знала о себе – и при этом жила светло и очень с большим достоинством. Любила этот мир, была невероятно начитанна, с нежностью и теплом относилась к людям. Самое страшное, что то же самое заболевание оказалось и у её младшего брата. Уже после того, как это чудовищное известие обрушилось на семью, родители Лены сдали сложный анализ крови, и выяснилось, что у них генетическая несовместимость. Отец её не выдержал такого испытания и ушёл из семьи. А её прекрасная мама кинула все силы, чтобы облегчить жизнь своих детей, не упасть духом и пронести этот воистину крест высоко и достойно.

Я стала бывать у Леночки каждый день. Постепенно я познакомила с ней и других наших однокурсников. Это было нелегко, ведь они поначалу сопротивлялись – по тем же самым причинам, о которых я говорила выше. Но в конце концов все мои друзья-однокурсники познакомились с Леной, стали её добрыми друзьями, с удовольствием чаёвничали в её уютной комнатке, читали свои стихи, говорили о жизни, спорили – а Леночка слушала, улыбалась, подбадривала, восторженно что-то рассказывала… Наш курс принял Лену в свой круг, она стала почти обычным членом наших тусовок, хорошим другом каждому. И часто мы совершенно забывали о её болезни – так она была умна и интересна, естественна и спокойна, что не было никакого смысла вести себя как-то иначе, сохранять напряжение и думать над каждым словом.

Однажды я зашла к ней после занятий (она всегда ждала нас в своей общежитской комнате, а педагоги приходили к ней заниматься индивидуально, в общежитие), переполненная дневными впечатлениями. У меня на тот момент был роман с драматургом Вадимом Левановым, я была полна этим чувством, буквально летала. Леночка заметила блеск в моих глазах, спросила, как я провела день. Она всегда была примерно в одном настроении, как говорится, «в одной поре»: чистенькая, аккуратно причёсанная, спокойная и очень внимательная к собеседнику. Я смутилась и не знала, что ответить. Сказать ей о своей любви? А вдруг это её заденет, обидит, выведет из равновесия? Ведь наверняка с таким заболеванием ни о какой любви и речи быть не может… Что делать? Пока меня терзали сомнения, она вдруг мягко сказала своим нежным, звенящим, как колокольчик, голосом:

– Ты не бойся мне говорить и читать о любви! Я не обижусь! Я знаю, что это такое – у меня был мальчик, с которым у нас было чувство… Правда, он меня предал, но всё равно мне знакомы все оттенки любви так же, как и тебе. И мне совсем не будет грустно – я, напротив, только порадуюсь за тебя.

И мне вдруг стало так легко! После этого с Леной у меня больше не было никаких зажимов. Мы с ней чудесно проводили время вдвоём – её тактичная мама частенько выходила из комнаты по каким-то своим делам, никогда не стояла у нас над душой. Хотя нередко мы сами вовлекали её в наш разговор, и нам было весело и хорошо втроём. Это было очень счастливое время!

Когда я услышала её стихи, я буквально влюбилась в неё. Невероятные по своей глубине, её стихотворения мгновенно переворачивали душу своей горечью и мудрой философией, буквально меняли мой генетический код, озаряя своей силой и красотой.

Первое стихотворение, услышанное от неё, было вот это:

* * *

Я не представилась? Меня зовут Ассоль,

И в неизвестность оттого всё больше тянет.

Как вы живёте, инопланетяне?

Какая очередь у вас за колбасой?

А ещё потрясло вот такое – тоже коротенькое:

* * *

День начинается с утра,

С укуса злого комара,

С удобной, глаженой одежды

И неоправданной надежды…

Я всегда понимала, что ей осталось жить совсем недолго, что её мир бесконечно ограничен её неспособностью самостоятельно передвигаться, что она почти всю информацию о мире черпает в книгах или от людей… Именно поэтому она так жадно слушала меня – ведь любое событие внешнего мира казалось ей невероятно значительным, интересным и содержательным. Я училась у неё ценить время. Я училась у неё любить людей. Я училась у неё быть снисходительной к человеческим слабостям. Я училась у неё этой бесконечной способности удивляться самым простым и обыденным вещам – первому летнему дню и влетевшему в окошко мотыльку, забытому высохшему листику меж страниц и новому стихотворению… Удивляться – и восхищаться так, словно это бриллианты самой чистейшей воды! Впрочем, возможно, именно это и есть настоящие бриллианты в нашей короткой, грустной, такой непрочной человеческой жизни…

Когда я входила в её комнату – оттуда, из внешней жизни, из неведомого ей мира, – она обычно тут же, с порога, звонко предлагала:

– Ну, читай!

Имелось в виду, что я прочту ей свои новые стихи, которые у меня тогда появлялись чуть ли не ежедневно. Это были щедрые на вдохновение времена! А слушать стихи она была готова часами. И мои, к счастью для меня, – особенно, за что я ей несказанно благодарна. Но, конечно, не только за это…

А однажды я пришла в ярком красном жакете, и Леночка властно посмотрела на меня:

– Стой-стой-стой! Дай-ка я угадаю, почему ты сегодня в красном!

А дальше началось настоящее действо. Фантазии Лены не было границ, и её удивительные предположения тронули меня до слёз. Оказывается, я надела красное, потому что это был особенный день, я чувствовала в себе прилив сил, мой день был насыщен готовностью побеждать эту жизнь и покорять чьи-то сердца…

Помню, как с грустью тогда подумала: «Бедная девочка! Ведь на самом деле я просто постирала зелёную кофточку и надела красную, и никаких особых причин больше нет…» Но для Лены всё, что было недоступно её взгляду и слуху, приобретало особенный смысл, буквально сакральное значение. И тогда я начала понимать, как много я имею – имею, но совершенно не ценю! Я могу ходить! Я могу любить! Я могу говорить со всеми, с кем хочу! Я могу жить так, как хочу, быть там, где хочу, носить то, что хочу… Я столько, оказывается, могу по сравнению с физически слабым человеком! А ведь я сама много болела и часто жалела себя, считая, что жизнь обходится со мной несправедливо… После встречи с Леной жалобы на жизнь и брюзжание, жаление себя и нытьё я прекратила раз и навсегда. Что бы со мной ни происходило. Когда видишь такую силу духа, такую красоту души – просто стыдно вести себя недостойно, гнуться и ломаться под ударами судьбы. Вот что дала мне встреча с Леной Токарчук – думаю, гораздо больше, чем дала ей я всей своей любовью, верой в неё и поддержкой вместе взятыми.

Вот – одно из её самых гениальных:

* * *

Я пишу с лицом историка

И охотно узнаю:

Ваша идеомоторика

Не похожа на мою.

Я прошу, но мысль отправлена

По дороге неземной:

Не поймите меня правильно,

А подумайте со мной.

А ведь надо учесть то, что написано это было в 15 лет!

Продолжение следует...