Островки абстракций

Когда я совершаю вынужденный променад по городу (а он часто именно вынужденный, так как один я гулять не люблю, а когда я не один, то не обращаю внимания на объекты окружающей действительности), не особо присматриваюсь к постаментам, должных по определению вызывать у меня приливы памяти. Должно, но не вызывает, потому что я не забываю того, чего и не помнил.

Другие помнят гораздо больше меня, надо думать; они не сажают деревьев, они сажают бетон и бронзу, созерцают и испытывают прилив в глубине души, выплывающий на поверхность светло-серой пеной восклицаний. Можно назвать меня дремучим и циником (еще лучше, если соединить все вместе), но у меня слишком мало историй, связанных с застывшим признаком воспоминания.

Известная вещь, что первые памятники служили для того, чтобы обозначить место захоронения, либо выразить некий культ – личности или события. Античные статуи – элемент эстетического наслаждения, само собой, как и скульптура в целом, иллюстрирующая человека и его дела. Общество сейчас как-то массово занялось сохранением коллективной памяти, заставляя города различными изваяниями, чаще далекие от совершенства, а потому даже арт-объектом это сложно назвать: скорее, это пародия на древность и для древности. Хотя у некоторых срабатывает триггер – и они либо строят, либо сносят, но ко мне это не имеет никакого отношения.

Пытаясь выскребать из головы осколки памяти, что-то да припоминаю. Например, я помню, что во дворе школы, в которой я учился, стоял памятник Ленину – он был абсолютно белым (видимо, покрашен в белую краску). Мало для кого из учеников этой школы этот белый дяденька вызывал хоть сколько мало-мальские чувства, кроме его выражения, что нужно учиться, учиться и еще раз учиться; но все, чем он знаменит и чего значимого сделал, превратилось лишь в иллюстрацию в учебнике истории, которой можно пририсовать панковский ирокез, ибо бородка и усики у него уже есть. События далекого прошлого превратились в неясное смутное пятно: никто по достоинству не оценит значимость тех или иных действий с учетом нашего времени – слишком размыто, неясно и не прочувствовано. Еще я помню, как всегда пугался памятника дворнику на фирме Мир, принимая его за реального человека, ибо он не восседает на высоком постаменте, куда не добраться обычному смертному без выдвижной механической лестницы. Может, это еще одна проблема нашей невыразительности: как может чувствоваться большой и высокий человек, который навис над нами с протянутой куда-то рукой, выражая своим застывшим видом некое наличие превосходства?

Еще никто не додумался поставить памятник будущему (а может, я не столь осведомлен): тому, к чему стремиться человеческий род, нашим надеждам и мечтам. Мало вспоминать прошлое, нужно вспомнить еще и будущее, вспомнить к чему мы еще не пришли, но могли бы, если б не забывали, как список продуктов на столе, составленный чей-то любящей рукой.

Еще Пушкин писал, что он памятник воздвиг себе нерукотворный (я прошу вслушаться внимательно в слово «нерукотворный»), доказав, что своим творчеством и трудом заработал себе путевку в вечность. Всем остальным надо бы рукотворить, чтобы достигнуть чего-то подобного, а так это ориентиры, рассеянные по городу, чтобы встретиться; место массовых гуляний гостей города. Может, я излишне не люблю историю, чтобы так говорить, но если учитывать функцию, на которой все это держится-не держится, хоть убей не помню, еще что-то, еще что-то…

Может, то, что не совсем материально, имеет какой-то иной вкус, свою привязку к действительности, обрастающую поиском интерпретации, нежели чем застывшее и неподвижное…