Все новости
ЛИТЕРАТУРНИК
2 Ноября 2019, 13:38

Моя технология написания романа

Спросили меня в ЖЖ о моих писательских техниках. Мне и самому было полезно и приятно все это лишний раз отрефлексировать. Писал я (отчасти) на материале той книги, которую сейчас заканчиваю, вываливаю из комментариев всю простыню. Сначала вопросы:

1. Известно ли Вам заранее, как будет разворачиваться действие и чем кончится книга?
2. Составляете ли Вы некий план книги перед написанием?
3. Пишете ли Вы перечень персонажей с их чертами, свойствами и особенностями?
В целом интересует некая техника написания, техническая сторона дела.
1. Да, конечно. На это у меня уходит где-то полгода-год по каждому роману. Я пытаюсь понять: какая у него основная идея; как она может выразиться в развязке; что нового узнает весь этот мирок, ну и главный герой тоже – о себе и о реальности из этой развязки.
Потом я уже выстраиваю все остальное, исходя из финальной кульминации. Все сюжетосложение у меня строится именно так, «задом наперед». Только после того, как я начинаю четко понимать, «какая картинка высветится в конце» – я начинаю делать к ней «обратку», то есть начало.
Начало, на мой взгляд, должно быть таким, чтобы там «каждое слово лгало» – с точки зрения того, чем дело кончится в финале. Даже в пределах сцены: хуже нет, когда описывается намерение героя, и потом оно же и реализуется без поправок. Это вопиюще антихудожественно.
Нужно, чтобы разрешение (хоть сцены, хоть романа) было полной неожиданностью. Поэтому я на всех парах запускаю действие не туда, куда оно придет – а как бы в противоположную сторону. Имея в виду развязку как-она-на-самом-деле-будет, конечно.
Простой пример: во втором томе, который я сейчас доделываю, герой у меня проболтается весь роман в Систербеке, где происходит действие. Я это знаю заранее, и именно поэтому он в первой сцене собирает чемодан, чтобы уехать. Это и определило первую сцену, ее содержание – почему оно такое, а не другое.
Далее, он говорит (ясно и категорично) в этой сцене, что «с его расследованиями покончено». Ну понятно – всю книгу (в результате) он будет заниматься новым расследованием. Это сквозная техника, она у меня применяется в сотнях вариаций.
2. Отчасти я уже ответил. У меня планируется все, сейчас рядом со мной лежит груда исписанных блокнотов с бесконечными набросками планов.
Конструктивность книги (ее конструкция) – для меня исключительно существенная вещь. Крайне важно, что, например, герой (не главный) в одной сцене напивается по мере беседы, а в другой, наоборот – трезвеет. Это коррелирует и с содержанием бесед.
Я делаю очень сложную систему отражений. Действие у меня развивается сюжетно, символически, психологически, философски – все это по отдельности, но за всем этим я слежу.
Проще всего «сюжетно» – это как бы такая цепь событий. Но при этом для меня очень важно, чтобы из каждой сцены можно было извлечь какую-то информацию о финале. С сюжетом это связано только отчасти: события событиями, а «прояснение картинки» (все меньше «лжи», все ближе к «окончательной реальности» – последней, заключительной картинке) идет своим чередом.
То есть я как бы снимаю слой за слоем некий туман, скрывающий солнце – финальную развязку. Очень важно это дозировать, не выдать ни слишком много, ни слишком мало. Читатель должен (призван) следить за этим постепенным прояснением и испытывать кайф от этого.
Отдельно символический ряд. Вот у меня там постоянно возникает кроваво-красный шиповник, куст шиповника на талом снегу. То в речи героя, то на обложке папки со статьями, написанными героем, то как мистическая тема – герои всерьез обсуждают, как может повлиять на настроение жителей города шиповник, выросший как-то по-особому, засыпанный снегом по-другому и под небом необычного оттенка.
Все это идет тоже продуманно, я отслеживаю такие вещи. Ну и наконец, философский ряд.
Там «струится» некоторое количество тем – эстетика, кукольность (что испытывает человек, вонзающий нож в спину манекену с намерением его «убить»), судьба и так далее. Таким вещам я учился у Баха, особенно на его концертах для двух-трех солирующих инструментов. Если отвлечься от сюжетности, психологизма и символики – то роман превратится в цепочку философем, наблюдать за переливом которых, по-моему, увлекательно.
И наконец, чисто детективная интрига, она у меня не на последнем месте. Такие вещи тоже требуют исключительно четкого планирования.
Все это многообразие позволяет мне «перебрасывать мостики» из одного ряда в другой. Так, читатель, сумевший разгадать несколько сложнейших философских ребусов – догадается и о развязке «криминальной загадки» в романе. Но только не уверен, что это у многих получится. Так или иначе, я все это аккуратно прописываю (получая от этого большое наслаждение).
3. Перечень... так делал Тургенев. С моей точки зрения, это несколько механически. У меня бы убило воображение, если бы я создал (как он) каталог с сухими заметками: возраст, корпуленция, биография... Я бы не извлек из этого каталога ничего, он бы только сбил меня с толку.
Я делаю по-другому. Во-первых, надобность в привлечении новых героев возникает у меня из сюжета. Ну вот написал у меня Лунин серию статей, хочет печатать – значит, нужен редактор журнала, как же без него.
Дальше я беру живого человека, оставившего на меня яркое впечатление 10, 20 или 30 лет назад. И вставляю его на это место целиком. Иногда сталкиваюсь с тем, что – несмотря на первоначальное решение – этим человеком (имеется в виду живой прототип) заниматься мне неинтересно. Тогда я его меняю на другого.
Конечно, я не пишу «портреты людей, взятых из реальности». Сюжет и обстановка – мощные магнетические вещи, которые как бы искривляют людей, как пространство в физике. Они становятся и похожи, и непохожи на прототипов.
Главная трудность для меня при создании персонажей – это сделать так, чтобы они задвигались, чтобы у них было сознание, собственное живое восприятие мира. Иногда это получается с легкостью (на том или ином прототипе), иногда это требует месяцев труда.
В конце концов я попадаю на какую-нибудь «фишку», после которой фигурка склеивается. В романе эта фишка звучит, но ничем не выделяется. Вот пример о редакторе, я с ним некоторое время возился, но он не оживал, не получалось ничего интересного и оригинального. Вся эта тягомотина так и продолжалась, пока мне не пришел в голову один ход, который наверняка на вас не произведет никакого особого впечатления. В книге это звучит так (на реплике «а кто занимался»):
– Мне это не нравится, и я как раз бы хотел поднять немного градус общего безумия, в том числе и этими статьями.
– Как это злободневно, в любую эпоху, – съязвил Стив. – Когда мне достался «Вестник», я думал, наполнять его будет нечем. Заштатный городок, жалкий газетный листок. И тут мне материалов принесли столько, что газету пришлось превратить в журнал. Теперь, я чувствую, он движется к альманаху – толстому, как телефонный справочник. Мы положим его на каждый стол в Систербеке.
– А кто занимался этим, пока вас не было?
– Никто. Журнал выходил сам собой. Авторы давно протоптали дорожку в типографию. Позавидуйте мне, Мишель: работа идет, а я лежу на пляже в Италии. Там не так хорошо, как у нас, но если привыкнуть, то терпеть можно.
– Вы хоть свежие выпуски пролистывали? – спросил Лунин, развлеченный этим поворотом темы.
– Конечно, а как же. Редактор я или не редактор? Да и вообще люблю читать. Вон то крыло замка отведено целиком под библиотеку. Я думал, ее сожгли без меня, потому что какая же революция в России без этого? Нет, все в целости. И вино осталось в погребе, и картины в галерее.
К чему я это привел? Из такой «фишки», как я это называю – с легкостью (по крайней мере, в моем воображении) рождается образ «шалопай». Дальше эту пружинку можно тиражировать, приводя новые и новые примеры шалопаистости этого самого Стива.
А вот если бы я написал в каталоге «шалопай»... это меня ни к чему бы не привело. Фигуры (люди, персонажи) рождаются у меня из какого-то конкретного случая из их жизни – яркого и характерного.
Помимо прочего, это позволяет их структурировать. У Стива есть давняя подруга, которая очень неодобрительно относится к его шалопаистости. Легко представить, как она отреагировала на подобное пренебрежение судьбой журнала.
Дальше, Лунин (главный герой) и сам изрядный шалопай – а вот отреагировал выше с удивлением и смехом. То есть его мы на данном повороте перешалопаили, сведя со Стивом. Что дает возможность показать все-таки трезвость и рассудительность (конформизм, готовность подчиняться правилам) Лунина – шалопай, но не до такой степени.
Так это у меня делается постоянно. На фоне одного героя Лунин глуп, на фоне другого умен, на фоне одного наделен ярким воображением и психологической интуицией, другого – не может собрать две мысли по части как первого, так и второго (ни воображения, ни интуиции). За этим я тоже слежу – кроме того, герои структурируются и между собой, не только в паре с Луниным. В общем, сложная, но интересная механика.

Тарас БУРМИСТРОВ
Читайте нас: