О генеральной линии русского авангарда в поэзии двадцатого века

От лица «простого человека» теперь выносились приговоры любым якобы «бывшим людям», любой мог быть осуждён по доносу. Такова была и кадровая политика в стране, включая Союз писателей. Вспомним травлю Б. Пастернака, вынужденный отказ его от Нобелевской премии. Это цветочки. Искусственная мораль, весь контркультурный (антихристианский, по сути) как бы авангардный проект «воцарились» в официальном искусстве надолго. Пафос переворота выветрился, осталась низость, цинизм и пошлость. Сбылось предсказание Достоевского: «Если Бога нет, то всё дозволено».

И если полубезумный, талантливый, классически образованный немец Ницше на свой страх и риск, от своего лица провозгласил «смерть Бога» (имел на то частное право мыслителя), то профессиональные революционеры (люди совсем непростые) уже не приватно, но от лица нового государства судили всю великую, сложную, много веков христианскую, русскую культуру. Она была им глубоко ненавистна именно своим благородством, служением и устремлённостью вверх, к божеству. А никаким не классовым и, действительно, пережиточным свойством. Она претила порождениям озлобления двадцатого века своей внутренней свободой, красотой, чувством истинного братства, духовной высотой человека христианской культуры. Всё тем же благородством. Не классовостью. Нежеланием насиловать, убивать, резать людей – революционизировать насильственно, одним словом.

Судили великую культуру новые пропагандисты хитро, не от себя, но от лица «самого передового для своего времени» «простого рабочего человека», от лица «авангарда истории». Судили всех неугодных – мыслящих самостоятельно, свободно. Мыслящих. Такое осуждение стало новым родом честности, человечности – революционной, пролетарской. Человек, осуждающий своего брата, соотечественника, даже отца, подобно Павлику Морозову – чувствовал себя безгрешным и безнаказанным. Это была точно «новая порода людей». Это не было «простотой», это была переделка (или подделка) человеческой природы. Новые люди были как бы идеальными людьми. Старались таковыми выглядеть, и удавалось это через осуждение другого, ближнего – «врага народа», через донос и непрестанный (перманентный) судебный процесс в стране. Шло избиение инакомыслящих (близких, родных). Это было гражданское отчуждение всего исторического и живого, настоящего актуального времени. Это была духовная смерть, её приближение, болезнь, оцепенение духа.

Сам простой рабочий, разумеется, ни сном, ни духом не мог бы в этом участвовать и никак не был бы в этом повинен. Просто у труженика-пролетария, создателя материальных благ, не оставалось бы на это времени – на осуждение универсальных ценностей. Да и с какой бы стати он стал это делать? Но его заставляли – новые «просветители», злостные атеисты-идеологи (страшнее любого попа), фанатики своего дела. От имени «простого» человека судили и уничтожали таких же людей, объявив их «классовыми врагами». Судила новая советская элита (господствующий класс), отнюдь не такая простая, как пролетарий, позволяющая себе практически всё, отменив совесть, Бога, смирение – насаждая беспокойство и вражду к сложившемуся историческому типу человека. Жуткое время всеобщего страха и оцепенения на фоне репрессий. Неустанный поиск «врага» внутри собственного народа в своей же стране. Вот чего стоила эта ориентация на физическое уничтожение «классового врага».

Гитлер шёл тем же путём жесточайшего подчинения при помощи оболванивания лютой пропагандой и непрестанным психопатическим взвинчиванием масс, посаженных властью на цепь управления. И если Маяковский только ещё призывал атаковать Пушкина как представителя «старой», высокой, аристократической и свободной, и гуманной (религиозной) культуры, то нацисты просто жгли книги на площади и славили «белокурую бестию». Своего рода «простого человека», «истинного арийца» как недостижимый образец для всего остального – якобы второсортного и бесправного по определению (способного только к подчинению) человечества.

Чудовищная фальсификация духа (предсказанная Ницше «переоценка всех ценностей») в какое-то мгновенье произошла и в фашистской Германии, и в большевистской России. В двадцатом веке победила не сила вековечной духовной Культуры, человеческая личность, лицо, но очередное насилие и наглое невежество взяли временный верх над христианским гуманизмом на большой части Европы, в двух враждебных друг другу очагах. Настоящие духовные ценности христианской веры, например, кротость (истинная простота), любовь к своему ближнему (доверие), искреннее прощение – были оклеветаны и низложены, почти уничтожены злобной пропагандой, обязывающей грубо использовать или уничтожать всех «эксплуататоров трудового народа», а заодно их Культуру. А в Германии – все недостойные высшей арийской расы цыгане и прочие славяне должны были пойти в услужение «белокурой бестии». И там, и там с носителями истинных человеческих свойств – и морально, и физически почти расправились.

Схватка двух, желающих мирового господства пауков в одной банке мира – предстояла неизбежно.

Победило меньшее зло, «русский Бог», даже отменённый, оказался сильнее немецкого сумасшествия и простые солдаты Красной Армии во главе с боевыми офицерами не сдали своей великой исторической Родины немецким захватчикам. Это самое важно. Так обстояло дело.

А в теории задание новой атеистической идеологии исключало единство божеского и человеческого. Обожествлялась власть земная (вознесенная до отменённого Бога, всё по Ницше) – в лице одного культивируемого из всех нечеловеческих сил (за отменой Бога) диктатора восточного типа товарища Сталина. Свято место пусто не бывает. Но нет Бога – нет и человека. Есть обожествление человека безбожного, сверхчеловека, фюрера. Сталин и Гитлер – оба претендовали на должность мирового инквизитора, об опасности прихода которого к власти предупреждал Достоевский. Придёт такой – и люди забудут о Боге. Все ему поклонятся. Опасность – в этом. Останется благочестие, новая мораль, но не будет уже живой веры, не будет веять Дух, где хочет. Одна сытость и тотальный контроль – больше ничего. Человек-робот, управляемый от кнопки Великим инквизитором. Такой была перспектива безбожного проекта двадцатого века. Таково было роковое противоречие, непримиримая двойственность двадцатого века. Только Великая Отечественная война могла решить его.

Алексей КРИВОШЕЕВ

Продолжение следует…