Откуда взялась печаль? Часть пятая

В издательстве «Пальмира» вышла книга Михаила Гундарина «#ПесниЦоя», включающая 12 рассказов/«треков». Повествования основаны, как можно понять из названия, на песнях известного поэта, певца и музыканта из разных альбомов.

Михаил Гундарин явно хочет вспомнить молодость, пожить в ней. И не просто хочет, а вспоминает, пусть зачастую сознание смещается в сторону от реальности к грёзам, фантазиям и фантастике, символике и мистике.

Продолжим рецензирование книги характеристикой пятого «трека».

Прогулка романтика

Один раз уже написал, но не худо бы и повториться: автор повести с третьего «трека» («Бездельник»), пусть и не навсегда, отказывается от «лирического героизма». Его персонажи начинают быть не «я», вернее, не только «я», а получают говорящие имена. В «Прогулке романтика» главный герой – некий Копытов (чёрт? маленький/мелкий бес?). Быстренько вспоминаем Фёдора Сологуба, дорогой читатель! А кто не читал «Мелкого беса», ещё не поздно это сделать прямо сейчас.

Сюжет гундаринского рассказа: поэт-неудачник всю жизнь гонится за литературными премиями, за птицей счастья завтрашнего дня, но вечно на один-два шага отстаёт, не дотягивает до финала. То шорт-лист (два раза!), то лонг-лист (целых три!). Помните? Кто постарше, то наверняка вспомнит и усмехнётся: «Три магнитофона, три кинокамеры заграничных, три портсигара отечественных, куртка замшевая… три куртки. Магнитофон импортный! Пиджак!..»

В общем, дела у Копытова таковы: «В “Эмигрантской лире” дошёл до финала (там местных тоже пускают)». Тут моя ремарка: автор хотел сказать как раз про «не местных» (типа: люди добрые, помогите, сами мы не местные), ибо издаётся «Эмигрантская лира» всё-таки в Бельгии, в Льеже. Прямо-таки иностранный агент… семи разведок! «Национал-предатель» и «пятая колонна» – это нынче столь же модно, сколь и опасно!

Однако не отвлекаемся на пустяки и продолжаем речь о достижениях главного персонажа, гоняющегося за синей птицей (Метерлинк!): «Ну, само собой, подборки в “Знамени”, “Дружбе народов” – по одной, в “Дне и ночи” целых четыре, но это почти не считается. В коллективных подборках публикаций, что называется, без счёта. Две книги в небольших московских издательствах, известных среди своих».

Дело неуклонно движется к славе: то ли общероссийской, то ли мировой/глобальной. Или, как в «12 стульях» (Двенадцать! – и Ильф с Петровым, и Блок), речь идёт уже даже о «первом в истории мироздания межпланетном шахматном конгрессе». Ещё немного, ещё чуть-чуть, последний бой – он трудный самый. Копытов вот-вот получит некий «Дебют». Ну, ещё чуть-чуть, ещё поднажать, рогом упереться, ну же! – и… Но этого «и» нет и нет. А «знающие люди» меж тем то это советуют, то то, то сё, то то да сё, то пятое и десятое, то всё вместе. Не хотят выпускать его из своих тенет. Явно «разводят на бабки», но автор повести почему-то оставляет этот сюжет за скобками, намекает, но то ли не разворачивает, то ли умалчивает/не договаривает (может, он и сам, плетя свои узоры и сети, на собственный крючок попадался).

Цоя и романтики, признаться (на мой взгляд дилетанта), в «треке» Гундарина не так уж много. Вернее, так: Цоя в четвёртом «треке» меньше, чем хотелось бы и чем есть в других «треках». Просто некое упоминание: «На стареньком, но вполне годном ноутбуке [Копытов] ставит на всю (небольшую) громкость один и тот же плей-лист. Песни его детства и юности. От Цоя и “Нирваны” до “Сплина” и “Оазиса”...»; а вот романтики я тут и вовсе не увидел. Автор повести из всей романтики Цоя вытащил… кусочек мистики. Допускаю, что я глядел или плохо, или в другую сторону (что, впрочем, тоже плохо, а значит, что и не глядел совсем).

Разве что оба: и Цой (лирический герой его песни), и Копытов (не лирический, но герой рассказа Гундарина) находятся по эту, а не по ту сторону окна. Вся жизнь – внутри них самих. У Цоя: «Гроза за окном, гроза с той стороны окна, горят фонари и причудливы тени. Я смотрю в ночь, я вижу, что ночь темна…» В «треке» Гундарина весь сюжет и весь «мильон терзаний» по сути тоже происходят в квартире главного персонажа/внутри себя.

И там, и сям – вино. Алкоголь! У Цоя: «Я пил вино. Я так люблю вино». Напился – и гуляй в собственных фантазиях, сколько и где хочешь. Гуляй-не хочу! У Гундарина Копытов, с каждым днём повышая градус, тоскует о несбывшемся (мол, «провинциалов обижают») и мечтает перебраться в столицу (кстати, сам автор книги в Белокаменную из провинции несколько лет назад тоже перебрался), но… «Копытов, увлечённо мотающийся по стране, её фестивалям и тусовкам (да, и на паре мелких слэмов он победил!), об этом [чтобы перебраться] как-то не думал…» А вот автор «#ПесенЦоя» по фестивалям и тусовкам ещё как мотался! И продолжает мотаться довольно активно! От чьего ж тогда имени возникла модальность «надо бы перебираться», не очень понятно, ведь Копытов – герой лишь рассказа Гундарина, но отнюдь не его романа.

Ещё Копытов мечтает взлететь. Помните Катерину c её монологом из «Грозы», который в советской школе учили наизусть (или близко к тексту)? «Отчего люди не летают! Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе́, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать не́што теперь?» Кто помнит, тот знает, что это Островский. Не тот, который Николай Алексеевич с его сентенциями, как надо суметь прожить жизнь, чтобы «не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы», а тот, который драматург Александр Николаевич аж из века XIX. Фиксируем Островского.

Конец пятого «трека» безрадостен. Снова алкоголь (смешаны реальность и фантазии): «Покупает за маленькие деньги бутылку водки местного производства, пакет яблочного сока, запасается льдом и несложными закусками. Делает себе коктейль в пивном бокале». В общем, всё смешивает-перемешивает (да, всё смешалось в доме Облонских!) и взбалтывает. Чем здесь, во-первых, не Толстой, который Лев (не путать с двумя Алексеями), а, во-вторых, не Венедикт Ерофеев с его «Москвой-Петушками»? Вот тут (имеется в виду «трек» «Прогулка романтика», а не «Москва-Петушки») впрямую возникает Цой, вернее, его песни. Одурманенный алкогольным градусом и парами, Копытов среди прочего набора музыки слушает и Цоя. Но вдруг осознает, что сам ничего и никогда больше не напишет. Это ещё раз подчёркивает (и тут торг и спекуляции неуместны!), что герой повести не есть её автор. Ибо сам автор весьма плодовит, пишет и много где публикуется, а потому напишет ещё много чего хорошего и разного.

Если в повести Гундарина романтики не наблюдается, то, что касается самой песни Цоя «Прогулка романтика», там вроде всё так, как и положено для освещения/раскрытия этой темы: «гроза за окном», «ночь темна», «фонари», «причудливые тени». Даже «чёрные кошки перебегают дорогу», однако последнее скорее тоже ближе к мистике, нежели к романтике. Реальность и там, и сям всё равно берёт своё. К примеру, у Цоя:

«Я проснулся в метро,

Когда там тушили свет,

Меня разбудил человек в красной шапке.

Это кольцо,

И обратного поезда нет…»

Про реальность Гундарина уже сказано.

…Итак однородный ряд: Блок, Гундарин, Ерофеев, Ильф и Петров, Метерлинк, Островский (Александр), Сологуб, Толстой (Лев), Цой.