Солнечная киногения человека

Был у меня один дальний знакомый, одержимый идеей написать сценарий про «Всегда – никогда», или «Везде – нигде». Как-то так вот виделась ему основополагающая тема кинематографа.

И был мой знакомый, как оно ни удивительно, не городской сумасшедший. А лишь один из всемирной, бесчисленной армии убеждённых адептов кинематографа. Синефилов. Которые в том числе красивые, знаменитые и крайне талантливые – именно так на кино и смотрят. Как на высшее, совершенное выражение «ничего» и «нигде». Живую смерть и вечное безвременье, в некотором роде. И, конечно, в некотором же роде бессмертная лента, запечатлевающая смертное дыхание – именно такое безвременье и есть. И именно с этой живой нежитью, этим глобальным «Везде – нигде», «Всегда – никогда» и высшей степенью пустоты режиссёр и сталкивает юную свою героиню...

...Роль этого глобального межпространства-межвременья, забытия-небытия – на экране воплощают пейзажи окраин Русского Севера. Если точнее, то Мурманской области. Воплощают, заметим, блестяще. Как благодаря историко-культурной подоплёке, так и конкретным свойствам конкретного пейзажа. Ни ночь, ни день. Ни суша, ни вода. Ни жильё, ни пустынь. Никаких определенных примет. Не за что ветру зацепиться.

...Это пространство, эта киногения, разумеется, «сожрёт» живую, и смешную и юную героиню. Закуёт её в вечность, как слишком порывистую мушку в янтарь... То, что именно так оно и должно случиться – автор торжественно анонсирует в первых кадрах. Живописуя такое поглощение предельно наглядно. И дальше, по фильму, раскладывая это «бронзовение» и «окаменение» (буквально) на этапы. Притом автор ещё и наступает на веснушчатую героиню морем забвения. Тоже поэтапно. Неспешно. Как на обречённый корабль, неотвратимо поглощаемый волнами.

...Но широко разрекламированный и закономерный, наверное, в силу разных весовых категорий – проигрыш живой, конопатой «пацанки» эпическим силам кинематографа и стылой вечности, этот долгожданный и обещанный проигрыш, по мере развертывания повествования фильма, кажется всё менее вероятным... Если вообще возможным... Нет, нет же, решительно невозможно какому-то «везде – нигде», или «всегда – никогда» переплавить в ноль эту отвязную барышню!

...Полтора часа длится поединок возвышенно-унылого представления о кинематографе, как живой смерти и воплощенного приполярного безмолвия – с полудетской, солнечной киногенией человека. Киногенией, которая вообще, от слова совсем, не вписывается ни в какие унылые представления. И по мере разворачивания опасного поединка жизнерадостный подросток начинает «отыгрывать пространство».

Оживают понемногу, застрявшие в абсолютной пустоте высокого кинематографа и полузаброшенного рыбацкого поселка, остальные персонажи. А в какой-то момент и сама тягучая, синефильская киногения холодной северной природы вдруг «прогибается» под жарким напором девочки. Сливается с ней. Но не стремясь уже поглотить своей отчуждённой хмурью. А наоборот. Оживая и расцветая необычайной красотой.

…Нужно, правда, отметить, что друзья, союзники, и попутчики на пути преодоления мертвенности высокого кино у героини крайне серьёзные. Алексей Гуськов, Сергей Шакуров... но и дальше по списку, вплоть до самой молодой и неизвестной малышки лет восьми, всем персонажам стоит только прервать молчание и сказать пару слов героине в ответ, как вечность тает. И тает лёд, заковавшего их выспренного, выведенного в эталон синефильского кино\бессмертия\безвременья\бессмыслицы...

Но, однако, не ловушка ли это? Не хочет ли вневременной и всесильный молох кинематографа этой покорной ласковостью, этой мелкой уступчивостью только надежнее, крепче утянуть героиню туда? На неоглядную глубину фокуса объектива.

Конечно, именно этого он и хочет. Конечно, именно это он и делает. Полностью оправдав обещанное в преамбуле. Но... Но ожили уже, обрели дыхание сиюминутности, безличные герои высокого кинематографа. Вывела из вечного сна живая пацанка! А потому и сама пацанка эта, с розовым, щенячим носиком, наведя шороху и смешав все карты, просто выскользнет из оживших развалин унылой, синефильской вечности! Из любого «везде-нигде» и «всегда-никогда» – выскочит на волю.

В новый и светлый кинематограф.

Перекроив старый и угрюмый.

Как кроит ножницами яркое лоскутное одеяло умелая мастерица.

Все статичные и неживые, высокие и древние стандарты кинематографа Велга превратила в разноцветное, лоскутное, весёлое и сверкающее одеяло над вихрастой и рыжей своей головою.

P.S.:

У актрисы Ольги Бодровой в крови сокрушать несокрушимые правила и условности.

И у Ивана Бунина, кстати, тоже.