Люблю смотреть, как умирают дети?

36-летний Саша (именно так он предпочитает себя называть) побывал сценаристом комедийных шоу на Первом канале, потом составлял на «Дожде» пару Павлу Лобкову, а параллельно легким пером накатал несколько книжек в фельетонно-комиксовом духе. Их ориентация беспримесно-либеральная; особенно показателен роман «Травля», про пострадавшего от властей и их клевретов светлого, глубоко рукопожатного человека. Между прочим, имели эти книжки и награды, добирались и до короткого списка «Большой книги». Теперь вот и «Ясная Поляна» пала.

Я говорю про «легкое перо», характеризуя творческую манеру автора. Его книги, в частности, рецензируемая, написана а-ля сценарий телевизионного шоу, ну или телесериал (иногда автор и сознательно этим бравирует — например, вводя в текст «содержание предыдущих серий»). Короткие фразы. Яркие картинки. Афористичные высказывания. Простые, но эффектные метафоры. Говорю ж, своего рода комиксы. Сразу вспоминается манера молодого питерца Кирилла Рябова, который кроме этой манеры с Филипенко не схож ни в чем, а во многом — и идейно, и эстетически- противоположен (и слава Богу).

Дело здесь происходит в глухом провинциальном городе Остроге, который, само собой, кошмарен. Филиал ада на земле, ну, чего еще ждать от немытой России. Грязь, неустройство. Изощренно пытающие подозреваемых местные менты (пытки описаны крайне тщательно и подробно). Но уж совсем плохо дело обстоит в местном детдоме, где дети, один за другим, кончают жизнь самоубийством. Распутывать дело прибывает следователь-неудачник по фамилии Козлов, отягощенный личными проблемами. В общем, все мрачно. И это ни разу не детектив, а скорее садистский фельетон с «абличительным» уклоном.

Все бы оно ничего. Вряд ли стоило ожидать иного и от Филипенко, и от прочих деятелей «Дождя» (а они любят изображать из себя писателей). Но на кой черт он пишет о смерти детей? Строчит свой фельетон над свежими могилами детдомовцев? Изобретает подробности их смертей, смачно описывает детали и обстоятельства. Кстати, причина самоубийств одна: дети побывали заграницей, благодаря местному меценату, (ну конечно же, впоследствии посаженному режимом в тюрьму), и не смогли вынести возвращения к гнусной реальности. Экая, слушайте, дрянь.

Вот пример авторского стиля. Написано бойко. «Возле общежития припаркована битая «девятка», и в её тонированных стёклах отражается местная агора – отделанный сайдингом мини-маркет. Рядом со входом висит афиша предстоящих матчей острожского «Шанса». Козлов переступает через хребет замёрзшей грязи и идёт вдоль заборов, поверх которых наклеена одна и та же аккуратно выписанная от руки реклама: «Качественный солярий без последствий». То и дело под ногами оказывается какой-нибудь мусор, пачки сигарет, упаковки таблеток. Даже заложенный нос улавливает запах сероводорода. «Край мира, – вновь думает Козлов, – обрыв земли».

РЕЗЮМЕ: Запрос на социальную прозу сегодня велик и среди профессионального сообщества (критики, члены жюри литпремий), и среди читателей. Однако примеров хорошей прозы, авторы которой всерьез беспокоились бы за происходящее в стране, мы практически не видим. Получается или публицистика (это в самом лучшем случае), или вот такие, как у Филипенко, оппозиционные «жестокие романсы». Мне могут возразить — мол, он искренне переживает за судьбы описываемых детей-самоубийц, это, мол, сарказм сквозь слезы...Да полноте! У новейших фельетонистов, кажется, отсутствует орган, позволяющий переживать за что-либо, кроме своего успеха. Но дети-то, дети-то причем?