«Сыграешь два-три спектакля и хочется чего-то нового…»

Театр-фестиваль «Балтийский дом», пожалуй, один из немногих драматических театров, куда идешь, не опасаясь натолкнуться на игривое экспериментирование с пьесой. А если эксперимент-таки имеет место быть, то практически всегда обоснованный, с бережным, чутким отношением к первоисточнику. Причем, отношением всех — как режиссера, так и артистов: труппа театра состоит из несомненных профессионалов, не просто любящих свое дело, но думающих, тонко чувствующих суть произведения и своего персонажа.

Одним из таких артистов, безусловно, является Константин Анисимов, служащий в «Балтийском доме» с 1987 года.

— Константин, давайте начнем с хобби. Вы болеете с детства футболом: расскажите, пожалуйста, «историю болезни».

— Да я не то, что заболел, я футболом занимался с детства. Сначала, конечно, как все мальчишки дворовым футболом. А потом кто-то из старших, из тех, кто был в спортивной секции, предложил: «А сходи, попробуйся!»

При заводе «Звезда», сейчас он, конечно, по-другому называется, как раз такая секция была. Вот там у меня и состоялись первые солидные шаги в футболе. Очень нравились спортивные лагеря. Ну, и команды подбирались по годам рождения, моя была — 1966-го и два сезона занимала приличные места: вторые, третьи.

Самое главное — мы до сих пор общаемся! А главный тренер клуба «Звезда» Борис Раппопорт позднее был главным тренером клуба «Зенит».

Мне очень нравилось заниматься футболом, был даже момент, когда меня пригласили в школу «Зенита» попробоваться, а там особо внимания на меня никто не обращал, я даже как-то ошарашен был и вернулся обратно в «Звезду». Но у меня театральная семья: бабушка, дедушка, папа и мама — все артисты и поэтому, когда наступило время выбора — куда поступать, а я собирался идти в Лесгафта — меня категорически отговорили. Со школьным футболом я завязал в девятом классе и меня отправили готовиться к поступлению в театральный институт с аргументом: «Это традиция, наследие».

Но спорт все равно остался в моей жизни. В институте была театральная команда, в нашем театре я — организатор футбольной команды: ей уже лет 17. Сам сейчас уже не играю: у меня вырезаны оба мениска. Врач «Зенита» на это среагировал так: «Костя, есть хорошая игра — шахматы!»

Хорошо помню свой первый матч. Мой папа Александр Анисимов, которого, к сожалению, уже нет с нами, снимался в фильме «Удар! Еще удар!». Кстати, в музее «Зенита» есть фотография из этого фильма. У него была роль игрока по фамилии Ранке, который корчился при малейшем прикосновении, то есть провоцировал нарушения со стороны нашей команды. Его тренировал как раз один из тренеров «Зенита», Аркадий Алов. Они стали хорошими знакомыми и папу пригласили на один из матчей: «Зенит» играл то ли против «Кайрата», то ли против «Пахтакора». Папа взял меня с собой. Обратно мы ехали в автобусе, а в окна летели стаканчики от мороженого: «Зенит»-то проиграл. Летели какие-то овощи…

Кстати, такая же история случилась у меня годами позднее: в 2008 году я был диктором на кубке УЕФА в Манчестере. Мы этот кубок взяли, выиграв у «Глазго Рейнджерс». Это был мой первый выезд за границу именно в качестве русскоязычного диктора. Соотечественников на стадионе было больше, чем англичан. Дикторов было двое: я и диктор со стороны Глазго. Он плакал, я ликовал. А когда на обратном пути мы сели в автобус, история повторилась: в нас что только не летело.

Для меня, считаю, это было самое большое достижение в дикторской карьере. Я помню, как жутко волновался, начиная с первого: «Говорит стадион «Сити оф Манчестер!» Когда я это сказал, русские болельщики и все, кто переживал за нашу команду, просто взорвались, а я понял, что нахожусь в своей тарелке. Англичане зря меня останавливали: «Не надо так громко». Это было мое самое яркое впечатление в моей дикторской карьере и у «Зенита», наверное, тоже. А меня называют везучим: я оказался в нужном месте в нужное время. При мне «Зенит» 10 раз стал чемпионом, я 10 раз провел чемпионские церемонии вручения медалей.

Очень всегда помогала жена — Мария Мещерякова, актриса театра «Балтийский дом»: подсказывала, придумывала. Она следила за заменами на стадионе и добавленным временем, составляла объявления. Вообще Маша помогала и помогает мне не только на футболе, но и в театре, в театре даже больше. Помогает, начиная от простого совместного заучивания текстов до придумывания каких-либо сцен в том или ином спектакле. Конечно, у нас бывают споры, творческие разногласия, но мы всегда приходим с ней к общему знаменателю. Маша — это мой тыл, и мне спокойно от того, что он у меня есть!

— Тем не менее, родители часто не хотят, чтобы дети шли их дорогой. А актерская работа — одна из самых тяжелых: вы расплачиваетесь нервами, сердцем…

— У меня были некоторые способности к этой профессии, хотя больше мне нравилось что-то организовывать. Кстати, и сейчас мне по душе, в основном, репетировать, придумывать. Сыграешь два-три спектакля и, как ни странно, хочется уже чего-то нового или добавить что-то новое в то, что ты сейчас играешь. Один из первых моих театральных опытов случился в пионерском летнем лагере «Космос» Сестрорецка от Союза театральных деятелей. К родительскому дню мы готовили постановку «У Лукоморья дуб зеленый». Мне досталась роль … дуба! Все играли вокруг меня, а я незыблемо стоял на месте. Приехали мама, бабушка, оценили спектакль и сказали: «Да, у тебя главная роль, ты шикарно справился!» Понятно, они иронизировали.

Я живу на Петроградской, недалеко от театра. Мою школу практически видно из окна. Я принимал участие в театральной самодеятельности, притом не своей школы, а соседней. Что-то, видимо, учитель литературы во мне увидел… Помню большой актовый зал, я ужасно волновался, читал что-то из Расула Гамзатова…

Потом папа взял меня в свои руки, с ним мы готовили басню и стихи.

— Игорь Горбачев, у которого вы учились — это легенда. Расскажите немного о нем.

— Наверное, я не очень хорошо читал на экзаменах, но Игорь Олегович сказал моим родителям: «Я его возьму, а дальше жизнь покажет». У него учились мои родители и работали они оба в Александринском театре, и слухи, конечно, ходили. Естественно, мне было неловко. У меня очень долго ничего не получалось, и я это прекрасно понимал. Что это за профессия, что надо прежде думать, а потом уже говорить, я осознал уже на третьем курсе.

Игорь Олегович бывал у нас нечасто: естественно, он был много занят — в театре, в кино, на гастролях, на общественной работе. Когда он приходил, то, в общем-то, и не объяснял ничего, но так виртуозно показывал, что после этого можно было сделать все, что угодно. Он был великим актером, мастером перевоплощения. И в школе и в вузе я пересматривал все его спектакли. Он не играл, он как-то существовал на сцене: очень обаятельно, очень ярко.

У нас на курсе были замечательные педагоги Лидия Гаврилова, Станислав Илюхин, которые непосредственно с нами занимались. А для меня очень ценно, что я вот так знал Игоря Олеговича.

Вообще в Александринском театре я повидал многих артистов: меня мама совсем маленьким водила на спектакли. А потом все почему-то поднимались на третий ярус театра в буфет, чего я никак не мог понять. Почему бы не поехать сразу домой? Меня угощали конфетами «Белочка», бутербродами с копченой рыбой — это был деликатес. Там сидели известнейшие актеры, меня иногда просили встать на стульчик и прочитать какое-нибудь стихотворение. Это сейчас я понимаю, что они делали после спектакля — расслаблялись! Как говорят в «Жестоком романе», за артистами это водится…

— Вы с 1987 года играете в театре Балтийский дом. В чем причина такого постоянства?

— Когда я пришел в театр, мне было просто интересно, что получится: я завершил обучение и не очень понимал, надо мне это или не надо. Я, конечно, будучи студентом, выходил в массовке в Александринском театре. В «Кутузове», например, стоял с ружьем. Кому-то везло больше: кто-то играл эпизодик со словами. Мало того, в первом моем спектакле «Любовь ты моя девичья» мне досталась роль тоже без слов. Тематика постановки военная, а мы, молодые были как бы воспоминаниями героев о своей юности.

Роли были, но я понимал, что все не то, у меня не было каких-то больших ролей. И в какой-то момент, в 1991 году ушел из театра. И уехал в Канаду.

Просуществовал там около года. У меня языковая школьная база, там она чуть улучшилась. В Канаде я продавал мороженое, строил дома, но, в основном, рушил. Поначалу все это было интересно. Жил на окраине Торонто, в украино-еврейском районе, мы, восемь человек, снимали дом с садиком. Мне платили пособие, 860 канадских долларов, я работал. Устроился в бесплатную английскую школу, но прогуливал ее из-за работы. Мало того, снялся там в клипе «Русская баня». В магазинах все есть, в России, конечно, в то время — только пустые полки. У нас был парнишка, который еще и готовил на всех. Вроде, все хорошо.

Но приходишь вечером — летят самолеты на посадку, видимо, где-то близко был аэропорт. И вот сидишь и думаешь, а что ты тут делаешь? Когда работы не было, нужно было приходить на биржу, крохотное помещение с маленьким окошечком. Оттуда вылезает человек, долго смотрит, потом тычет пальцем: «Ты — едешь туда, ты — туда…» Это вот все и отношение тех, к кому нанимали… Ребята там остались, а я улетел.

Отложить ничего не удалось, я уезжал в Канаду с большими деньгами, чем приехал. И я вернулся в театр, куда вскоре пришел Сандро Товстоногов и взял меня на главную роль Карла Моора в спектакле «Разбойники» Шиллера. Олег Куликович играл моего брата, Роман Громадский — отца. Не могу сказать, что это был великий спектакль, но мне что-то запало в душу, отозвалось. Главная роль, мне и петь там довелось — балладу….

Это одна из первых моих работ, которая была мне по сердцу.

Очень много я поработал в детских спектаклях, вообще было время, когда мы играли по два-три спектакля в день, начиная от сказки и заканчивая вполне взрослой постановкой, например, спектаклем, который идет вот уже двадцать лет — «Сирано де Бержерак», в котором я играл роль Кристиана. Там были задействованы Олег Куликович, Валерий Соловьев, Инна Волгина, Анатолий Дубанов. Главным режиссером театра в то время являлся Владимир Александрович Тыкке, он, кстати, в «Сирано» до меня выходил в роли Кристиана. Лет десять моей театральной жизни прошла с ним.

В некоторых театрах есть такая красивая традиция: когда снимается состав, то в первом акте играет именно он, затем представляя новый, молодой. Я очень жалею, что мы должным образом не попрощались с любимым спектаклем. Но были еще «Недоросль», в котором мне досталась роль Митрофанушки, и безумное количество именно его спектаклей. Но как раз играя Кристиана, я начал получать истинное удовольствие и задумываться над тем, что я делаю.

Затем пришел Александр Борисович Исаков. Мне повезло и тут: он дал мне одну из ролей по французской пьесе «Публике смотреть запрещается». Роль вышла очень симпатичная — ну, комедия есть комедия. Вот Тыкке и Исаков вывели меня на новый уровень.

К сожалению, случается иногда, и лет двадцать тому назад так было со мной: кажется, будто ты перерастаешь своих учителей. Но это, конечно, не так: ты их никогда не перерастешь. Все равно, нет-нет да я вспоминаю, а что и как бы это сделал Владимир Александрович. Но тогда у нас начались разногласия: сначала на уровне творческих споров.

Я очень об этом сожалею. Сейчас. И вспоминаю его только добрыми словами.

Потом появились спектакли «Перезагрузка», «Жизнь Ильи Ильича», «Изображая жертву» Игоря Коняева. Как я считаю, он сделал из меня настоящего думающего артиста. Я могу нравиться кому-то или нет, но то, что я понял, что такое профессия, я обязан ему, ну и собственно всем режиссерам, которые работали со мной.

Наверное, можно сказать, что Коняев открыл меня городу, потому что первая номинация на премию «Золотой софит» у меня была именно за роль Захара в его спектакле «Жизнь Ильи Ильича». Это все режиссеры, которым особенно благодарен.

Ну, и, конечно, среди них Анатолий Аркадьевич Праудин. Первая моя встреча с ним случилась в спектакле «Осенний марафон», в котором я играл с актерами его театра «Экспериментальная сцена». Это режиссер с потрясающей фантазией. К сожалению, постановка прошла как-то быстро, не пользовалась успехом, но, как сказал Анатолий Аркадьевич, кому надо, тот посмотрел и достаточно.

Еще один невероятный режиссер — Наталья Индейкина, за роль Шарля в ее спектакле «Мадам Бовари», тяжелом и эмоционально и физически, я также был номинирован на «Золотой софит». Он, к огромному сожалению, также был очень неожиданно снят с репертуара. Мы отыграли его восемь лет. Я выходил весь взмокший, не говорю уже о партнерше Екатерине Решетниковой, которая сейчас работает в МДТ.

Столь же жаль, что в репертуаре театра нет постановки «Милый друг» Натальи Индейкиной. И — не стало нашей ведущей актрисы Инны Аркадьевны Волгиной, которая буквально сгорела по непонятной причине в течение двух месяцев.

Ну, и очень серьезна и значима роль в премьерном спектакле «Палата № 6» Праудина, роль Рагина я репетировал год. Праудин получил за постановку «Золотой софит».

На нее очень тяжело попасть. У меня выход — из зала. Как-то раз мне говорят: «Костя, третий звонок, давай!» А фойе малого зала заполнено людьми. Спрашиваю: «Кто это?» — «А это те, кто пройти не смог». Пошла музыка, я захожу в зал, спускаюсь по ступенькам на сцену, оборачиваюсь. Все эти люди идут за мной. И потом расселись на ступеньках.

Это очень тяжелый эмоционально, но интересно поставленный спектакль: перед тем, как приступить к нему, Анатолий Аркадьевич и артист Виктор Бугаков, играющий сразу семь ролей — а это пациенты больницы, умалишенные — больше полугода провели в психиатрической больнице. Устроились туда официально, получали зарплату санитаров. Да, это жизнь больницы, но подразумевается жизнь в обществе, в любой профессии, на любой работе. Некоторые врачи обижаются, но я спрашиваю их: «Почему вы это на себя берете?» Смотрели спектакль и доктора из той больницы, где работали режиссер и артист, позвали нас на обсуждение.

Касаемо моего героя, Рагина: существует множество людей, которые болтают, разглагольствуют, учат жить — пока у них все хорошо, но вот их коснулось что-то страшное — боль, холод. Марк Аврелий сказал: «Боль есть живое представление о боли; сделай усилие воли, чтобы изменить это представление, откинь его, перестань жаловаться — и боль исчезнет».

И мой герой доказывает справедливость этих слов. Осознание приходит, но очень поздно: дверь захлопнулась. Спектакль получился страшный, эмоционально тяжелый, я советую друзьям: «Если вы хотите отдохнуть, не ходите на этот спектакль». Тут надо сидеть и думать и перекладывать на себя.

— Недавняя ваша премьера — Кнуров в «Жестоком романе». Что можете сказать о Кнурове? Как вам кажется, ввод линии: Харита — Кнуров оправдан?

— Эту линию я придумал. Я отдаю Харите деньги со словами: «Все в прошлом». А что в прошлом-то? Я покупаю дочку: получится или нет? Не получилось. А то, что я пытаюсь донести до зрителя, так это что я действительно влюблен.

Линия эта родилась еще на читке: мы сидели рядом с Ириной Муртазаевой, играющей Хариту, и в шутку после каждой фразы я стал ее целовать, заигрывать. На что Сусанна Юрьевна сказала: «Как-то это у вас хорошо получается». Не знаю, правильно или нет, но мы это оставили, нам было интересно играть так.

Кнурова поначалу интересует чисто финансовый вопрос: «Почему Паратов продает «Ласточку», но он это отдвигает и весь спектакль в центре его внимания только Лариса.

Перенос действия практически в наши дни, в общем-то, вполне оправдан: ничего не меняется, такие как Кнуров так же стараются купить красивую девушку, такую как Лариса, так же предают… будь мы в рыцарских доспехах, будь мы в джинсах…

Вообще, я очень благодарен Сусанне Юрьевне за приглашение на роль Кнурова, за возможность окунуться в мир Островского. Она, что я считаю правильным, идёт от предложений актеров, поэтому с ней очень приятно было работать. На сцену Кнурова и Огудаловой она откликнулась моментально, и это вошло в спектакль. Но это не значит, что режиссером можно было командовать. Во многих вопросах Сусанна Юрьевна жёстко отстаивала своё видение спектакля, и тут уж с ней было не поспорить.

— У вас огромная фильмография: как складывается ваш роман с кинематографом? Вы снимались и у Сокурова в лентах «Молох», «Телец», «Русский ковчег». Какой он, как с ним работалось, как, по-вашему, его фильмы для элиты?

— Александр Николаевич — единственный, о ком я могу сказать, что это настоящий режиссер и могу гордиться работой с ним. Прежде всего, это потрясающей глубины человек — помимо всех его придумок, идей. Он — профессионал в высшей степени.

В фильме «Телец» у меня есть эпизод, когда я стою на балконе и приезжает Берия. Сокуров снимал его два дня — только меня, только мою реакцию на приезд Берии. Он уделяет огромное внимание, казалось бы, мелочам, которые по моему разумению даже не видны на экране, что-то придумывает для актера, приглаживает его волосы так и сяк…

Такими должны быть режиссеры, чтобы такими получались и фильмы. Большинству, уверен, они не нравятся, они не для простого зрителя. Вы никогда не пойдете на них, чтобы отдохнуть.

Наверное, вот любопытно было зрителю посмотреть, как без остановки снимался «Русский ковчег». Мы в Эрмитаже практически ночевали, у меня роль офицера, проходящая через весь фильм без слов, но сыгранная с таким наслаждением! «Молох» снимали под Приозерском, я там носился с горячей едой: «Костя, очень горячо! И еще ты чуть-чуть хочешь в туалет. Чуть-чуть. А ты так наиграл!». Все хохочут. «Ладно, не надо туалета, просто очень горячий горшочек». Сокуров для меня — номер один.

Был еще маленький эпизодик в фильме «Брат» Балабанова. Я, кстати, даже не знал, кто такой Бодров, так, какой-то парень из Москвы, с которым я снимаюсь. Балабанов особо и не разговаривал — эпизод маленький был. Но фильм нет-нет да показывают, мне звонят: «Костя, а ты что, в „Брате“ играл?».

Что касается фильмографии, порою приходишь и даже не знаешь режиссера. Тебе дали текст, отыграл, заплатили, до свидания. А что касаемо «Ментов», «Тайны следствия»… Ну, какая это фильмография, мне даже неудобно, что это пишут. Я не считаю наши сериалы — высокохудожественными. Звонит знакомый режиссер — а их у меня много — и спрашивает: «Ты почему отказался от роли? Дай, я тебе расскажу. Ты — инспектор ГАИ, стоишь на посту, едет машина на большой скорости. Ты пытаешься ее остановить, она проезжает мимо». Я: «И?» Он: «Все. Это только ты можешь сделать». Я: «Это может сделать любой гаишник».

Или предлагают большую роль, еду, пробуюсь. Потом спрашиваю: «А кто еще пробовался?» — «Певцов, Балуев, Куценко». А зачем меня позвали? Ясно же, кого возьмут продюсеры. Вот такое кино…