Апофеоз деструкции

1

Итак, победитель второго сезона премии «Лицей» – Константин Куприянов с романом «Желание исчезнуть» о войне на Украине.

Вернувшись с войны в родной поселок, ветераны решают взять всю власть над ним в свои руки для того, чтобы обеспечить жителям спокойствие. И хотя вначале автор пытается убедить нас в том, что главный герой испытывает эмоциональный дискомфорт из-за того, что ему сложно заново приспособиться к жизни, из которой он был «изъят», через несколько страниц мы понимаем: внешняя потерянность еще не означает растерянности внутренней. Кузьма не будет ждать, когда мир примет его, он просто сделает из мира войну, а уж там он точно будет на своем месте.

Первая сцена – возвращение раненого отца семьи из военной Одессы, попытки неловкого сближения, дочь, которая дичится отца, потому что не видела его уже долгое время – все это дает надежду на честный рассказ о том, как человек с трудом переходит от жизни на войне к мирной жизни, как долго и больно он выстраивает отношения с собственной дочерью. К сожалению, заявленный в начале мотив в «Желании исчезнуть» прозвучит очень посредственно, а потом и вовсе забудется.

Куприянов превратно трактует посттравматический синдром. Кузьму не оставляет подсознательное желание убивать, он моментально находит себе врага в родном поселке (им оказываются подвернувшиеся под руку кавказцы) и организует отряд для зачистки местности от тех, кто ей якобы угрожает. Новые ветераны жестоко расправляются с кавказцами, а заодно и друг с другом. Все причастные к этой войне по мысли Куприянова практически безумны: у каждого обнаруживается критический психологический перегиб (один видит девушку-призрака, другой впадает в религиозный фанатизм). Даже журналистку, которая собиралась писать книгу, основанную на интервью вернувшихся с Донбасса солдат, расчетливо насилуют перед взаимным уничтожением, ведь она «хотела прикоснуться к войне». Парадоксально, что по сути своей гуманная мысль, заключающаяся в том, что война противна человеческой природе, подается такими антигуманными способами.

Тотальное взаимное уничтожение нового боевого отряда в развязке только утверждает читателя в мысли: все эти люди, все, кто вернулся оттуда – неправы. И возмездие всегда настигнет. В лице ли товарища, который убьет тебя просто потому, что ему нравится убивать, руками ли врага, который достанет и здесь, да только ты все равно умрешь, потому что теперь войной ты ушиблен, и везде будешь создавать войну: «Память сегодня упрямо сворачивала обратно в войну, и он не сильно противился, однако чувствовал неловкость за то, что живет прошлым, тогда как в настоящем столько бед и забот есть у родного поселка и у собственной семьи. Все вокруг требовало починки, а он как будто уехал обратно на фронт».

Итак, Кузьма – лидер не только по натуре, но и фактически: долгое время он руководил отрядом в Одессе. Этот человек в одиночку выжил после осады вокзала, товарищей разорвало буквально у него на глазах. Основная мысль, которая педалируется автором и носителем которой является Кузьма, – о нас все забыли: «Я же смотрел ящик, газеты читал. С каждым годом все меньше и меньше новостей о нас. Приезжаешь – меня тут все знают. Все знают, где и почему я был, но, кроме названий, ничего-то они не знают, им все равно. А я-то хожу и молчу – подписка! Да и противно навязываться, коли им дела нет!». Для сравнения, та же идея, звучащая из уст другого человека: «Нас было совсем мало, но за каждым стояло по тысяче гражданских. А теперь – кого ни спроси, они и не в курсе, что там была и есть война. Будто это на другой планете, а не по соседству! А разгадка простая: по радио и ящику передавать перестали!» Куприянов наивно полагает, что главная вещь, которая волнует людей, отдающих свои жизни на Украине – это упоминание о них в СМИ.

Собирательный образ солдата, следуя дидактике книги – человек жалкий, обиженный на всех вокруг: «Теперь Кузьма понял, что мужичок показался ему знакомым, потому что у всех прошедших эту войну был общий отпечаток стыда, разочарования и гнева. Особенно гнева – на огромный безмолвный народ, который они пошли защищать на самую передовую». Антитеза солдат-народ может говорить только о том, что автор просто не понимает, о чем он пишет. Кузьма откровенно злится на своего тестя за то, что тот тоже считает себя задетым этой войной. В сознании Кузьмы все просто: не воевал – значит, жаловаться права не имеешь. Герой не способен на обдумывание действия, он демонстрирует типичный подростково-собственнический тип поведения. У дочери появился парень – выгнать его из зоны видимости; кавказцы купили его кафе – перебить их всех. Дома стало эмоционально некомфортно из-за скрытого конфликта с дочерью и тестем – Кузьма убегает в рыбацкий домик к друзьям и со своей компанией начинает терроризировать окрестности. Желание показать свою силу, доминировать – говорит о психологической ограниченности героя. Казалось бы, зачем успешному военному доказывать свою силу среди тех, кто и не претендует на то, чтобы ее оспорить… Куприянов ответа не дает. Возможно, потому что просто его не знает.

Примечательна и молодая журналистка Катя, которая совершенно не видела жизни, не говоря уже о смерти. Она хочет написать о Донбассе, но не до конца понимает, какую страшную тему затрагивает. Умиляют способы, которыми автор пытается создать образ. Энтузиазм Кати доведен до абсолюта, речь ее звучит комически пошло: «Это очень важная тема, вы правы! Но в Одессе лишь один из театров. Самый важный, но не единственный! О, я так хочу обо всем этом написать хороший материал! Я вообще думаю из этого сделать диссертацию. Или книгу. Или диссертацию и книгу, я еще не решила! <…> Но я точно хотела начать с разговора с ветераном. Я, правда, сначала искала ветерана Ближнего Востока, но мне сказали, что по тамошним пока рано писать, им еще нельзя говорить особо…» Да, Кате совершенно все равно, каких ветеранов ей интервьюировать, главное, чтобы были ветеранами.

Все процитированные здесь поверхностные суждения напоминают уровень дискурса в Интернете, и уж никак не претендуют на глубокое художественное осмысление события. Солдаты обижаются на народ и очень волнуются, что о них не пишут СМИ, а глупые журналистки не понимают различия между конфликтами на Ближнем Востоке и Украине. Нехитрое, но очень опасное спрямление.

Наивна и попытка катарсиса, который переживает Кузьма в связи с впечатлением от произведения искусства. Натворив бед, избив до полусмерти кавказца, Кузьма стоит на перепутье: продолжать зачистку своего поселка от врагов дальше или свернуть с намеченной дороги. Один из воинов нового отряда Кузьмы, Егор, указывает предводителю на художника Нестора, который живет неподалеку от поселка и рисует картины гомосексуального содержания. Кузьма откликается на сигнал, но, купив одну из картин художника, на которой изображены венчающиеся молодые люди, переживает нравственный переворот. Вот Кузьма, до этого совершенно неконтролируемый, застает свою дочь с ее возлюбленным Максимом, которому он до этого ясно дал понять, что видеть его больше никогда не хочет: «Кузьма набрал воздуха в грудь, чтобы ответить, но потом вспомнил картину, и страшное предчувствие, похожее на кошмарный сон наяву, остановило его. Оно пронеслось за секунду и остановило его. Он понял, что теперь может разрушить все, что имеет, если пойдет дальше». Живительна сила искусства, но впоследствии она конечно же не становится сдерживающим фактором.

Первая часть романа построена исключительно на диалогах: кажется, что именно для удобства повествователя в роман введена журналистка, которая берет у солдат интервью. Объяснив таким образом форму, можно не обращать особенного внимания на ход сюжета, а «хитро» встроенные в интервью прямые трансляции позиций не требуют событийного обоснования. Из-за большого количества диалогов в первой части редко удается оценить стилистические навыки автора, но все же иногда Куприянов вступает в роль рассказчика, и тогда голос его звучит особенно нарочито, с театральными акцентами: «Укры мучительно убивают ее, но он не ускоряет ее конец, просто смотрит на будущие страдания женщины, которой признавался в любви. Марина стонет, жизнь медленно утекает из нее, но человеческое тело сильно, оно выносит новую и новую секунду пытки, и смерть растягивается, поглощая город, на который падает град из пламени, пока никому нет дела». Впрочем, во второй части события вдруг начинают развиваться стремительно, словно автор пытается уравновесить изначальное обилие диалогов при полной пробуксовке сюжета.

«Желание исчезнуть» – это неумело сделанная декламационная брошюра, которую наспех скопировали из первых встреченных в сети источников. Автор брошюры заметил свой промах, и экстренно расписал ее до остросюжетного триллера, но внутреннего объема она от этого не набрала, не стала хорошо написанной, менее крикливой и очевидной. Зато получила премию – она и не могла ее не получить, потому что написана на очень больную тему, а когда нажимаешь на свежий синяк, кажется, что больно по-настоящему. Кроме того, символично, что именно апофеоз деструкции стал «лучшим» текстом молодежной премии.

2

Второе место премии «Лицей» – Игорь Савельев с повестью «Ложь Гамлета».

Олег – скандальный журналист, работает на канале «Файл» (в котором легко узнается НТВ) и делает фальсифицированные документальные расследования. На этот раз в его объектив попал арестованный за хищение режиссер Коноевский (в котором легко узнается Кирилл Серебренников). Новый документальный фильм Олега называется «Ложь Гамлета»: именно эту классическую пьесу Коноевский интерпретировал на новый лад. Сам Олег переживает кризисный период. В соцсети в группе Коноевского, с которой связаны слухи о массовых самоубийствах подростков, он нечаянно натыкается на страницу Анны Стародубцевой по кличке Газоза, с которой когда-то имел половой контакт. В связи с этой находкой Олег начинает в подробностях припоминать дни, проведенные с Газозой, а автор по этому поводу впадает в унылую бессюжетицу.

Героя отчаянно штормит, бросает из рехаба в секс-клуб, все это сопровождается рабочими неурядицами. Ключевое слово «метания» прямо звучит в тексте несколько раз: «Его метнуло тогда радикально: после сонного царства барнаульского телевидения, где «24» в названии было только ради красного словца <…> В Тулу, на выборы мэра. В пиар-бригаду. Баксы заколачивать», «Это был просто рекордный по своему дебилизму и затратам энергии день. По бесполезным метаниям. Бессмысленным телодвижениям». Повесть состоит из череды слабых попыток забвения, ухода из реального мира, где Олег просто никчемый журналист и морально слабый человек.

Но к чему все эти порывы? Где слом? В какой момент взрослый мужчина, который создает из ничего целые расследования, потерял способность моделировать собственную жизнь? Проблема у главного героя вполне себе классическая: хотел покорить Москву, да не покорилась. Косвенно Игорь с горечью рассуждает о том, как мог бы выглядеть памятник покорителям Москвы: «Там бы он точно прописал на лице парящего человека наивный идиотизм телячьей радости бытия. Первую радость от кэша. Первую иллюзию мобильности, когда махнуть туда-сюда-обратно – раз плюнуть, с пиаровскими-то серыми зарплатами <…> Первая иллюзия всесильности – от физической, когда ты не спишь сутками и по-прежнему на бодряках, до… Что Москва сжигала без следа, понятно, но Олег все-таки не мог принять это в буквальном смысле». Получается, что герой переоценил значение возможностей, а когда обнаружил, что без усилия и осознания пути они ни к чему не приводят, предпочел отойти в сторону и наблюдать за тем, как его жизнь рушится, а карьера превращается в фарс. Как истинный персонаж кризиса, Олег инерционен, а бездействие в его высококонкурентоспособном мире ведет к ликвидации.

Оригинален способ, с помощью которого Савельев раскрывает психологическое состояние героя. Часто оно выражено через физиологическое ощущение – именно так Олег осязает мир, в пределах этой области демонстрируется степень отчаяния. Анализ состояния неизменно сводится к половому действию. Констатация сонной депрессии невозможна без обязательного атрибута: «Это была какая-то зомби-форма-жизни. Тульский электричкотрэш. Отключение всех жизненных систем, не затронувшее, впрочем… Вот странно: он спал по часу в сутки, а у него постоянно вставал и стоял, как каменный». Предметное опошление удается автору мастерски. Особенно запомнилась одна внушительная фантазия. Якобы Олег слышал, будто школьную форму для выпускниц теперь можно купить только в секс-шопе, и вот он уже увереннее обобщает: «…патриархальные мамы дружно идут в секс-шопы, потому что больше для дочерей взять эту форму неоткуда». Савельеву очень важно, чтобы картинка выглядела модно и стильно, для создания нужного фильтра в ход идут любые способы и средства.

В этом плане особенно показательны два момента, и я позволю себе процитировать их максимально объемно, потому что они прямо свидетельствуют об отсутствии у автора художественного вкуса. Первый – один из способов работы Олега, его очередной изобретательный план по изобличению режиссера: «То есть великий режиссер обоссался – то ли от страха перед гневом народных активистов, то ли просто не вытерпел, потому что прячется там несколько часов. То есть мы показываем эту мочу и объясняем все ровно то же, что я сейчас вам сказал». Или – перфоманс на спектакле Коноевского: «Продолжая хрипеть, Гремио достал из своих мешков два больших стеклянных сосуда, молоток, торжественно тюкнул, и по залу прокатилось: а-ах. Какие-то дамы уже пробирались к выходу. Что это у него – было почти неразличимо из-за огней рампы, отсвечивающих в стекле, Олег-то, конечно, знал: час назад в студии Гремио долго, подробно и как-то со смаком демонстрировал заспиртованных младенцев». Все это кажется плохой шуткой, странной подростковой фантазией, после этого очень сложно всерьез сопереживать кому бы то ни было в этом тексте и адекватно воспринимать дальнейший событийный фон.

Язык произведения упрощен до преобладающего разговорного стиля. Сам автор повествует точно в тон своему герою: «Олег немножко троллил, СС смотрел на него, как учитель на школьного клоуна»; «Но тот все равно пускался в рассуждения: “А ведь и над Иркутском, и над Барнаулом озоновая дыра, ученые выяснили”, что заставляло заподозрить в нем полнейшего дегрода, прикрытого броней высокой должности». Речевые характеристики автора и героя практически неразличимы: мы видим одного моно-персонажа, который рассказывает нам о себе на два одинаковых голоса.

Также стоит упомянуть об актуальной теме современного театра и угнетении художника. Только вот освещена она довольно скудно, через гиперболических мертвых младенцев и урино-терапию. Из текста совершенно непонятно, достоин ли всех изобличений, подлогов и арестов Коноевский. Сам Игорь Савельев, судя по его интервью, считает это самоочевидным, будто его личного взгляда на ситуацию достаточно, и это избавляет автора от труда создания понятного читателю образа: «В конце повести режиссера сажают. Я с большим удивлением, когда уже повесть появилась на сайте среди финалистов, видел, что большинство не понимает о чем речь. Кто-то из критиков написал, что режиссер оказывается преступником (смеется). Меня это удивило. Наверное, это потому, что некоторые критики не следят за творчеством Серебренникова» (Писатель Игорь Савельев: «Как получу премию, закрою кредиты» //https://gorobzor.ru/novosti/obschestvo/pisatel-igor-savelev-kak-poluchu-premiyu-zakroyu-kredity-1170....

В сухом остатке мы узнаем про сборище непрофессионалов, клоунов своего дела. Продажные журналисты, превратно трактующие классику режиссеры, неудачливые покорители Москвы, – скучающий паноптикум новой интеллигенции, развлекающийся оргиями и маленькими девочками и не имеющий сил заняться чем-нибудь, что будет приносить банальное удовлетворение. Зато сколько цинизма в интонации, сколько безразличия к жизни. Слабосилие как смертельный диагноз. Из-за явного примата мускулинности и брутальности выражения такая проза обычно называется мужской. Но не стоит оправдывать ее сексуальную окраску гендерной принадлежностью, ведь и вне гендера она остается низкопробной.

3

Третье место премии «Лицей» – антиутопия Булата Ханова «Дистимия». В ней мы знакомимся с циничным личностным тренером, Максимом Архетиповым, который считает, что в каждой социальной группе существует свой дискурс, набор определенных общих фраз, привычек и т.д. Архетипов отправляется проводить тренинги в Нертеннгову, далекий заполярный городок, где обнаруживает гиперболу современного общества. В Нертеннгове повсюду висят баннеры с цитатами великих людей, все жители города обязаны проходить бесконечные тренинги личностного роста. Архетипова «закрывают» в психологическую лечебницу, где всех больных называют страждущими, и вдоволь пичкают его же лекарством, тренингами и командообразующими мероприятиями. Героя упорно пытаются убедить в том, что у него депрессия, просто он этого не осознает.

«Дистимия» произведение сатирическое, доводящее до абсурда современную моду на популярную психологию и новые методы корпоративного взаимодействия. Расстраивает, что автор видит лишь внешнюю атрибутику современного общества, работает с его характерными маркерами: «Как бы ты ни загружал себя работой, тебя будут загружать современные мысли. Почему, например, ты надрываешься в Нертеннгове, а московские дружки по-прежнему обсуждают, где самый вкусный лавандовый раф?» Лавандовый раф, инстаграм, дискурсы… Все это высмеивается с такой безусловностью, будто является самоцельным поводом, будто за всей этой тягой к наносному Ханов не видит глубокой внутренней проблемы. Автор весь мир старается подвести к математической модели, максимально упростить все доступное взгляду современного человека. Вот, например, главный герой с присущей юности однозначностью рассуждает о том, что для либералов и патриотов весь мир черно-белый: «Например, для патриотов белое – это Кремль и парад на День Победы, а черное – это гей-парад и "Макдональдс". Для либералов наоборот. И неважно, что Кремль красный, парад на День Победы – цвета хаки, а гей-парад, хм, голубой». В такой позиции кроется слабость, так как найдется много читателей и тех, и других убеждений, для которых мирпалитра гораздо более обширная.

В «Дистимии» обнаруживается и проблема жанра. На первый взгляд кажется, будто это антиутопия нового толка: с авторитарным мэром, который заставляет всех водителей слушать классическую музыку, а всех работников посещать тренинги хотя бы раз в энное количество времени. Но в процессе наблюдения за этим обществом создается скорее ощущение того, что это – утопия. Нам показывают и работников школы, которые вместе ходят в походы, рассказывают о том, что мэр приглашает в город актеров, музыкантов и спортсменов, чтобы те давали мастер-классы, отводят на поэтический вечер к местной «дутой» звезде Николаю Кагэдэ, где люди, между тем, читают стихи существующей публике. Да и бедные водители уже не кажутся такими несчастными: «Более того, также поощряется слушать (с позволения клиентов, разумеется) аудиокниги. Так, Сергей уже справился с «Горем от ума», «Капитанской дочкой», и подборкой поэзии Фета».

Мир «Дистимии» действительно авторитарен только по отношению к главному герою, которого жители Нертеннговы (да и не только они, ведь это была инициатива директора из Москвы), считают депрессивным и пытаются помочь ему с помощью своего специфического учреждения. Антитеза легко выявляема. На фоне всех этих псевдо-счастливых людей социально неактивный человек оказывается за пределом нормы. Психиатр обвиняет Архетипова в том, что он «не практикует медитацию и не внедряет бодипозитив», а также «редко обновляет свой Инстаграм». И вот тут стоит остановиться и подумать, а не о западном ли обществе идет речь? Бодипозитив в России – частность, а не стихийное явление, в отличие от стран Запада. Получается какой-то ядерный коктейль с насильственным насаждением классической русской культуры и обвинениями в отсутствии модернизации – пародия на все и сразу.

Если я попытаюсь копнуть в глубину, у меня вряд ли что-то получится из-за ее отсутствия. Главный герой повести, Максим Архетипов – это просто программа реакций. Удивления, досады, бунта против дома страждущих. Носитель циничных оценок, приговоров, которые он выносит обществу. Удивительно серьезно завершение его линии: из цитадели общества потребления, торгового центра, до которого герой таки добрался, сбежав из больницы, Архетипов отправляется искать мифического отшельника на кладбище умерших поездов и то ли остается там, то ли продолжает свое путешествие.

Один раз Ханов делает попытку проанализировать природу сдвига, но либо забывает о ней, либо просто не справляется. Наташа, летевшая с Архетиповым из Москвы, хочет спасти своего молодого человека из Нертеннговы, а тот всерьез намерен остаться в экологически неблагополучном и очень далеком городе. Архетипов пытается уговорить зачарованного парня. Уже знакомые нам аргументы вроде «Тебе необязательно таскаться по вечеринкам и вести «Инстаграм». Так же, как и необязательно ломать себе жизнь на Севере» ни к чему не приводят, автор не выходит за очерченный круг, и сам становится заложником созданного в рамках повести дискурса.

Врезался в память риторический вопрос председателя жюри премии «Лицей», Льва Данилкина: «Правда ли, что наше общество одержимо историей, апокалиптическими предчувствиями, сексом и политикой», – да, что ни говори, достойный был обозначен размах, важная миссия ложилась на плечи новых лауреатов «Лицея». И показательно, что первое и второе места из какого-никакого, а разнообразия текстов молодых авторов, были выбраны в точном соответствии с одержимостью «апокалиптическими предчувствиями, сексом и политикой». Константин Куприянов и Игорь Савельев удивительным образом сконцентрировали это в своих текстах. «Желание исчезнуть» и «Ложь Гамлета» – это самые актуальные, самые современные (в каком-то даже телевизионном, желтом понимании этого слова) тексты. Стоило только выбрать острую тему, события на Донбассе у Куприянова и дело Серебренникова у Савельева, чтобы победить в самой финансово крупной на данный момент молодежной премии. И неважно, каким образом раскрываются темы, насколько тексты художественно убедительны. Главное, что от них за версту несет тиражом, кровью и другими физиологическими жидкостями.

С распределением мест в контексте «Лицея» все вполне понятно. Прошлогодняя схема «большая тема – эксперимент с реальностью – психологическое исследование» была в точности реализована и в этом году. Неизменным осталось величие повода – СПИД в случае Кристины Гептинг и Донбасс в случае Константина Куприянова, оно неизменно возглавляет список призеров. Конечно, роман «Желание исчезнуть» является еще и политическим заявлением, что тоже сыграло свою роль. К пристальному психологическому исследованию Андрея Грачёва, который в прошлый раз был на третьем месте, Савельев добавил острой злободневности и занял вторую строчку хит-парада. Если сравнивать двух этих авторов, то динамика наблюдается скорее отрицательная. Герои Грачева хотя бы пытались быть сложными, герой Савельева не пытается даже просто быть. Ну а синонимичный произведению Евгении Некрасовой роман «Дистимия» Булата Ханова взял третье место, обеспечивая премии жанровый диапазон. Уже Некрасова в своем цикле о Москве упоминала, что жизнь в России двадцать первого века существует только в кольцах МКАДа, а главные страхи современного человека – это мутация, неконтролируемое совокупление, тотальная англоязычность всего мира, из чего следует потеря своей культуры и т.д. Ханов работает примерно в том же направлении. Выделяет новые определяющие общество явления, гиперболизирует их до диагнозов и уверенно принимает эстафету третьего места.

В этом году безраздельно победил социальный заказ, но никогда не нужно забывать о том, что социальные заказы меняются, а настоящая литература остается. Синяки зацветают, и когда гематома бледнеет, становится видно тело прозы – клинически здоровое или обезображенное смертельной болезнью.

Все тексты взяты с официального сайта премии и доступны по ссылке: http://pushkinprize.ru/proza/