Жизнь журналиста, или Мечты сбываются. Часть вторая

Глава 1

— И как все сложилось дальше?

— Ушёл я в ноябре 1987 года, поработав несколько месяцев на РМЗ (ред. — ремонтно-механический завод) в Салавате. На этом заводе я практику проходил, это первое рабочее место в моей жизни и самая первая запись в Трудовой книжке. Слесарь третьего, а потом и четвертого разряда. В хорошую бригаду попал. Мне было очень интересно там работать. Мы ездили по всему Комбинату и ремонтировали насосы.

— Прошу прощения, а волосы длинные уже были к тому времени? (смеёмся)

— Нет, нормально все было с волосами. Мы тогда ещё не зарастали. Я ждал повестку и, кстати, успел стать чемпионом то ли города, то ли Комбината в составе футбольной сборной РМЗ! На воротах я стоял. Очень яркий момент. Нам дали денежную премию и малообъемный крепкий рюкзачок. Вот с этим рюкзаком и ушёл в армию.

— Вот, а до этого были слова, что, мол, «я проиграл», а тут выясняется, что выиграл!

— Ага, чемпион! Загадочный момент (смеётся). Особенно стоять на воротах в октябре по колено в воде и грязи — это, конечно, что-то с чем-то. Но в финале мы выиграли со счётом 2:1 в дополнительное время.

Рюкзак этот пришёлся как нельзя кстати.

Я получил повестку. Прошёл медкомиссию и понял, что попадаю служить за границу. После многих событий на призывном — (в сторону) я об этом позже расскажу — привезли нас на точку семь километров северо-западнее Будапешта, в ЮГВ (ред. — Южная группа войск). В этом местечке — Пилишчаба — мы и квартировали. Попал я служить на формирование первого, как нам говорили, в составе Советской армии отдельного батальона радиоэлектронной борьбы с самолетами (ред. — РЭБ-С).

За два года службы я много чего сделал, а вернее, натворил. Постепенно, будучи с двумя лычками на погонах в качестве замкомвзвода стал почти начальником клуба. Наш батальон подчинялся напрямую Москве. На случай атаки НАТО мы должны были уходить из-под Будапешта и закрывать мосты на реке Влтаве в Праге, в столице Чехословакии в те времена и ЦГВ (ред. — Центральная группа войск). Несмотря на всю серьезность боевых задач, всё-таки на фоне свободы перестроечного времени, мне многое удалось сделать…

Могу сравнить те ощущения с дамбой или с плотиной. Вот именно… Меня как будто прорвало, как плотину… Копилось, копилось, накопилось и вылилось… (в сторону). Сейчас объясню… Клубная армейская работа — это, что-то совсем особенное на фоне уставных порядков. Но гласность и перестройка сделали своё дело. Это и фильмы, которые демонстрировались три раза в неделю. О репертуаре сейчас лучше не начинать говорить, иначе никаких байтов-килобайтов не хватит. Это и библиотечная работа. Количество томов в библиотеке перевалило за тысячу. Это и музыка. Появились музыкальные инструменты и образовалось четыре группы в полных составах, а внутри этих групп «мигрировали» по-моему только барабанщики, сейчас уже точно не вспомню… Рок-фестивали я вспоминаю с такой душевной теплотой, аж до мурашек… Это и эстрадные выступления. Запустили игры КВН среди всех рот…

Короче, то, что сейчас мы воспринимаем как должное или само собой разумеющееся, тогда, в 88–89 годах, это была жесткая ломка устоев, психологии, менталитета. Это надо было видеть, только так можно прочувствовать! Когда в клубе собирается весь батальон, от рядового до полковника, идёт игра КВН, а солдаты со сцены начинают подкалывать офицеров — это нечто.

— Прямо подкалывали, что ли, напрямую? Не поверю…

— Шутки шлифовались, конечно, доводились до ума. Не забывайте, в советское время не было принято шутить ниже пояса публично, ни со сцены, ни с экранов, ни со страниц прессы. А в армейской жизни всегда есть моменты, за которые можно грамотно зацепиться. (в сторону) Секундочку…

Раздался рабочий звонок, разговор пришлось прервать. Жалею, что не расспросил про армейские шутки. Через несколько минут мы продолжили.

— Что было дальше?

— Надо вернуться в доармейские времена. По-моему, Андрей Адаменко, мой одногруппник, переписывался с кем-то из ГДР, подобная практика была общепринята. И ему присылали журнал «Нойес Лебен» (ред. — нем. Neues Leben («Новая жизнь»)) на немецком языке и в этих подшивках я нашёл историю рок-музыки. Я решил удовлетворить своё любопытство и увлекся переводом этих статей на русский. По немецкому языку база была хорошая. Вспомнил я про эти рукописи, когда мне в руки попали музыкальные издания, кстати, не только венгерские — там были и «Биллборд» (ред. — Billboard), и польский «Попкорн» (ред. — Popcorn). Увидев столько фотографий групп и исполнителей, я понял — вот иллюстрации к тому, что я перевёл. Так родилась идея создать рукописный журнал. И я стал его делать один раз в месяц. Целая редакция собралась из художников, писателей, фотографов…

— Уточню… Тираж один номер? Всего?

— Да, всего один. Я хотел оживить работу библиотеки. После разговора с замполитом и секретарем комсомольской организации, решили делать один номер. Пусть люди приходят в библиотеку и читают книги, газеты и журналы, ну и наш «Автограф» в единственном экземпляре. Хотя на данной территории, кроме нашего батальона были ещё две маленькие части картографов и топографов. У них были копиры и кое-что другое. Но я считал, что если пустить журнал в тираж, то ценность издания упадет до уровня туалетной бумаги.

Нормальной клубной и творческой жизнью мы занимались. Ставили спектакли, устраивали дискотеки. Для офицерских жён и детей и вместе с ними организовывали детские праздники, новогодние и другие праздничные представления.

— Ничего себе! Реальный культмассовый сектор…

— Ещё бы… Я во всё это полностью погрузился, утонул с головой. Армейская служба в мирное время всё-таки — рутина. Каждые полгода приезжал проверяющий из Москвы, мы разворачивали станцию с такой скоростью, что перекрывали установленные нормативы. Всё было отточено до автоматизма, конечно, была нужна и какая-то отдушина. Поэтому ребята с удовольствием занимались в клубе.

— В итоге, сколько прослужить пришлось?

— Два года.

— А звание какое, была пара слов о лычках?

— Мне дали младшего сержанта, почти сразу после КМБ (ред. — Курс молодого бойца) и должность замкомвзвода. На случай отсутствия офицеров, я как бы главный. Но к званиям я не стремился, мне было некогда. Так бы младшим и ушёл, если бы комбат прямо перед самой посадкой в дембельский ГАЗ-66 не распорядился о присвоении сержанта — три лычки!

— Понимаю. Такая движуха была!

— Вот-вот. Более того, я даже начал немного борзеть.

— Это как?

— В военной парадной форме выходить на сцену и вести концерт — это как-то не комильфо (смеётся). Нашли мне «гражданку», в ней я и КВНы вёл, и отчётные концерты, и детские праздники, и рок-фестивали. Настоящая школа конферанса. По причёске тоже были «приколы». Сзади и по бокам головы мне полностью выбривали, а оставляли только чёлку, которая была ниже подбородка. Всё это я прятал в виде казацкого оселедца под пилотку (заходимся смехом). В итоге перед концертом голову намоешь, переоденешься в «гражданку», сотворишь худо-бедную укладку на голове, выходишь на сцену, отведёшь концерт. Концерт заканчивается, все собираются. Подходит комбат и с удивлением спрашивает: «Вы кто?». А ты стоишь, глазами хлопаешь, потом до тебя доходит: «Товарищ полковник, это же я!». Он поражен: «Ничего себе, Алешкович, я тебя не узнал — богатым будешь!» (смеёмся).

Все, с кем я взаимодействовал — это и комбат — подполковник Причипелюк, замполит батальона — майор Горчаков и старший лейтенант Парандий — освобождённый комсомольский секретарь, и замполиты рот — в какой-то момент стали намекать: «Что ты тут делаешь?». Однажды замполит мне сказал: «Давай мы тебя протолкнём во Львов в высшее военное на журфак. Ты и так много чего сделал, все уже прекрасно о тебе знают». Но не судьба…

Не прошёл по здоровью. Поехал проходить комиссию… В общем, обнаружили разные болячки, нашли отклонения по здоровью. Я начал давить на комиссию. Мне полковник-медик так и сказал: «Сейчас я тебе напишу бумажку, тебя комиссуют». Потом я прикинул — «зачем мне это?». Ну, приеду я домой и куда я комиссованный пойду, если я не здоров? Это же будет пятно. Будут искать, ковыряться. Зачем мне всё это нужно?! Дотяну уж два года. Так я до дембеля и дотянул.

Комбат подписал мне направление в Ленинградский университет на журфак, чтобы я поступил на подгов (ред. — подготовительные курсы).

— То есть на саму учёбу не успевал, только на курсы?

— Да. Уходил я поздно — осенний призыв. Дембельнулся в конце октября.

В итоге и с этими курсами тоже не получилось. Приехал домой, дождался друзей своих из армии. И мы рванули в Питер. Все экзамены сдал нормально. Но, к сожалению, за день-два до творческого конкурса понял, что заболел, простыл, как не знаю кто…

— В Питере не мудрено…

— Температура тела под 40 градусов. Меня колбасит. Аптеки полупустые. Это же 1989 год. И что, я загибаться, что ли, тут буду?

Помню, что на творческий конкурс ребята меня загрузили в такси, отвезли на Василеостровскую, затащили в аудиторию, посадили. Сижу весь в соплях, бледно-зелёный, в общем, совсем никакой… И там нам показывают отрывок из программы «Взгляд», где Политковский и Любимов вещают из телефонной будки на Красной площади в Москве, а по площади едут танки. Мне было так плохо, что я запомнил только этот момент…

Попытался написать рецензию. Но сил у меня не было от слова совсем. Не знаю уже, что я там написал — «каляку-маляку» какую-то. Соответственно, не поступил.

А почему заболел, тут и так понятно. Из Будапешта уезжаю — там +2 и идет дождь, приезжаю в Москву — минус 22, добрался до Уфы — там минус 28 градусов, прилетел в Питер — идёт дождь, +2. Видимо, эти перепады на мне сказались и я понял, что космонавтом с таким здоровьем не быть! Я всё бросил, вернулся в Салават, меня там хоть мама на ноги поставила. А смысл был в Питере сидеть и ждать неизвестно чего. Мне потом звонили ребята, мол, приезжай, или договоримся, или что-нибудь придумаем. Но у меня уже ни настроения, ни желания не было. Другие проблемы начали возникать.

— Это какие же?

— К тому времени я уже устроился в газету «Выбор». В те времена газета носила название «Ленинский путь».

Не отвлекаясь на чай, мы продолжили, хоть чайник кипел уже дважды.

Продолжение следует…