Война и зомби

2. За несколько последних лет короткие повести Синицкой, (нередко кочующие из одной книги в другую), уже удостоились кое-каких регалий. Премии имени Гоголя. Номинации на премию НОС. Нынешний сезон и вовсе принес номинацию на «Национальный бестселлер» и шорт «Поляны». Прием автора однообразен, но прост и доступен публике: писать о вещах суровых, трагических («большой террор», война, блокада) в стиле кукольного раешника. В одной из повестей сборника Синицкой речь прямо идет о кукольнике, попадающем в ГУЛАГ (и сравнительно неплохо там — про крайней мере, на какое-то время — устроившемся).Так сказать, нам показывают, как снимать трагедию смехом. А я вот вижу, что не смехом, а хихиканьем.

3. С точки зрения идеологии, тут не Гоголь и не Андрей Белый, тут другой питерский герой — Алексей Ремизов. С его мелкими бесенятами, добровольным юродством, декадентским эпатажем под скоморошьей маской. В общем, с тотальным отсутствием положительного идеала. Все плохо (а ужасы что ГУЛАГА, что блокады, что войны расписаны подробно)— так хоть похихикаем в своем уединенном питерском буераке. Само слово «жеможаха» - это искаженный фрагмент православного текста, причем взятый в таком виде у Салтыкова-Щедрина («Пошехонская старина»). Такое двойное искажение канона - яркий символ текста, в котором с людьми соседствуют плохие и хорошие зомби, мертвецы, колдуны, куклы, зверолюди и прочие.

4. Автор в своем искаженном мире обитает, как видно, с удовольствием, ему нравится придумывать новые невероятные ситуации, повороты своих историй. Стиль, конечно, несамостоятелен, такое мы читали много раз — впрочем, Синицкая пишет аккуратно, стараясь не заигрываться (от этого немного по-школьному). С другой стороны, смешать Михаила Веллера (неплохого, как ни крути, расказчика) с его «Легендами Невского проспекта», с неканоническим «Патериком» Майи Кучерской и современной сказовой литературой (например, Сашей Николаенко) — это еще умудриться надо.

5. В итоге смесительного упрощения поучается какой-то стиль фанфика — причем фанфика на все разом. Вот, например, про удава, помогающего жителям блокадного Ленинграда и самих жителей. «Крупов оценил крысобоя Машеньку, осторожно гладил её по хвосту (чешуйка к чешуйке), пропилил для неё дырку в кухонной двери, как для кошки. Наевшись с девочками каши с салом, вытягивал ноги, закрывал глаза и засыпал; удав тихо ползал вокруг ведущего инженера, раздвоенным чёрным язычком пробовал его наручные часы с кожаным ремешком и двумя циферблатами. Проснувшись ночью, Крупов видел, что Маруся дремлет у него под боком, а мать её при свете керосинки читает книжку и курит трубку. Крупов принимался жарко обнимать Анну Гермогеновну, тащил её в комнату к голубям, там была железная кровать на колёсиках... Встревоженные голуби били крыльями и взлетали под потолок...Вера Сергеевна, лёжа в пальто в кровати, с распахнутыми глазами прислушивалась к стуку колёс над головой и думала про высшую коммунистическую справедливость».

РЕЗЮМЕ: А может быть, упрекать автора в злонамеренности и не стоит (хотя лично меня такие вольности, такая веселенькая бесовщина да, царапает). Может, перед нами представитель бесхитростного жанра mashup, одно время популярного на Западе. Ну, это где «Гордость и предубеждение и зомби», или «Авраам Линкольн: охотник на вампиров». Такая «мЕшка» классической литературы или подлинных исторических фактов с фантастическими выдумками. Жанр, созданный на потеху, знающий, в общем, свое место. Прием здесь тот же. В истории, о которых писали суровые реалисты, насажать всякой нечисти. Вроде и прикол, а вроде и на обобщение тянет. Сойдет, так сказать, за вольность художника. Ну, в первый, что ли, раз забава для умненьких старшеклассниц приносит премиальные успехи.