Пожелание добра. Часть девятая

* * *

Порой человек больше нужного видит, больше положенного слышит.

* * *

Чему люди не поверят, того людям и не рассказывай.

* * *

По высокой победе и награда должна быть высокой.

* * *

Дети человеческие от матери только половиною рождаются. Ладного человека я в мир принимаю, руки-ноги целы, глаза-голова на месте, а у самой душа болит: «Эх, бедняжка, – думаю, – найдешь ли свою половину? Уж только бы нашел...» А если не найдутся, не сойдутся бессчастные люди, то, как вот эти бесчисленные звезды, блуждать будут, Земле мигать, а друг друга не видеть. И соединить их не во власти даже бога всемогущего. Было бы во власти, не ходило бы во миру столько одиноких душ. Вон Ак-Йондоз в Марагим... Из двух половин одну душу должны были составить. Не встретились вовремя и теперь блуждают, томясь бесконечным ожиданием.

* * *

Мы, люди, скорее уж других, чем себя, понимаем, быстрее другим, чем себе, цену узнаем. Чужая жизнь в чистом поле проходит, своя – в темном лесу. Никогда я нитку своих дум, своих печалей распутать не могла. Сама в своем лесу блуждала...

* * *

И все же мы верим, что последняя капля не капнет, что последний листок не сорвется. Так сильно человека, обреченного на смерть, еще держит в своих ладонях жизнь.

* * *

Иногда наш мир мне кажется невероятных размеров сосудом. И вечером он вместительней, чем утром или днем. Особенно летним вечером. Моря, горы, леса, облака теряются в этом сосуде, где-то затаились в нем надежды, мечты, радости; на самое дно опустились и там прячутся тайны.

* * *

Разумеется, речь Старшей Матери не всякий понял. Она это и сама чувствовала. Но, верно, думала: кто не поймет, так запомнит, западет доброе зерно и потом в свой срок взойдет и станет колосом. Вот так из зернышка выходит колос ржи, в котором тридцать зерен.

* * *

В каждом человеке есть главный стержень, его духовному миру опора. И, по-моему, самая крепкая, самая надежная опора, самый твердый, никаким бедам-невзгодам не поддающийся стержень – это вера в чудо.

* * *

Много я за мои годы перевидел и немало позабыл. А вот дороги, по которым я прошел или проехал, помню почти все. Потому что в них что-то случилось, о чем-то думалось.

* * *

Когда я думаю о своем детстве, я часто вижу себя идущим или едущим. Только спустя много лет я понял, за что именно полюбил дороги с младенчества: они делают людей лучше и добрее, человек в дороге старается больше проявлять все свое хорошее, глубже прячет дурное. В пути особенно ощущаешь свою нужность другим и необходимость других себе. Дорога – как текучая вода, она очищает все, что в нее попадает, конечно, что поддается очищению.

* * *

Мой народ прошел тысячелетний путь. На этом пути были и годы высоких взлетов народной души, и были века, когда самосознание народов брело, спотыкаясь, без сил и без цели. Много было того, чем я горжусь и поныне, но еще больше такого, от чего сжимается сердце.

И одной из величайших бед моего народа было невежество, мгла которого застила и великие костры прошлого. И потому путь моего народа мне кажется разделенным надвое: долгий путь из тьмы, из дебрей и круч до того дня, когда мир расступился и одна узкая тропа разбежалась тысячами троп и дорог по широкому тугаю. Таков путь не только всего народа, но и каждого башкира, судьба которого пришлась на этот рубеж.

* * *

В те далекие времена в наших аулах детям штанишки шили с большим разрезом сзади. Лет до четырех и я беспечно появлялся на людях в таких брючках. Но однажды меня вдруг потрясло чувство стыда, и я запротестовал против такой легкомысленной одежды... Я и сейчас счет что начал жить именно с того дня, когда впервые испытал стыд. Думается, если человек в большом и малом лишен этого чувства, значит, он еще не живет.

* * *

Мы, малыши, толпились возле Старшей Матери, как цыплята около наседки. И сейчас, через тридцать лет после ее смерти, я помню все – и лицо ее, и руки, и улыбку, даже цвет ее камзола, украшенного серебряными монетами. Только вот голоса не помню. Это, вероятно, потому, что голоса она никогда ни на кого не повышала. Из наших детских шалостей и проказ, во время которых мы обязательно что-нибудь да ломали или портили из домашней утвари, она никогда не делала печальных историй. Из-за разбитой чашки она не разбивала нам души.