Все новости
ЛИТЕРАТУРНИК
26 Сентября 2019, 20:38

Идолология и эстетик. Часть третья

Алексей КРИВОШЕЕВ О поэзии и концепции журнала «Сутолока» Продолжение А. Касымов не был церковным или религиозным человеком. Хам оставался для него хамом, подлец – подлецом, будь он сколько угодно набожным. Но красота – этот язык Бога, богов – мгновенно покоряла его, наполняла эросом и смыслом всё его существо. Тогда он весь лучился и был вполне счастлив. Я специально пишу об этом касымовском свойстве, поскольку оно едва ли не важнее многих стихов многих авторов-эксцентриков, влюблённых в себя безраздельно

Александр Касымов любил не себя, а Искусство. Восхищался им. Радовался чужой удачи, как своей. Это особое чувствование красоты, пожалуй, и есть основа подлинного, свободного таланта. Отличие дара божьего от яичницы. Оно и возвышает нас, пишущих, над самолюбием, если возвышает... Какая разница, ты или не ты – Моцарт, если «Реквием» всё-таки написан? Я думаю, так радовался удачам друзей великодушный А. Пушкин.

А. Касымов оставил немного стихов, он не был, к счастью, графоманом. Напротив, его дар – великая требовательность к себе и ответственность перед русским языком, поэтическим словом в эпоху мертвой идеологии, уличного сквернословия, формализма или тотальной иронии. Но эти его стихи можно повторять бесконечно, как молитву, что одаривает и питает человека ощущением вечной жизни, если в нем проявилось эстетическое начало, бессмертная часть души:

Прижмитесь ко мне, моя скрипка,

Очарованье мое!

Медленны струны, и зыбко

Ночи холодной литье.

Медленно, медленно луны

Светят сквозь лед на окне.

Снежные темные дюны

В снежном же толокне.

Горечь скрипичных капризов

Льда не растопит, но все ж

Плавность ее экзерсизов

Вызовет в стеклышках дрожь.

Этот неслышимый отзвук,

Этот случайный ответ...

Скрипку швырнувши – на воздух,

Где никого уже нет!

Тамара Искандарова – следующий автор «Сутолоки». Два ее стихотворения изобразительными средствами близки к народной поэтике, тематически – это городская лирика. «Моей судьбины тёмная звезда», так начинается первое стихотворение. Во втором описывается дождь в городе. Но вместе обе поэтики в конце второго стихотворения сливаются в сказку и волшебство:

Станут легкие жабрами в то же мгновенье,

И придет под водою ко мне озаренье.

Свет луны мне покажет дороги да плесы,

Буду лунным лучом я расчесывать косы (перевод А. Хусаинова)

Стихи лишены нарочитой тенденциозности или вымученной идеологичности, пусть они и не слишком изысканны по стилю.

Такие же естественные по духу стихи у Юмабики Ильясовой:

Желтые листья летят недалеко,

Разве они ошалевшие птицы?

Это замечательные строки. Далее, в переводе А. Хусаинова, заданный смысл обретает несколько неожиданный оттенок в силу двух слов, слегка кокетливых для контекста: «некстати» и «без грусти».

Разве им снилась радость полета,

Было некстати им освободиться.

Листья летят не по собственной воле,

Ветер поднимет, ветер опустит.

Мертвые листья, летящие в поле,

Нам говорят о свободе без грусти.

Далее – переводы с английского Майи Фаттахутдиновой, поэзия американских битников.
«Рынок в Калифорнии» Аллена Гинсберга. Дельный, внятный, убедительный перевод. Поэзия эта – суть ритмизированная проза, довольно демократического свойства, общепонятная и без рифмовки. Но это хорошие, образные, атмосферные стихи. И достойные оригинала переводы.
Другое стихотворение Хербета Эдварда Рида, «Призывнику 1946 года»:

….Но мы воевали напрасно: ведь мир не переменился.

Всё осталось на прежних местах:

Та же глубокая пропасть, разделяющая богатство и бедность,

То же засилие власть имущих…

Это прекрасные, ясные тексты, общечеловеческий и гражданский пафос их вполне понятен читателю. И он не устаревает.
Карл Сэндберг, «Туман». Короткая, пять строк, чудесная лирическая зарисовка:

Туман подкрался

Бесшумно, как кошка.

Присел,

На город взглянул –

И накрыл его мягкой лапой.

Эдвард Каммингс, перевод его стихотворения, написанного от лица солдата, с фронта, о собственной смерти. Графически оно оформлено в виде треугольной похоронки. И это еще не все. Уильям Карлос Уильямс, «Танец»:

В "Кермессе" великого Брейгеля

пары кружатся одна за другой и одна

за другой и ревут и гудят и пиликают

скрипки волынки рожки надрываются

лопнуть готовы с натуги и кружки

затеяли свой хоровод…

Такова англоязычная поэзия американских битников. И переводы Майи Фаттахутдиновой – достойны их перьев.
Андрей Юдин, «Любить, не ощущая боли».
Хочется много доброго сказать о поэтах этого поколения, замороченных идолологией, но не принявших её. Представители его уходят в небытие. Если уже не ушли – как сильнейший, пронзительный лирик Анатолий Яковлев, многодумный, бессонный Александр Банников, светлый, чувствительный, спонтанный Ринат Юнусов, лёгкий, изобретательный, самоироничный Дмитрий Масленников, трагичная поэтесса Светлана Хвостенко…
Андрей Юдин примыкает к этому, нашему поколению поэтов. Побудем минуту сентиментальны. Но никуда не деться от строгости оценок. Таков поэтический счёт и обычай.
Поэзия для начала должна быть только превосходной, чтобы ей в последствии вообще существовать на свете во всей полноте и блеске.
Представьте, если мы начнём сдавать высшие уровни, уже даже не мастерства, но наития, вдохновения. Тогда скоро не останется и низших видов, напрямую зависящих от открытых, покорённых вершин. Ни ирония, ни юмор немыслимы без трагедии.
Когда мы «замалчиваем» достижения лучших поэтов – во имя распространённой массы средних способностей – приходит расплата в виде падения массового вкуса. Это несправедливо, по меньшей мере, для той же человеческой массы, достойной лучшей участи. Нехорошо, когда мы руководствуемся самолюбием, личными амбициями, «единственно правильной стратегией поведения» или чем угодно – чтобы осудить талант, объявив его поведение неудовлетворительным. Поэзия и бытовое поведение – вещи сугубо разные. И скорее уж поведение таланта (его срывы, которым он сам не рад), именно и зависит от недооценки пишущей посредственностью его поэзии, превосходящей средний уровень.
Словом, от молчаливой зависти иных способных (приспособленных к системе) коллег. А талант – он ведь не от мира систем. И в литкружках – та же обычная практика. Средне-арифметический поэтический уровень – существует сам собой, без крайних напряжений поэтического индивидуума. Особенно в демократиях. Поэтому таланту надо приходить в кружки уже сложившейся личностью. Иначе его всё оскорбит, и он оскорбит в ответ всё. Массовость любить за массовость трудно, с ней хорошо барагозить, карнавалить и бухать. Творить приходится в одиночестве, чуть ли не в изоляции. Чтобы ни малейшие, слабейшие излучения смыслов не затерялись в шуме развлечения. Одарённость, как хрупкий росток, требует от общества постоянной подпитки любовью. Это топливо для гениальных стихов. Чертополох лезет сам. Наслаждаться общими местами нельзя, неплохие (хорошие) стихи – оскорбление превосходным стихам, ради которых поэт жертвовал слишком многим. Но завидуют стихам, а не самоотдаче, порой, и часто, смертельной. Гений суть оскорбление, невольное, способному ученику. Как и наоборот. В демократии не политкорректно высказываться о чьём-то превосходстве. Но поэзия – это всегда иная шкала, иной счёт, высший. Счёт на судьбу, на поэтическую вечность. Думается, А. Касымов чувствовал приблизительно так, когда печатал своих авторов, носился с ними, пестовал их, как родных. Если влюблялся в их стихи.
Но это – небольшое отступление по теме об уровнях писательских способностей.





Читайте нас: